II. ПРАКТИКА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО

И РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ

ПИСЬМА С КИРОВСКОГО ЗАВОДА *

Письмо седьмое: "ПРОВОДИМ МЕРОПРИЯТИЕ?"

Борис Максимов

Потенциальная сила коллективных действий

Мы решили рассмотреть и акцию протеста 27 марта 1997 года, считающуюся вторым этапом предыдущей акции. Эта акция тоже  заслуживает  внимания, по второму этапу можно сделать свои выводы.

Второй этап прежде всего продемонстрировал огромную потенциальную силу широких коллективных действий, которые при надлежащем проведении могут дать результат, превосходящий эффекты всех отдельных выступлений. Не правы были те, кто отвергал всероссийские профсоюзные акции протеста в принципе.

Потенциальную силу второй этап показал уже в процессе подготовки коллективных действий, еще до их начала (и, может, быть особенно именно в этот период). Канун акции - 27 марта - выглядел для властей даже более грозным, чем само выступление. В качестве основной формы протеста ФНПР заявила всероссийскую забастовку, при этом с выдвижением политических требований, выражением недоверия Правительству (1). Предполагалось использовать также другие формы массовых действий (митинги, пикетирования, шествия и т.п.), Федерация предлагала во всех организациях начать "трудовой спор" с администрацией, властями. На этот раз делался упор именно на массовость. Председатель ФНПР М.Шмаков говорил о 20 миллионах будущих участников всех форм действий, что выглядело весьма внушительно (2).

Грозность предстоявшей акции усиливали обстановка в России и события в Албании в то время. Ситуация в стране не улучшилась, предпосылки к проявлению недовольства усилились. Требования предыдущей акции не были выполнены. Задолженность по зарплате и другим выплатам увеличилась. Ожидался действительно массовый выход людей на улицы. Экономическая забастовка могла перерасти во всеобщую политическую стачку. Не исключены были и переход недовольства в массовые беспорядки, и захват учреждений власти... И как раз в это время разворачивались события в Албании, начинавшиеся с безобидных демонстраций  и  приведшие  к  массовому  мятежу.

______________________

Максимов Борис – к.ф.н., ст. научный сотрудник Ин-та социологии РАН.

* См. начало писем в № 4, 1995; № 1, 3, 4, 1996; № 1, 1997; № 1 1998.

Стали поговаривать о возможности албанского варианта в России. Направленность недовольства в стране традиционно была ориентирована не против администрации предприятий или местной власти - против Правительства, которое уже не могло оправдываться тем, что только сформировано, против Президента, который сам громогласно заявил, что выздоровел, стал даже здоровее, чем раньше и, следовательно, стало можно предъявлять ему претензии без стеснения.

Вес потенциальной силы широких коллективных действий показывала реакция властей. Они, в общем-то, испугались предстоявшего выступления, почувствовали его опасность еще до начала акции, последствия могли быть катастрофическими. В обстановке напряженности выход на улицы миллионов людей мог стать поводом (искрой, запалом) для проявления недовольства взрывного характера. Власти стали принимать меры - запугивать и одновременно демонстрировать готовность идти на уступки. Правительство и Президент заявили о возможных жестких мерах пресечения беспорядков, о стягивании в Москву подразделений МВД, о переводе всех органов правопорядка на чрезвычайный режим работы, велась подготовка спецчастей к переброске на Дальний Восток и в Восточную Сибирь. Одновременно были сделаны заявления о направлении денег в регионы, о составлении графиков погашения задолженностей, контролировать выполнение которых приглашались профсоюзы. Отдельно проводились переговоры с работниками угольной отрасли, в результате которых было получено согласие шахтеров не выдвигать политические лозунги. Президент заявил о намерении переформировать правительство, предвосхищая одно из главных политических требований профсоюзов.

