ОТВЕТ КРИТИКАМ

Александр Бузгалин

Удивительно но факт: небольшая книжка (или большая брошюра) “Будущее коммунизма”, написанная мною в жанре научной публицистики и предназначенная для краткого выражения позиции определенного течения демократических левых, получила неожиданно широкий резонанс. Три раздела этой книги опубликовал в 1996 и 1997 году журнал “Свободная мысль”, в журналах “Коммунист” (Россия) и “Марксизм и современность” (Украина) в 1997 году появились жестко критические статьи, в Москве и Санкт-Петербурге прошли очень интересные дискуссии собравшие в целом более 150 человек (их обзоры были опубликованы в журнале “Альтернативы” в 1997 году (№ 3, 4), автор получил несколько десятков писем с критическими замечаниями. Более того, опять-таки достаточно неожиданно для автора эта книга была переведена и издана в Японии, а ряд ее фрагментов опубликован в левых изданиях Запада на английском и французском языках.

Я не случайно перечисляю все это: по-видимому, эта работа была воспринята не столько как брошюра одного из ученых социалистической ориентации, сколько как один из шагов в осмыслении изменяющихся социальных реальностей, осмыслении с позиций демократии и социализма; как одна из попыток демократических левых дать ответ на вызов новой реальности стучащегося в наши двери XXI века.

Именно с этих позиций я и хочу ответить уже не столько моим, сколько нашим критикам. К сожалению, при этом автору не удастся полемизировать с конкретными авторами по всему объему их замечаний: я не могу развернуто ответить на многие десятки конкретных положений, критикующих работу, за что сразу хочу принести свои извинения. Ниже мне хотелось бы поспорить с основными концептуальными замечаниями в адрес основных идей книги.

Изменился ли и если да, то в чем, капитализм?

(к вопросу о так называемом

“постиндустриальном социализме”)

Пожалуй, наиболее важным пунктом критики оказался тезис о переходе капитализма на рубеже XXI века к стадии постиндустриального развития, знаменующейся “снятием” традиционных черт империализма и генезисом всесторонней гегемонии корпоративного капитализма.

Суть возражений  оппонентов  состоит в следующем. Ка-

________________________

Бузгалин Александр - д.э.н., профессор, председатель Совета Международной ассоциации “Ученые за демократию и социализм”.

питализм (за исключением стран “золотого миллиарда”) пребывает по-прежнему в состоянии преимущественно индустриального общества, для которого применим ленинский анализ империализма и, главное, учение о противоположности капиталистов и промышленных (а не вообще наемных) рабочих. Для наших стран (в прошлом, естественно, социалистических) главная задача состоит в скорейшем р-р-революционном возвращении на путь социализма путем свержения пролетариатом компрадорского капитала, поддерживаемого мировым империализмом.

Оставляя в стороне теоретическую путаницу и критиканский задор (особенно характерный для украинского автора) выделю существенный пункт полемики (он наиболее точно сформулирован в замечаниях И.Готлиба, опубликованных в журнале “Альтернативы”, 1997, 4): насколько реально изменяется (по сравнению с периодом написания “Империализма как высшей стадии капитализма”, а уж тем более - “Капитала”) современное капиталистическое общество в технологическом и социально-экономическом отношении?

Во-первых, подчеркну еще раз смысл нашей (ибо это мнение отнюдь не одного только Бузгалина) позиции: на протяжении XX века человечество прошло долгий путь технологического развития. Да, большая часть населения Земли до сих пор занята индустриальным и даже доиндустриальным трудом, но передовой край научно-технического прогресса, прогресса “родовой сущности человека” (К.Маркс) сегодня определяется уже не этими технологиями. Мы стоим на пороге общества, где ключевым ресурсом и важнейшим, определяющим фактором развития становится творческая деятельность человека, способность индивидов (и их добровольных ассоциаций) создавать новые достижения культуры: от научных теорий и know how до форм организации дворовых кружков или бригадного самоуправления, и эту творческую деятельность способны осуществлять далеко не только элитарные интеллектуалы, но и рабочие-новаторы, активисты экологических движений и профсоюзов, “рядовые” учителя и т.п.

Эта ситуация сходна (историческая параллель, конечно, не доказательство, но она полезна для понимания сути дела) с периодом развертывания индустриальной революции, которая затрагивала (вплоть до XIX века) лишь несколько европейских стран и даже для России вплоть до конца того столетия оставалась скорее ростком будущего, чем господствующим технологическим укладом.

