IV. АНАЛИЗ И ОБЗОРЫ

О "СОЦИАЛЬНОМ ПАРТНЕРСТВЕ"

Давид Мандел

Политику "социального партнерства", хотя бы на словах, афишируют сегодня в России подавляющее большинство профсоюзов, работодателей и правительство. Но вокруг этого термина обычно царит большая неясность.

Для некоторых партнерство обозначает ряд технических мер или процедуру для урегулирования конфликтов, чтобы потерь для всех сторон было как можно меньше. Но суть этой политики не подразумевает устранения ни конфликтов, ни тех социальных отношений, которые порождают конфликты. Это  как на войне, когда враждующие обязываются соблюдать ряд правил с тем, чтобы война была менее разрушительной и жестокой. Иногда, в интересах самосохранения, враждующие страны вообще избегают войны и ограничиваются дипломатическими маневрами, как в свое время США и СССР, для которых война значила бы взаимоуничтожение.

Аналогичным образом трудящиеся и работодатели могут принять правила ведения классовой борьбы, или государство может им навязывать такие правила. Тогда обе стороны обязаны вступать в переговоры с целью заключения колдоговора. Но сам факт ведения переговоров и заключение колдоговора не устраняет противоречий интересов между сторонами. Они остаются, и поэтому, колодоговор, в конечном итоге, отражает соотношение сил в данный момент между трудящимися, объединенными в профсоюзе, и работодателем. Часто весь процесс происходит без открытого применения силы в форме забастовки или локаута, и других открытых мер давления. Но даже тогда соотношение сил остается основным фактором, определяющим содержание колдоговора.

Вот это - одно понятие "партнерства". И, наверное, при этом слово "партнерство" даже неуместно, вполне очевидно, что ни одно предприятие не сможет функционировать без минимальной меры сотрудничества между администрацией и трудящимися. Но с другой стороны, если основные интересы этих двух сторон все-таки противоречивы, и если стороны далеко не равные (в Канаде, например, администрация, как представитель собственника, имеет почти неограниченное право сокращать рабочих и даже закрыть предприятия, тогда как рабочие имеют лишь право продавать свою рабочую силу), то очень трудно в таком случае говорить о "партнерах". Поэтому в Канаде те профсоюзы,  которые  понимают  систему  колдоговоров как чисто технический прием, не говорят о "партнерстве".

_____________________

Мандел Давид – доктор политологии (Канада).

Но гораздо чаще, особенно в России, термин "социальное партнерство" в устах профсоюзных лидеров, работодателей и госфункционеров имеет другой смысл. Для них партнерство — это гораздо больше, чем чисто технический прием для ограничения общих потерь от классовой борьбы. Для них партнерство устраняет саму классовую борьбу вместе с ее социальными причинами.

Такое истолкование партнерства, по-моему, напоминает магический образ мышления детей, где произношение слова реализует пожелание. Потому что в реальности может иметь место одно из двух. Или интересы трудящихся и работодателей в основном совпадают, и тогда зачем вообще требуется специальная процедура для урегулирования конфликтов, ибо предприятие — это одна дружная семья, а директор — глава этой семьи. Или же интересы трудящихся и администрации все-таки в основном противоречивы, и тогда говорить о партнерстве — это или заблуждение или блеф. Профсоюзу надо говорить не о партнерстве, а о соотношении сил между профсоюзом и работодателем и о том, что надо предпринимать для того, чтобы изменить это соотношение сил в пользу профсоюза.

Поэтому вопрос о партнерстве упирается в вопрос об интересах. Надо их анализировать и выяснять. Трудящиеся и их профсоюзы должны это делать самостоятельно, а не верить начальству на словах, когда оно твердит, что болеет интересами коллектива или предприятия. Господствующий класс и его представители всегда старались и стараются представить свои частные интересы как всеобщие. Я понимаю, что Россия еще переживает переходный период, хотя от "красных директоров", мне кажется, мало скоро останется красного. И это не значит, что они плохие люди. Но чтобы выжить в новой системе, начальство обязано гнаться за прибылью в любой ее форме, и это очень часто делается за счет зарплаты трудящихся и их мест работы. Это же капитализм, нормальная рыночная экономика.