Профсоюзы могли использовать потенциальную силу коллективных действий даже не проводя саму акцию. Угроза выступления оказалась как бы сильнее самих действий. В принципе можно было предъявить требования и добиваться их выполнения, применяя угрозу выступлений как средство давления на власть. Такая тактика является преобладающей в мировой практике профсоюзного движения. Упоминавшийся проф. Д.Мандель приводил свежие примеры использования угрозы забастовки профсоюзом канадского филиала фирмы Форда. Работники были приведены в состояние готовности выступать, они предоставили профлидерам "мандат доверия" - право объявлять при необходимости забастовку. Имея такой мандат, лидеры проводили переговоры с руководством компании. В одном случае бастовать не понадобилось, требования профсоюзов были приняты; в другом случае работа была остановлена только тогда, когда все другие средства давления были исчерпаны. ФНПР тоже могла применить такую тактику, задействовав в т.ч. свою уникальную, доставшуюся в наследство организацию, какой не обладает ни одна политическая партия, организацию, охватывающую десятки миллионов людей, при приведении которых в движение сила коллективных действий станет неодолимой.

Но и потенциальная и реальная сила коллективных действий профсоюзов в этот раз также если и была использована, то не в полной мере и скорее не для тех целей, на которые, казалось бы, направлялась акция. Второй этап также носил во многом формальный характер, характер "мероприятия" , хотя внешне выглядел более грандиозно.

Исполнительский стиль и другое

В качестве первого элемента формализации коллективных действий 27 марта можно назвать исполнительский стиль. В начале имело место традиционное спускание решения сверху (при этом оно было решением Исполкома Генерального Совета ФНПР, т.е. узкого круга лидеров). Казалось бы, естественным для общественной организации является движение решения снизу: первичные организации проводят собрания (или общаются с людьми в рабочем порядке), вырабатывают свои решения о проведении акции, ее формах, требованиях и т.п. и направляют их в Федерацию, которая обобщив (суммировав) предложения, действительно выполняла бы волю трудящихся. Дело здесь не только в формальной демократии, движение снизу необходимо для мобилизации людей, вовлечения их в действия с самого начала - когда они сами принимают решения, то вольно-невольно приобщаются к действиям, берут на себя инициативу, ответственность (а если не вовлекаются, значит, не о чем и говорить, следовательно, и акция не нужна).

Формальности были соблюдены. Установки сверху и на этот раз не были жесткими. Но они доминировали. Реально движения решений снизу не было. С Кировского завода не направлялась резолюция о намерении коллектива выйти на улицы. Реальный "низ" заканчивался на уровне отраслевых, территориальных профсоюзов, не доходил даже до уровня профлидеров предприятий. До уровня рядовых работников при принятии решения тем более никто не дошел. О штабном характере решения свидетельствует и поведение председателя ФНПР, уверенно заявлявшего о возможности отмены акции Москвой (без согласования с низом).

В итоге доминировал исполнительский, безинициативный стиль действий профорганизаций, при этом и само выполнение решений бывало неполным, т.к. не учитывалась готовность профсоюзов на местах и Федерация не проявляла настойчивости. Исполнительский стиль был привычным, большинству "даже в голову не приходил" иной способ действий.

Вторым проявлением "мероприятийности" был упор на проведение акции как таковой, невнимание к результатам. На предыдущем этапе существовала хотя бы приуроченность к съезду профсоюзов, в марте же главным было само проведение действий. Создавалось впечатление, что просто подошло время для коллективных действий, и их надо проводить независимо от результатов.

Третьим проявлением формальности (как неизбежным следствием первых двух) стала невключенность рядовых работников в акцию (неинформированность, неучастие), от имени которых как будто бы выступала Федерация. Профсоюз как бы распался на две части: организаторов, делающих мероприятие, изображающих протест рядовых членов, возмущающихся, кстати, пассивностью низов, и самих членов, отчужденных от участий и тоже возмущающихся - оторванностью верхов.

Примером проявления стиля "необязательной исполнительности" может служить история с объявлением общей забастовки. Федерацией она была заявлена. Запуск этого радикального действия был сильным ходом, всероссийская стачка могла дать ощутимые результаты. Но на практике забастовки были проведены на незначительном числе предприятий, на большинстве вопрос о забастовках не поднимался. Федерация в свою очередь не проявила настойчивости в реализации решения. Приходится предположить, что результативность акции волновала ФНПР меньше, чем само проведение.

Характерные проявления в ходе акции наглядно просматривались на примере сходного с Кировским заводом предприятия, которое мы взяли для расширения поля наблюдения, сравнения с флагманом индустрии. С Н-ского завода и начнем.

На Н-ском заводе

Здесь комитет профсоюза провел большую, можно даже сказать огромную подготовительную работу к акции. Прежде всего это было заслугой председателя комитета, одного из наиболее энергичных и передовых профлидеров Петербурга.