И все же уже в середине 19 века К.Маркс, Ф.Энгельс и их сподвижники-коммунисты связали движение к будущему именно с этими ростками индустриального труда (хотя 9/10 человечества проживало в колониях и полуколониях, где господствовал ручной труд). Более того, уже тогда, в подготовительных рукописях к “Капиталу”, Маркс показал, что будущее (коммунистическое) общество начнется там и тогда, где и когда работник будет не придатком машины, а “контролером и регулировщиком”.

Сегодня мы наблюдаем (и в СССР наблюдали) лишь ростки постиндустриальных тенденций. Поэтому мы, доказывая, что будущее принадлежит творческому труду и именно он (вкупе с постиндустриальными “высокими” технологиями) должен стать материальной основой коммунизма, никоим образом не забываем о миллиардах рабочих развивающихся стран, об основной части пролетариата России или Украины. Мы лишь говорим: на базе их труда можно в лучшем случае создать лишь минимальные предпосылки движения к будущему. Индустриальный (да и то развитый и по-социалистически организованный) труд способен обеспечить в лучшем случае формальное (касающееся лишь социально-экономической формы) освобождение труда, чреватое в любой момент вырождением и реставрацией капитализма.

То, что будущее принадлежит (речь идет об основной тенденции) творческой деятельности во всем многообразии ее проявлений (а только в этих условиях может быть реализована записанная еще в первой программе РСДРП цель будущего общества: свободное всестороннее развитие личности), - это подтверждается на основе анализа структурных сдвигов в мировой экономике, что аргументировать в этом тексте я не могу и отшлю лишь к двум работам, где анализируются эти тенденции - уже опубликованной книге В.Иноземцева “К теории постэкономической общественной формации” (М., 1996) и выходящей в конце 1998 года моей книге “Конец предыстории. Эскизы”.

Другое дело, что современный (“поздний”, как писал Э.Мандел) капитализм “уводит” этот научно-технический прогресс в русло, далекое от задач прогресса культуры, задач освобождения труда. Гигантский рост производительности труда используется не для решения социально-экономических и экологических проблем (особенно острых в “третьем мире”, о чем постоянно говорится в книге), прогресса образования и науки, а для роста милитаризма, бюрократии, финансово-торговых спекуляций, массовой культуры и т.п. На место прогресса культуры и образования приходит экспансия “виртуальной реальности” и “общества профессионалов”. Это путь в тупик, путь, уводящий в сторону от “постиндустриального социализма”.

Возможно, критики правы в том, что автор не достаточно часто и жестко подчеркивает в книге: рост социализации и гуманизации, возможностей перехода к креатосфере (обществу, основанному преимущественно на доминировании творческого, а не репродуктивного труда) есть не более, чем нелинейная тенденция, возможность, которая может быть реализована при условии революционного перехода от “царства необходимости” к “царству свободы”. Современный капитализм вызывает к жизни тенденции роста постиндустриальных технологий, социализации и пострыночного регулирования, но он же их и уродует, облекает в иррациональные формы (роста милитаризма, трансакционного сектора и т.п.), тормозит, а использование их плодов делает доступным преимущественно для 2/3 “золотого миллиарда”. Задача левых - не тянуть в прошлое, ностальгируя по индустриальному “социализму”, существовавшему в СССР, не умиляться на достижения “позднего” капитализма в нескольких развитых странах, а бороться за конструктивную революционную смену нынешнего строя, уводящего научно-технический, социальный, гуманитарный прогресс в тупик, делающего этот прогресс недоступным для 4/5 человечества, за созидание в интернациональном масштабе нового общества, обеспечивающего прогресс в первую очередь творческой деятельности и для всех народов мира.

Возможно, это надо было повторить не 3-4 раза (как в книге) а 10-20 раз, чтобы смысл этой гипотезы был правильно воспринят критиками. Но, как справедливо заметил один из них, “нежелающий слышать не услышит”.

(В скобках замечу: нынешние критики постиндустриального общества, указывая на антагонистические формы его генезиса, порожденные господством корпоративного капитала, похожи на луддитов, разрушавших машины, которые действительно в начале XIX века вели к усилению господства капитала.)