Например, на Кировском заводе сам директор не скрывает, что может гораздо легче и гораздо больше получать прибыли от сдачи в аренду помещений предприятия, чем от производства тракторов. Зачем ему вся эта головная боль — искать покупателей, кредиты, давить на правительство, вводить новые более ходовые модели, и т.д. Но рабочие совсем не заинтересованы в прибыли от сдачи в аренду помещений, потому что они будут выброшены на улицу без работы. Трудящиеся заинтересованы в сохранении и расширении производства тракторов.

Поможет ли тут, если профсоюз во имя "партнерства" откажется от самых действенных мер давления на администрацию в интересах трудящихся, т.е. от самой настоящей классовой борьбы? Конечно, нет. И я повторяю — директор не обязательно плохой человек. При капитализме основная цель любого частного предприятия — не производство определенных полезных товаров, а прибыль, из какого бы источника она не пришла. А трудящиеся — это не цель, а средство для добычи прибыли.

В Канаде, и вообще при капитализме, работодатели и их идеологи всячески и всегда стараются убедить трудящихся, что они, трудящиеся, так же как администрация и собственники, одинаково заинтересованы в процветании предприятия. А процветание предприятия зависит от его прибыльности, от его конкурентоспособности. Поэтому трудящиеся, во имя конкурентоспособности своего предприятия, должны работать как можно интенсивнее и дешевле и даже, когда дела идут плохо, идти на уступки и согласиться на снижение зарплаты и ухудшение условий труда.

Часть канадских профсоюзных лидеров принимает эту позицию, которая состоит в том, что профсоюз является "партнером", должен заботиться о конкурентоспособности предприятия, хотя, конечно, есть предел уступкам, за который и эти профсоюзные лидеры не посмеют переступить.

Но другая часть профсоюзных лидеров, например, национальное руководство Канадского Профсоюза работников автомобилестроения, отвергает эту позицию как ошибочную и вредную для трудящихся и для их профсоюзов. По их мнению, интересы трудящихся и работодателей в основном противоречивы. А это противоречие давно сформулировал Маркс: прибыль делается за счет труда рабочих. Если увеличить рабочим  зарплаты — это будет за счет прибыли. Поэтому, эти профлидеры считают, что трудящиеся не должны относиться к конкурентоспособности данного предприятия как к своему интересу.

Одна из основных целей профсоюза при капитализме — устранять конкуренцию рабочих друг с другом. А интерес работодателя, напротив, состоит в том, чтобы трудящиеся конкурировали между собой, ибо такая конкуренция неизменно приводит к удешевлению цены труда и к ухудшению условий труда для всех трудящихся. Если трудящиеся будут принимать на себя заботу о конкурентоспособности собственного предприятия — они должны будут входить в конкуренцию с рабочими остальных предприятий: кто будет работать дешевле и в худших условиях.

Поэтому трудящиеся должны связывать свои интересы не с рыночным успехом данного предприятия, как хотели бы работодатели, а с интересами всех трудящихся отрасли и всего рабочего класса. Их профсоюзы должны стремиться к тому, чтобы зарплаты и условия труда были как можно более одинаковы по всей отрасли независимо от экономического положения данного предприятия. И, вообще, профсоюзы должны стремиться к снижению неравенства, ибо в этом залог солидарности рабочего класса, главного источника его силы против капитала.

Можно возразить — красивый принцип — солидарность — но разве рабочие могут равнодушно относиться к экономическому положению своего предприятия? Ведь их места работы прямо зависят от этого. Чтобы ответить на это, я приведу недавний пример одного автомобилестроительного завода недалеко от Монреаля.