Председатель постоянно будировала городскую Федерацию профсоюзов, подвигая ее на решительные, не символические действия. У себя в районе она наладила взаимодействие по акции с профсоюзами других предприятий так, чтобы выступление было общим, внушительным. В рамках территориальной профорганизации наметили общие формы действий, выступающих на митинге, содержание резолюции. Профком Н-ского договорился об акции с милицией, изъявившей готовность освободить трассу для демонстрации и даже заявившей о своей солидарности с протестующими...

На своем заводе профком проработал вопрос во всех направлениях. Председатель профсоюза достигла договоренности с администрацией о том, что последняя не будет препятствовать проведению акции, более того, накануне дня действий генеральный директор звонил, спрашивал, "как дела с акцией?" Был проведен социологический опрос, чтобы понять отношение работников к акции, их готовность выйти на митинг. Заводской комитет провел профсоюзную конференцию и профактив, на которых решались вопросы участия в акции. Лидеры (функционеры) первичных профорганизаций получили установку "поработать с людьми" и провели работу по мобилизации масс. В результате удалось, по словам председателя профкома, вывести на демонстрацию 2 тыс. человек (из 14 тыс. работающих в дневную смену), что оценивалось как хорошая явка. Во время шествия в колоннах имели место проявления солидарности (о которых подробнее скажем ниже). Царили подъем, возбужденность; суровая погода, снег и ветер придали боевой дух акции.

И в то же время невозможно не отметить элементы "мероприятийности", выхолащивающие огромную организаторскую работу. Прежде всего проявился упомянутый "исполнительский стиль", при этом исполнительности необязательной, формальной, и по отношению к верху, и относительно низа. Несмотря на неудовлетворенность установками Федерации, заводской комитет все же выполнил их в целом, не стал что-то менять радикально на своем уровне. Своим первичкам он тоже предложил исполнительский стиль. Движения решения снизу, начиная от работников, не было. Завком, разумеется из лучших побуждений, в привычном стиле, взял решение многих вопросов на себя, избавив, в частности, работников от ответственности, опасений за выход на демонстрацию, к тому же в рабочее время...

Вот идет заводской профактив. Лидерам подразделений сообщают фактически готовое, хорошо проработанное решение. Им остается только выполнять, иного не требуется. При этом ожидается, видимо, та самая "необязательная исполнительность", которой придерживается и сам завком. Функционеры и выполняют установку формально.

Все внимание профсоюза сосредоточилось на организации процесса проведения акции. Решали, когда проводить, где, в какой форме, о чем говорить на митинге, как сохранить порядок и т.п. Главным было само проведение шествия, митинга. Какие из этого будут результаты, какие надо заключить соглашения, договора, как обеспечить контроль выполнения требований - такие вопросы выпали из поля внимания. И дело тут заключалось скорее не в рвении отдельного данного профсоюза; это был общий, установившийся стиль.

Чем все это обернулось на уровне рядовых работников, мы могли увидеть, проведя перед самой акцией беглые интервью в цехах механического и металлургического производства.

Главная предпосылка для выражения протеста - тяжелое положение рабочих, здесь, как и на Кировском заводе, была налицо. Лишь один из рабочих - молодой фрезеровщик - расценил свое положение как "не бедственное" и сказал, что "надеется на себя", "уверен, если понадобится, найду себе место", остальные выражали неудовлетворенность задержками зарплаты (они составляли 3 месяца по всему предприятию), низким ее уровнем, неуверенностью в работе и т.п.

Но в акции протеста и здесь более 80% опрошенных нами участвовать не собирались. О проведении акции работники знали. Но не от своей профорганизации. Первым источником информации были СМИ, а не свой профсоюз. Низовые проффункционеры собрания не созывали, агитацию в рабочем порядке путем бесед с людьми не проводили. Для мобилизации масс они использовали вывешивание объявлений. Эти объявления читали немногие, да и читавшие почерпнули мало информации из бумажки.