Суть спора связана с тем, что наши аргументы доказывают отторгаемый нашими критиками на подсознательном уровне вывод: на данном этапе развития материально-технического и социально-экономического базиса в России (на Украине и т.п.) окончательная победа нового общественного строя, качественно отличного от капитализма, более эффективного экономически, более свободного и гуманного, чем капитализм, невозможна. Возможно (да и то лишь при условии благоприятной общемировой обстановки) начало социалистических преобразований после победы (1) народно-демократической и (2) социалистической революций.

В то же время (и этот тезис, по-видимому, незаслуженно мало прокомментирован в книге) главной проблемой социалистических преобразований является возвышение всех трудящихся до возможности включения в творческую деятельность. Впрочем, упрекать автора, посвятившего большую часть своей характеристики социализма и коммунизма показу именно того, как все члены этого общества будут продвигаться от формального освобождения труда (где для большинства доступно лишь социальное творчество) к реальному (где сама деятельность всех становится творческой), в проповеди “рая для элиты” по меньшей мере некорректно.

Другое дело, что подход автора, повторю, показывает: для большинства человечества, сосредоточенного в странах “третьего” и, отчасти, “второго” мира, путь к свободному и всестороннему развитию личности всех членов общества будет долгим и противоречивым, причем социалистические преобразования в этих странах станут возможны лишь в той мере, в какой начнутся радикальные изменения в пользу демократии и социализма в развитых странах. Причина этого ясна: без таких изменений невозможно высвободить сконцентрированные (и иррационально ныне используемые) в странах “первого” мира ресурсы, а без перераспределения этих ресурсов, без того, что в книге названо “новым интернационализмом”, решить проблему начала социалистических преобразований в слаборазвитых странах невозможно.

Этот вывод крайне неприятен для р-р-радикальных коммунистов, жаждущих социализма для нас, здесь и сейчас, причем независимо от ситуации “у них”. Но нетерпение сердца не является аргументом в теоретическом споре. Если же мы попытаемся добиться победы “социализма” на базе воспроизводства индустриального базиса и при помощи организованной на сталинско-брежневский лад коммунистической партии, то нас ожидает даже не трагедия СССР, а фарс: нынешняя оппозиция в случае ее крайне маловероятной победы (буду говорить в данном случае прежде всего о России) начала бы создавать гибрид брежневской системы с олигархическим капитализмом (разрушить который нынешняя оппозиция в нашей стране не может и не хочет). Для такой победы могли бы быть использованы и силы ортодоксальных коммунистов (на чьих плечах зюгановы и Ко постарались бы “въехать в рай” а затем выкинули их на обочину). Но можно ли такие шаги считать продвижением к “царству свободы”, к коммунизму (первой фазой которого является, по мнению ортодоксов, социализм)?

Что же остается делать демократическим левым: ждать прихода постиндустриального общества и социалистических подвижек в развитых странах, спокойно занимаясь теоретическими изысканиями?

Именно этот вывод нам хотят приписать иные критики.

Отнюдь - говорим мы. Наши задачи: “накачивать” социальные мускулы, развивать самоорганизацию трудящихся, поднимаясь от узкоэкономических к стратегическим, политическим целям такой самоорганизации (кстати, именно этот, довольно тщательно прописанный в книге раздел, менее всего оказался подвергнут критике, что не случайно: иной конструктивной альтернативы у наших р-р-радикалов нет: призывы к всеобщей забастовке или немедленной революции уже давно выглядят либо как глупость, либо как провокация).

Еще раз о сути нашего прошлого

или что такое “мутантный социализм”

Огромную критику вызвало и развиваемое в ряде публикаций автора и в том числе в рецензируемой книге, понятие “мутантный социализм”. Критика при этом идет по двум линиям: крайне левые критикуют за отрицание социалистической природы нашего прошлого; соратники и правые - за использование термина “мутантный” как научно не обоснованного и создающего видимость того, что автор сравнивает реально существовавший “мутантный” вид с неким придуманным им “идеалом” социализма.

Первым отвечу: у меня, как, возможно, и у Вас, лучшие мои человеческие чувства связаны с многими достижениями нашего прошлого, особенно в культуре (стихи Маяковского и революционные песни для меня лично значат больше, чем многие другие достижения мировой культуры). Я ненавижу нынешний режим, разрушивший СССР.