Завод этот строил грузовики. Он принадлежит американской транснациональной корпорации с филиалами в Канаде, в Мексике и других странах. На нем тогда работало около тысячи людей. По истечении действия колдоговора началась забастовка, ибо стороны не могли прийти к соглашению об условиях возобновления колдоговора. На восьмом месяце забастовки работодатель объявил, что закрывает завод и перевозит производство в Мексику.

Квебекская федерация профсоюзов и квебекский отдел Профсоюза работников автомобилестроения (из-за национального вопроса он пользуется широкой автономией внутри общеканадского профсоюза) обратились к правительству Канады и Квебека, чтобы они вмешались — ведь 1000 рабочих мест, каждое из которых создает 5 других мест в связанных экономических областях — это не шутка, особенно когда безработица официально зафиксирована в размере более чем 11 процентов. В конце концов, пришли к соглашению — правительство дает кредиты, трудящиеся согласятся на уступки, а работодатель снова откроет завод.

Что тут может быть плохого? И, все-таки, многие активисты профсоюзного движения, включая национальное руководство профсоюза автомобилестроителей, отрицательно относятся к этому соглашению. Почему? Потому что, местный профсоюз пошел на большие уступки — снижение зарплаты, сокращение длительности отпуска, сокращение перечня профессий, что позволяет администрации произвольно переводить рабочих от одной работы на другую, и много другого. А что взамен получили трудящиеся? Они получили обещание, что завод откроется. Но работодатель не обязался создать определенное число рабочих мест  — в лучшем случае будет половина того, что было. И он не обещает, насколько долго завод останется открытым. Поэтому уступки дали довольно сомнительные результаты с точки зрения трудящихся. Но соглашение дало правительству, которое вообще ведет жестокую антинародную политику, возможность продемонстрировать населению, как он заботится о рабочих.

Но как ни оценить это соглашение для трудящихся данного предприятия, для трудящихся всей отрасли, оно несет сугубо отрицательный характер. Почему? Потому что тот факт, что труд рабочих этого предприятия оценивается дешевле, сам по себе создает давление на всех других предприятиях отрасли, чтобы и там происходило то же самое. Иначе как выдержать конкуренцию предприятия, где затраты на зарплату ниже? В итоге, все профсоюзы отрасли и сам отраслевой профсоюз выходят ослабленными, и общий урон для трудящихся в целом гораздо больше, чем если бы дали заводу закрыться.

Конечно, это сложный вопрос, и всегда отказываться от уступок во имя спасения предприятия и мест работы, наверное, невозможно, особенно если речь идет о большом количестве рабочих мест. К тому же, чтобы противостоять давлению и не идти на уступки, нужны очень сплоченный отраслевой профсоюз и высокий уровень сознательности трудящихся.

Но есть веские аргументы считать, что уступки ради поддержания прибыльности данного предприятия и сохранения рабочих мест, по крайней мере в Канаде,  — это не в интересах трудящихся. Во-первых, опыт показывает, что уступки не спасают рабочие места от сокращения, и что предприятия и после уступок трудящихся могут закрываться и закрываются. При таких соглашениях работодатель никогда не обязуется не сокращать в будущем или сохранить дело на определенный минимальный срок. В конце концов собственник может просто закрыть предприятие, а деньги, сэкономленные благодаря уступкам трудящихся, инвестировать в совсем другое, более прибыльное, дело. Наконец, опыт учит, что когда дела снова идут хорошо и прибыли высоки, работодатель не спешит возместить то, что трудящиеся потеряли в результате своих уступок, а всячески сопротивляется этому.

К тому же, когда речь идет о транснациональных корпорациях, их решение закрывать или не закрывать данное предприятие зависит не столько от прибыльности этого предприятия, сколько от мировой экономической стратегии корпорации. Бывает, что вполне прибыльные предприятия закрывают. Словом, уступки не дают никакой гарантии от дальнейших сокращений или закрытия предприятия, или гарантий, что потери трудящихся будут возмещены, когда прибыльность будет восстановлена.