Сработал, таким образом, уже известный, можно сказать роковой разрыв между активом и массой. Установки лидеров, их возбужденность, информация о громадной подготовительной работе, решении заводского комитета, выдвинутых требованиях, сообщение о солидарности со стороны милиции и т.п. просто не дошли до рядовых членов профсоюзов, не впечатлили их, не заразили желанием сказать свое слово, заявить о себе. Произошло то же, что и при выборах в Государственную Думу, если вспомнить: тогда лидеры "Союза труда" тоже "не дошли до народа", не довели свои программы, свой заряд до профсоюзного низа, не вовлекли людей в переживания, надежды, не заразили решимостью действовать, которыми, возможно, были одержимы сами. Этот настрой в лучшем случае остался на уровне предвыборных собраний-шоу, скорее же всего - на высоте московских тусовок. История повторилась и 27.03.97 г.

Невозможно предположить, что все активисты поголовно оказались недобросовестными функционерами, халтурщиками. Причины видимо в общей атмосфере формальности, необязательности, при которой установка на массовость тоже оказывается формальной.

Решение об участии или неучастии в акции рабочие принимали, по сути дела, самостоятельно, независимо от своей профорганизации. Большинству неизвестна была четко даже позиция администрации относительно акции (не возражает? отпускает всех, кто хочет? может быть даже поддерживает, поскольку протест направлен против центральных властей?). Рабочие должны были действовать на свой страх и риск. Неопределенность этого обстоятельства вызывала опасения - может быть администрация не одобряет акцию, будет фиксировать, кто пошел на демонстрацию и когда-то это припомнит...

В субъективных мотивах отказа от участия отражалось упомянутое формальное спускание решения сверху. Рабочие все время говорили не о "нашей", а об "их" акции, отмечали, что "за нас все решили, не спросили", "если бы мы решали, я бы голосовал против", заявляли: "им нужно, пусть и проводят". То обстоятельство, что нужно было присоединиться к чужому решению, психологически вызывало отчуждение. Да, Федерация, заводской комитет избавили работников от бремени принятия решения о протестных действиях, взяли ответственность на себя. Но они не придали значения тому, что в таком случае дело становится изначально чужим, воспринимается как очень знакомое, организуемое сверху, формально-казенное действо, "мероприятие".

Как и на Кировском заводе, здесь тоже звучал мотив неверия в результативность акции ("бесполезно", "не имеет смысла", " ничего не дает" и т.п.). Даже тогда, когда люди собирались участвовать в акции, они мотивировали это не верой в успех демонстрации как таковой, а другими, "побочными" соображениями ("ввиду безысходности положения", "показать себя, пусть увидит начальство", "надо хоть что-то делать" и т.п.). За неверием в результативность стояло прежде всего восприятие акции как формального, верхушечного мероприятия - этот мотив звучал здесь настойчиво. "Опять кто-то делает себе места. А рабочие нужны только чтобы поддержать их. В интересах рабочих ничего не делают". "Акции нужны тем, кто сидит наверху, для кормушки. Или тем, кто хочет их спихнуть". "На самом деле лидеры думают только о себе. Если бы они хотели поддержать рабочих, то пришли бы, посоветовались, послушали, на что мы готовы". "Мы только игрушки, пешки". "Руководство профсоюзов зависимо, не хочет портить отношений с властью, поэтому не пойдет на обострение, на острые действия". В итоге и доминировали мотивы безысходности. "Иду на акцию от отчаянья. Иллюзий по поводу результатов нет. Ничего не изменится. Но жить так невмоготу. Надо заявлять о себе". "Пусть начальство увидит". "Устали так жить. Работаем, работаем, не знаем - за что. Сын, невестка сидят дома. У них двое детей. Но денег не получают. Живем на мою пенсию в 287 рублей, даже небольшой мой заработок не дают. Как жить? Что дальше будет, скажите?" "Ожиданий от акции абсолютно никаких. Реакции правительства - никакой. Но  если вообще сидеть, ничего не говорить - из нас веревки будут вить". "Пойду послушать, что говорить будут. Мне хотелось бы послушать администрацию. Что они думают? Как мне жить на эти деньги?" "Выйти, показать себя. Хоть нас заморили, но еще ходим, ноги таскаем".  

"Застарелая" позиция рядовых

Но неправильно было бы сводить все дело к профорганизаторам. Во время мартовской акции, как и ранее, проявился глубинный, так сказать, постоянно действующий фактор, преодолеть который неспособна самая блестящая организаторская работа. Это - "застарелая" позиция рядовых, которой мы касались и прежде. Во многом именно она является камнем преткновения для организаторов коллективных действий. Проявилась такая позиция и на Н-ском заводе.