Но как ученый и гражданин я не могу и не хочу закрывать глаза на реальные внутренние противоречия нашего прошлого, которые и вызвали крах Советского Союза (в этом мое принципиальное отличие от тех, кто все приписывает злому умыслу Горбачева и агентов ЦРУ). Эти противоречия я раскрывал многократно (начиная с книги “Трагедия социализма”, вышедшей в 1992 году).

Если в культуре мы создали некий идеальный (от философской категории “идеальное”) образ социализма (подобно тому, как инженер создает чертеж самолета еще до того, как он будет построен на заводе), то в жизни объективно сложилась система отношений, которая с самого начала уходила в сторону от объективной необходимости созидания, сотворения снизу, самими трудящимися общества, более свободного, более демократичного, более эффективного, чем капитализм. (Идея этих “ножниц” между идеальной моделью и практикой социализма принадлежит Людмиле Булавка).

Элементы и ростки “царства свободы”, коммунизма в большей или в меньшей степени (в зависимости от времени и пространства: одно дело СССР конца 30-х, другое - Венгрия конца 70-х) всегда присутствовали в нашем прошлом. У нас всегда жили такие ростки будущего “царства свободы”, как мощная система социальной защиты и развивающиеся небывалыми темпами наука, образование, культура; стремление народных масс к самостоятельному творению своей истории и подлинный энтузиазм...

Но на них всегда паразитировала раковая опухоль тоталитарно-бюрократической системы и под влиянием этой “опухоли”, но прежде всего - в силу объективной слабости названных тенденций освобождения труда и человека, ростки социализма “мутировали” в нашей стране. Поначалу, вплоть до конца 20-х - начала 30-х годов, были надежды на сохранение и победу позитивных социалистических тенденций, но позднее они оказались подавлены сталинщиной. Всплески реформ хрущевской и горбачевской поры мало что здесь изменили.

В результате объективная тенденция развития демократического сознательного регулирования экономики мутировала и породила “экономику дефицита”, бюрократизм и “плановые сделки”; обобществление, социализация, самоуправление выродились в тоталитаризм и власть номенклатуры; социальная защита и распределение по труду обернулись закрытыми распределителями, привилегиями бюрократии и уравниловкой; прогресс культуры выродился во всевластие сусловско-брежневской идеологической машины и т.д. и т.п.

Подчеркну: сказанное - не осуждение прошлого (хотя мы осуждаем самым решительным образом тиранов-сталиных, порожденных той эпохой, и вдвойне - их прихлебателей). Это констатация исторического факта: первая попытка “прорыва” к коммунизму породила такое общество. Те несколько шансов из ста, которые были даны нам, для того, чтобы не скатиться в русло сталинщины в 20-е, для того, чтобы не свалиться в кризис ельцинщины в 80-е, мы - граждане СССР и других стран МСС - реализовать не смогли.

Закрывать глаза на то, что такая мутация произошла, не извлечь уроков из трагедии прошлого так же преступно, как предать забвению героическую борьбу наших отцов, дедов и прадедов за социализм.

В этом чудовищно интенсивном противоречии - тайна нашего прошлого. Задача настоящего - трезвый научный анализ этих противоречий. Мы должны не закрывать глаза на ошибки и преступления прошлого, а понять их суть и причины, отделить великие героические достижения созидателей социализма (от “простых” строителей Магнитки до таких титанов как Ленин или Маяковский), очистить эти зерна от плевел тоталитаризма.

А теперь некоторые дополнительные аргументы и разъяснения по поводу понятия “мутантный социализм”, появлению которых я обязан нашим критикам, за что я им чрезвычайно благодарен.

Категория “мутантный социализм” используется в книге для квалификации общественной системы наших стран по аналогии с понятием мутации в эволюционной биологии (организмы, принадлежащие к определенному виду, в том числе - новому, только возникающему, обладают разнообразным набором признаков - “депо мутаций”, которые в большей или меньшей степени адекватны “чистому” виду и в зависимости от изменения среды могут стать основой для “естественного отбора”, выживания особей с определенным “депо мутаций”, для выделения нового вида).

В момент генезиса, начиная с революции 1917 года, рождавшееся новое общество обладало набором признаков (“депо мутаций”), позволявших ему эволюционировать по разным траекториям (в том числе - существенно отклоняющимся от пути трансформации “царства необходимости” в “царство свободы”). Особенности “среды” - уровень развития производительных сил, социальной базы социалистических преобразований, культуры населения России и международная обстановка - привели к тому, что из имевшихся в “депо мутаций” элементов возникавшей тогда системы наибольшее развитие и закрепление постепенно получили процессы бюрократизации, развития государственного капитализма и другие черты, породившие устойчивую, но крайне жесткую, не приспособленную для дальнейших радикальных изменений систему. В результате возник мутант процесса генезиса “царства свободы” (коммунизма).