Потом, как уже упоминалось, уступки на одной фирме создают волну, на которой остальные работодатели начинают требовать того же от своих трудящихся — аргументируя, что они не смогут конкурировать, если там затраты на зарплату ниже, чем у них. Идти на такие уступки, войти в так называемое положение предприятия — это значит попасть в ловушку работодателей, которые хотят, чтобы трудящиеся между собой конкурировали.

Уступки ослабляют профсоюз и его способность защищать трудящихся. Раз работодатель видит, что профсоюз принимает как собственный интерес заботу о конкурентоспособности предприятия, то обязательно вскоре потребует новых уступок. Им не будет конца. И когда профсоюзные лидеры наконец решат, что дальше идти уж нельзя, что надо принять вызов и идти на борьбу, они увидят, что массы их уже не поддерживают — они обескуражены и больше не верят в профсоюз.

Как сказал президент Канадского профсоюза автомобилестроителей: "Профсоюз не нужен для того, чтобы делать уступки". Они ослабляют не только данный профсоюз, все профсоюзное движение. Ибо даже когда логической связи нет, уступки на одном предприятии стимулируют других работодателей добиваться того же на своем. И наоборот, успешная оборона или новые завоевания профсоюза на одном предприятии стимулируют трудящихся других предприятиях бороться и победить.

Я не хочу упрощать вопрос, который очень сложен. Как я сказал, в Канаде нет его единодушного решения. Но я могу с уверенностью утверждать на основе опыта тех профсоюзов, которые принимают партнерство и соглашаются без серьезной борьбы на уступки, что эта стратегия не срабатывает.

Конечно, не входить в “положение предприятия” — это подразумевает риск. Победа никогда не гарантирована. Иногда даже самый боевой профсоюз будет решать, что выиграть нельзя, что - если все взвесить, цена будет слишком высока для трудящихся — надо идти на уступки. Но, во-первых, этот профсоюз сначала самостоятельно проверит положение предприятия. Он не поверит работодателю на словах. И, во-вторых, он не сдастся без борьбы. Он будет сопротивляться по мере своих сил и стараться эти силы увеличить путем активизации и сплочения трудящихся, их вовлечения во все главные решения профсоюза. Тогда, если уж идти на уступки, трудящиеся поймут, что профсоюз сделал все, что в его силах для их защиты, что уступки не добровольные, а навязаны. Тогда профсоюз выйдет из борьбы не слишком ослабленным, и, может быть, даже окрепнувшим. Во всяком случае, он способен будет еще вести борьбу, когда условия улучшатся.

Есть один последний вопрос, который я хотел бы очень коротко затронуть: что, если государственная политика виновата в проблемах предприятий, а директор поставлен в такие условия, что он просто ничего не может сделать? По-моему, это не меняет ситуацию. Почему? Потому, что директор фактически имеет всю экономическую власть на предприятии в своих руках, и он должен отвечать за его судьбу, а не трудящиеся, которые отстранены от власти на предприятии. Даже если государственная политика виновата в проблемах предприятия, сопротивление трудящихся, их борьба, будут стимулировать директора активнее лоббировать правительство, чтобы оно изменило политику. К тому же, сопротивление трудящихся дает ему веский аргумент перед правительством. И если бы на большинстве предприятий трудящиеся реагировали на задержку зарплаты и на сокращение рабочих мест коллективными протестами, то, я уверен, государство быстро пересмотрело бы свою политику.

Главное тут — чтобы профсоюзы всегда сохраняли свою независимость от администрации. Это не исключает сотрудничество, но сотрудничество должно быть всегда с независимых позиций и, исходя из интересов трудящихся, а не интересов администрации или из интересов предприятия, как их определяет администрация.