За словами о неверии в результативность акции, о недоверии к профсоюзу и т.п. стоят глубокая отчужденность, апатия, страх. Страх прежде всего. Он является, можно сказать, общеподпитывающим мотивом. В значительной степени такие установки к коллективным действиям перешли "по наследству" от советского времени. Но они подкрепляются и в последнее время атмосферой в обществе, на предприятии. Старый страх подкрепляется упоминавшимся новым страхом - перед безработицей, возможными гонениями со стороны администрации, общей неуверенностью в своем положении. Часто страх глубоко запрятан. Но если "произвести раскопки", за благообразными мотивировками обнаруживается чувство страха. Это хорошо видно было на примере коллективного интервью в одном из подразделений Н-ского завода. Участниками в основном были работницы. Они все заявили, что не пойдут на акцию, выставив стандартный мотив: все бесполезно, трата времени и нервов... Мы начинаем опровергать это мнение, говорить, что акция еще до проведения дала результаты, правительство обещало составить график погашения задолженностей... В конце концов почему бы не пойти хотя бы ради призрачной надежды? Ведь акция требует минимальных затрат времени и сил, до площади дойти 15 минут, сама акция займет 40 минут... Тогда женщины начинают говорить, что у них много работы, конец месяца, надо готовить документацию... "Ну, а если работа позволит?" - вопрошаем. - "Все равно не пойдем. Все это от нас слишком далеко, не наше это дело..." - "А чье же? Кто-то за вас должен добиваться?"... В конце концов, когда мы продолжаем наседать, женщины признаются, что они просто боятся. Работу в моногороде, кроме, как на этом заводе, не найти. Администрация, правда, участию в акции не препятствует. Но мало ли что! Могут припомнить. "Зачем мы будем рисковать ради каких-то возможных призрачных надежд?! Лучше проявить лояльность. Мы не можем рисковать, у нас семьи".

Таким образом, даже если бы профсоюзы поработали во  всю - замышляли акцию как серьезное дело, формировали решение снизу вверх, довели все свои установки, приложили максимум усилий к вовлечению людей - нет уверенности, что участие намного бы повысилось - вследствие "застарелой" позиции рядовых работников. "Завод не готов к акции", - сказала по этому поводу председатель профсоюзного комитета Н-ского завода, учитывая очевидно и результаты социологического опроса. Но когда завод будет готов? И что делать в этих условиях? Проводить формальные акции, махнув рукой на активность масс, или все же будить рядовых работников, прилагая двойные, тройные организационные усилия? 

Флагманство Кировского завода

Профсоюзная организация Кировского завода и в акции 27.03.97 г. проявила повышенную энергичность (чем кировцы начали даже стесняться, мол, "мы всегда впереди, больше всех засвечиваемся при том, что положение на заводе лучше, чем у других"). Заводской комитет не просто дал информацию, но на активе обсудил вопрос об участии, проголосовал решение и дал установку на проработку его в первичных коллективах, рассчитывая таким образом поднять людей.

Все это не преодолело формальность акции в целом, самоценность ее проведения. И все же благодаря организаторской работе профсоюза выход на демонстрацию на Кировском заводе был выше, чем на других предприятиях, настрой боевитее. 

 Отличалось и на этот раз тракторное производство, главный конвейер. Здесь цехком заранее провел общее профсоюзное собрание, принял постановление, на демонстрацию вышло около 40% состава цеха. В день акции первую половину смены сборщики работали, во вторую основная часть из рабочих отправилась на акцию. Администрация на этот раз не препятствовала, т.к. акция была направлена не на заводское руководство (правда, отпускала с условием последующей отработки пропущенного времени). В других же подразделениях картина была сходной с Н-ским заводом. В металлургическом производстве снова подготовительная работа не велась, на демонстрацию, как всегда, вышли профсоюзные функционеры (и по очереди, сменяясь, несли один транспарант). 

Таким образом, по заводу можно было сделать вывод, что главными факторами активного участия в акции на уровне предприятия являются неформальная подготовительная работа профорганизации, положение работников, их собственный настрой на действия. На главном конвейере имело место сочетание всех этих моментов, что и обусловило высокое участие (активность профлидера, самое худшее положение, сохранившийся настрой на коллективный протест). У металлургов имелось лишь недовольство положением (да и то, возможно, у многих напускное), отсюда и выход был функционерским, символическим.