Это был организм, который именно в силу мутации был, с одной стороны, хорошо приспособлен к “среде” России и мировой капиталистической системы первой половины и середины ХХ века, но с другой (по тем же самым причинам) - далек от траектории движения к коммунизму, диктуемой закономерностями и противоречиями мира отчуждения.

В результате в России сложился “мутантный социализм”, который мог жить, расти и даже бороться в условиях индустриально-аграрной России, находящейся в окружении колониальных империй, фашистских держав (победа в Великой отечественной войне - самый могучий тому пример) и т.п. Но в силу тех же самых причин (мутации “генеральных”, стратегических социалистических тенденций) этот “вид” не был адекватен для новых условий генезиса информационного постиндустриального общества, он не мог дать адекватный ответ на вызов обострявшихся глобальных проблем, вызов новых процессов роста благосостояния, социализации и демократизации, развертывавшихся в развитых капиталистических странах во второй половине XX века.

У сложившегося в рамках “социалистической системы” строя в силу его бюрократической жесткости был крайне узок набор признаков (“депо мутаций”), позволявших приспосабливаться к дальнейшим изменениям “внешней среды”. Этому мутанту были свойственны мощные (хотя и глубинные, подспутные) противоречия: на одном полюсе - раковая опухоль бюрократизма, на другом - собственно социалистические элементы (ростки “живого творчества народа”), содержащие потенциал эволюции в направлении, способном дать адекватный ответ на вызов новых проблем конца XX века. Но постепенно последние оказались задавлены раком бюрократии. В результате именно в этих, более благоприятных для генезиса ростков “царства свободы”, условиях наш мутант развиваться не смог. Он захирел (“застой”) и вполз в кризис.

Когда “мягкая” модель социально-ориентированного капитализма 60-х - 70-х сменилась “жесткой” и агрессивной праволиберальной, вызов рождающегося информационного общества стал практической проблемой, а внутренние проблемы мутантного социализма достигли такой остроты, которая не позволяла решить их в рамках сохранения прежнего вида - тогда, в середине 80-х, встал выбор: либо новая мутация старой системы в направлении к “царству свободы”, либо крах. Первое оказалось невозможно в силу названной жесткости старой системы. В результате мутантный социализм умер собственной смертью (ускоренной, впрочем, мировым корпоративным капиталом).

Итак, мутантный социализм - тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы, находившейся в начале общемирового переходного периода от капитализма к коммунизму; это общественная система, выходящая за рамки капитализма, но не образующая устойчивой модели, служащей основанием для последующего движения к коммунизму. Но эта система в массовом масштабе генерировала ростки живого творчества народа и образ (идеал) будущего, коммунизма (советская культура, как создающая идеальный прообраз будущего была охарактеризована Л.Булавка).

Охарактеризовать эту систему как "мутантную" можно в сравнении не с абстрактным теоретическим идеалом, а с реальной тенденцией социализации и гуманизазии общественной жизни.

Причины мутантной природы "социализма" (а вместе с тем причины возникновения и исторически скорого поражения этой системы) - не только традиционно отмечаемый исследователями низкий уровень индустриального развития России, малочисленность пролетариата и т.п. Проблема глубже - в том, что можно назвать "ловушкой XX века": мир в целом был готов (в силу глубины противоречий) к разрушению существовавшей системы (особенно там, где она действительно прогнила), но он не был готов к сознательному созиданию качественно нового общества.

Как результат этой исторической “ловушки XX века" появились паллиативные формы разрешения противоречия между необходимостью изменений мировой империалистической системы и недостаточным потенциалом социалистических сил. Одной из таких форм стал мутантный социализм. Общемировые тенденции социализации (сознательное регулирование общественного развития, его ориентация на свободное развитие личности, коллективизм и массовый подъем трудящихся к созиданию нового общества - "энтузиазм", социальная справедливость) в этом мире впервые возникли в массовых масштабах, но приобрели вид бюрократических мутантов (командной экономики, подавления личных прав и свобод, всеобщего огосударствления, уравниловки и т.п.).