В солидарных колоннах

Во время проведения самих шествий, митинга также проявились элементы формализма, мероприятийности.

Главным, самоценным было шествование, стояние на площади, говорение "зажигательных" речей. Все это имело символический, демонстрационный смысл, без практического выхода. Снова провозглашались требования, в выполнение которых никто не верил, никто не ожидал, что правительство уйдет в отставку. Даже на погашение задолженностей по зарплате после и в результате акции никто не рассчитывал. Требования на этот раз были облечены в форму ультиматума. Но это не делало их грозными, скорее придавало шутовской характер - какой это на самом деле ультиматум?! Скорее вопль отчаявшегося...

Но во время движения в колоннах и митинга на площади проявился эффект, очевидно не предусматривавшийся организаторами и не учитываемый властями, хотя он представляется весьма существенным. Это ощущение солидарности, сопричастности, силы, мощи массы, боевого духа, которое самым непосредственным образом испытывали участники коллективных действий. Рождался этот эффект именно во время движения в колоннах. Многие затем отмечали чувство, самим им неизвестное ранее, и высказывали сожаления, что тем, кто не вышел , не довелось испытать эти ощущения. "Я сам был удивлен, как здорово почувствовать себя в общей массе с идущими рядом, впереди, сзади... Понимаешь, что когда мы соберемся, то большая сила". "Мы впервые, идя в колонне, ощущали себя в коллективе. Другие тоже об этом говорили". "Жаль, что не могут почувствовать солидарность многие... которые не вышли. Они, наверное, даже не подозревают, как это... заразительно. Раньше на демонстрациях такого не было. Надо выводить как можно больше людей, чтобы все почувствовали общую силу. Если бы с завода пришли тысячи, все бы они включились, у них было бы совсем другое отношение" (такую рекомендацию и мы готовы адресовать организаторам акций). Поспособствовал сплоченности природный фактор. Плохая, можно сказать, суровая, погода в тот день, снег и ветер только усиливали солидарный, боевой настрой протестующих, они физически испытывали мобилизующее чувство преодоления суровых условий.

На Н-ском заводе во время общего шествия и митинга в городе-спутнике Петербурга тоже отмечался эффект ощущения солидарности, коллективной силы. Впечатления об этом высказала и председатель заводского комитета: "Когда идут колонны, на глазах почти слезы. Многие в городе знают друг

друга. Колонны кричали одна другой: "Ребята, мы братья по несчастью! Присоединяйтесь к нам! Ура!" Это было похоже на братание. Когда проходили мимо завода, заблестели глаза, очень захотелось пройти мимо окон генерального. Показать нашу силу. Изменили немного маршрут и прошли. Знай наших!" 

Ощущение солидарности сохранялось и на площади, тут оно даже усилилось ввиду соединения всех колонн, заполнивших пространство Дворцовой. Площадь казалась запруженной на основную свою часть. Сколько присутствовало на самом деле тысяч - это для ощущения солидарности было не так уж и важно. Непосредственное восприятие фиксировало - "много", "очень много" (в отличие от ощущения "очень мало" при пикетировании в ноябре). Присутствие огромной массы ощущалось непосредственно. Ввиду ее не страшными казались и ряды огромных, окованных решетками милицейских фургонов, приготовленных на случай запихивания в них демонстрантов, если произойдут какие-то инциденты. Особые, труднопередаваемые ощущения испытали колонны, вливавшиеся на Дворцовую площадь через арку Главного штаба, ту самую, под которой, когда-то, шли на штурм Зимнего отряды красногвардейцев. Мощное эхо при прохождении как бы передавало чувства той эпохи, намекало на возможность использования и иных, не только митинговых, средств.

Что в итоге?

Мероприятийность акции проявилась и в ее результатах.

В ее актив можно несомненно занести отмеченное ощущение солидарности, коллективной силы. Его испытали участвовавшие в демонстрации. Не участвовавшие, не пережившие никакого непосредственного подъема, сохранили убежденность в неэффективности протестных действий, повторяли те же оценки, которые звучали и до акции, при мотивировании отказа от участия. На вопрос: "Считаете ли вы (согласны ли), что профсоюз продемонстрировал силу, мощь, решительность?" практически общим был отрицательный ответ - нет, скорее профсоюзы показали слабость, продемонстрировали бессилие, зависимость.

Организаторы могут сделать вывод, что выведение больших масс людей имеет хотя бы солидаристский результат. По идее, все должны бы побывать в колоннах. И надо именно выводить людей, не ожидая, что они сами выйдут, и не придерживаясь формулы, что если не выходят, то значит им не нужно. Как отмечалось, люди остаются сидеть по другим мотивам.

Акция 27.03.97 г. продемонстрировала массовость протеста, это, несомненно, один из главных ее результатов. В то же время массовость была далеко не полной (максимальной) и не настолько грозной, чтобы заставить власти выполнить требования профсоюзов.

Что касается реальных изменений, выполнения требований митинговавших, то здесь достижений не произошло, что было видно по истечении длительного времени после дня протеста. В конце 97-го власти приложили большие усилия, демонстрируемые на публику, чтобы погасить задолженности по зарплате бюджетникам. Но это делалось уже не в связи с мартовской акцией. Выполнения требований, предъявленных в форме ультиматума, никто и не добивался.  

Поведение Федерации после акции показывало, что она была удовлетворена проведением акции как таковой и мало озабочена выполнением выдвигавшихся требований. На специальном заседании Исполкома Генсовета ФНПР, посвященном итогам акции, отмечалось, что она получила "огромный общественный резонанс", "требования профсоюзов признали справедливыми", принято было "Заявление" в адрес органов власти, по поводу же реализации требований предлагалось "продолжить переговоры с Правительством РФ и объединениями работодателей и предпринимателей с целью обеспечения выполнения требований профсоюзов" (3). Создавалось впечатление, что требования акции вообще были подменены предложениями Исполкома Генсовета Президенту, Федеральному собранию, Правительству "ввести комплексную систему социальных стандартов", "обеспечить государственное регулирование цен и тарифов на продукцию и услуги естественных монополий", "изменить политику налогообложения" и т.п. (4). Вместо жесткого протеста выражалась готовность ФНПР "внести вклад в проведение социально-экономических преобразований (видимо в партнерстве с тем правительством, отставки которого требовали на митингах). Оценка "реакции властей" отодвигалась на конец 1 полугодия, в качестве угрозы высказывалась возможность подготовки массовых коллективных действий, вплоть до организации Всероссийской бессрочной забастовки, но это звучало уже как просто дежурное пугало (5). 

Стоит отметить, что свои итоги имела власть, фактически включившаяся в общую игру и сыгравшая в ней свою партию. Как можно было услышать из уст самого Президента, он выразил удовлетворенность организованностью коллективных действий. Президент использовал акцию в своих интересах, решив ряд задач. Он учел, даже предвосхитил резолюции об отставке Правительства. Создавалось однако впечатление, что он воспользовался акцией как предлогом для переформирования Правительства в своих интересах, при этом как бы и пошел навстречу профсоюзам, и в то же время выдвинул Чубайса, а самое главное политическое требование "подвесил", сделал нелепым. Это и факты поддержки акции Государственной Думой, поддержки и даже прямого участия в митингах региональных властей дали для СМИ повод уже вслух говорить об акции как совместном профсоюзно-правительственном мероприятии с примыканием коммунистов, из которого наибольшую пользу извлекла власть; при этом все выразили удовлетворенность. "Комсомольская правда" написала даже, что "мартовскую стачку" выиграла власть (6). Сходную оценку акции дали "Правда", "СПБ ведомости".

Выиграли ли рядовые члены профсоюза, оставалось вопросом. Реальных изменений не отмечалось ни на одном из наблюдаемых нами заводов. На этот раз даже перед акцией не делалось гасящих протест выплат задолженностей. Уже говорилось о сохранении убежденности в неэффективности акции.

На Кировском заводе на активе, где подводили итоги акции, участвовавшие в ней функционеры выражали удовлетворенность проведением, собственным присутствием на площади, но дружно отмечали отсутствие результатов. В связи с этим зазвучала мысль, что проблемы на митингах не решаются. "Разговорами ничего не сделаешь, только силой можно сдвинуть". Настойчиво звучало, что надо внутри у себя разобраться. "Здесь идут сокращения, невыдачи зарплаты, а мы переводим стрелку наверх. Хотим заводские, по сути свои проблемы, перепихнуть правительству". "Акция перевела стрелку недовольства наверх. У нас 30% собираются увольнять. Решила акция эти наши проблемы? Нет".

Но что делать внутри? Пригласить и послушать представителей трудового коллектива в управляющих органах АО? Но будет ли толк? Да и может ли профсоюз это сделать? Ведь это по линии АО, только акционеры могут пригласить... - такие вопросы ставились, но остались риторическими. 

Открытый вопрос

 И вольно-невольно возникал переход к вопросу: а надо ли было проводить такую акцию? Активисты, признавая, что эффекта не видят, тем не менее говорили: надо выходить на улицы. Наверное у них не последнюю роль сыграла заряженность личным присутствием на демонстрации. Рядовые же в основном не присутствовавшие на демонстрации, считали, что такую акцию лучше не проводить. Стоит однако еще раз подчеркнуть, что дело не только в данной форме протеста, но и в способе проведения коллективных действий. В принципе они - сильное оружие, что показывало начало акции. Способен ли, хочет ли профсоюз его использовать?

Вопрос остается открытым.

В заключение приведем в качестве резюме обобщенные высказывания об акции в коллективном интервью:

Для властей главное - численность, на это они обращают внимание прежде всего. Власть делает вывод, какая часть людей терпеть больше не может, готова к активным, решительным действиям и, соответственно, какая опасность угрожает власти. А профсоюз, выводя все же немного народа, показывает, что часть эта небольшая, не страшная, терпение есть. Если нельзя вывести массу, то лучше уж просто грозить акцией. Опыт показывает, что угроза больше действовала. И тот момент, что боятся, надо использовать, эксплуатировать. 

По самой своей сути акция - не самая эффективная форма. Она не имеет прямого действия - если нормально прошла, то никому от этого ни жарко ни холодно, лишь задержки уличного движения. Как средство давления она слабо работает. Никаких соглашений не заключается, никаких актов, документов не принимается. Выдвигаемые требования - бумажка без ответа.

Сами требования - обычно дежурные, заранее невыполнимые, и все это знают. А главное, как отслеживается выполнение. Оно не производится. Никто на это не обращает внимания. Выдвигают сначала дежурные требования, а потом их и не отслеживают. Правительство уже поняло эту игру: оно делает вид, что пугается, чего-то обещает, изображает энергичные действия по решению проблем, но все это только игра, не больше.

Вот если бы на самом деле была запущена забастовка, о которой только говорят. Да в нее включились не только заводы, от остановки которых никому ни жарко ни холодно, а и транспортники, работники других жизнеобеспечивающих отраслей или применили такие формы, как угольщики - перекрытие трасс, захват административных зданий - тогда бы эффект был большой. Но профсоюзы этого не хотят, боятся. У них могут отнять собственность, их могут запретить, как использующих неконституционные способы действий, лидеры приобретут реноме людей, с которыми невозможно сотрудничать... 

Но забастовку не поднять, не могут или не хотят, может быть еще ситуация не созрела. Забастовка видимо возможна как элемент коллективных действий.  

Выходит, остается хотя бы такие акции проводить? По крайней мере они показывают, что протест есть, что профсоюзы живы?

Примечания:

1.       Канадский профессор и профсоюзный деятель Д.Мандель замечает, что одной массовости недостаточно для пугания властей. Это лишь один элемент протестных действий. Главное - власть должна чувствовать реальную угрозу себе или интересам того класса, который она представляет. Кроме численности протестующих, важен характер требований, тактики, сплоченность и решимость, сопереживание (солидарность) со стороны других слоев общества, стратегическое положение участников в экономике и обществе. Согласимся, все это так. И все же - российские власти обращают внимание прежде всего на численность, ее боятся.

2.       Постановление Исполнительного комитета Генерального совета ФНПР "О подготовке и проведении второго этапа Общероссийской акции протеста профсоюзов "За труд, зарплату, социальные гарантии!" Профсоюзы и экономика, 1997, N 1, с. 124-126.

3.       Постановление Исполнительного комитета Генерального совета ФНПР "О итогах проведения второго этапа Общероссийской акции протеста профсоюзов "За труд, зарплату, социальные гарантии!" и дальнейших действиях ФНПР, ее членских организаций. Профсоюзы и экономика, 1997, N 2. 

4.       Там же.

5.       "Труд", 8 апреля 1977 г.

6.       Комсомольская правда, 29 марта 1997 г.