К вопросу об исторической миссии пролетариата,

конформистах и роли интеллигенции

в осуществлении социалистических преобразований.

Не меньшее количество возражений и критики вызвал и тезис об изменении социальной базы социалистических преобразований, о том, что вывод марксистов XIX - начала XX века о промышленном пролетариате, как основной движущей силе созидания коммунизма, требует существенных коррекций.

Я постарался показать, что традиционное разделение общества на наемных работников и собственников капитала ныне (1) чрезвычайно усложнилось и (2) не исчерпывает всей глубины социальных противоречий, которые формируют социальную базу социалистических преобразований.

Что касается первого пункта, то необходимость видеть, что наемными работниками формально являются высшие менеджеры ТНК и батраки развивающихся стран, иными критиками была воспринята с точностью до наоборот. Они решили, что автор не видит принципиальных различий между высшими и низшими слоями наемных работников. Отнюдь: именно эти различия я и подчеркнул, пытаясь показать, что вопрос ныне не столько в формальном статусе, сколько в реальном положении определенного слоя в системе экономических и социальных отношений. И здесь надо четко понимать, кому в современных гигантских корпоративных структурах принадлежит реальная власть (а это сложная пирамида собственников акций, сращенных с высшими менеджерами, государственными служащими и т.п.), а кто максимально отчужден от средств производства, труда и его результатов.

При этом для социалистического строительства принципиально важно, насколько реально, практически (а не только в потенции, связанной с его классовым положением) тот или иной социальный слой объективно способен созидать новые социалистические отношения при помощи своей собственной деятельности, социального творчества.

Это не проблема субъективного осознания или неосознания определенной частью наемных рабочих своих стратегических классовых интересов. Это объективная проблема неспособности одной части наемных рабочих сознательно и непосредственно творить новую жизнь (они поддержат правые тенденции, будут искать нового “доброго царя” или диктатора) и способности, более того, необходимости, для другой части возвыситься до такого творения новых социалистических отношений.

Суть вопроса в качественной границе между этими двумя группами, границе объективно существующей, но подвижной, поддающейся “сдвигам” под воздействием организованных политических сил. Для определения этой границы автор воспользовался терминами “конформисты” и “субъекты социального творчества”. Первый из них, по-видимому, оказался неудачным, но суть от этого мало меняется. В мире отчуждения (в частности, при капитализме) объективно существует две группы людей: те, для кого (выражаясь языком Э.Фромма) главная установка жизни - “иметь” (следовать сложившимся “правилам” экономической, социальной и даже нравственной жизни); и те, кто стремиться “быть”, осуществлять деятельность, познавая законы этого мира и изменяя их. Если эта последняя способность “накладывается” на классовую позицию капиталиста - перед нами предприниматель (“буржуазный специалист”, выражаясь словами Ленина). Если на пролетария - перед нами потенциальный творец социалистического будущего.

Впрочем, автору следует признать, что здесь он формулирует именно гипотезу. Более того, я крайне признателен критикам за то, что они “спровоцировали” ряд новых аргументов в пользу этой гипотезы и уточнений авторской позиции, которые я хочу воспроизвести ниже.

Акцент на внутренних противоречиях в среде трудящихся и “диффузии” класса буржуазии, на проблемах интернационализации и глобализации,— все это требует критического “снятия” классических марксистских представлений об исторической миссии рабочего класса.

Понимая переход к новому обществу как прежде всего глобальную трансформацию всего мира отчуждения (а не только капитализма) в постэкономическое, постиндустриальное общество, мы de facto ставим под сомнение старый тезис об индустриальном пролетариате как главной движущей силе социалистических преобразований. Выдвигается более сложная концепция (многие ее слагаемые давно известны “новой” генерации левых Запада).

Да, в той мере, в какой в современном мире сохраняется индустриальный труд и “обычная” задача борьбы против капиталистической эксплуатации, индустриальный пролетариат будет потенциально наиболее активным субъектом этой борьбы, но опять же не весь, а лишь та его часть, которая “возвысится” до практического понимания своих классовых интересов. Эти задачи были и остаются актуальными для новых индустриальных стран и, в значительной мере, для стран второго мира.

Более же сложные задачи формирования массовых демократических движений, осуществляющих практические реформаторские шаги по хотя бы частичному преодолению отчуждения, будет осуществлять та часть лиц наемного и свободного труда, которая обладает желанием и способностью самим строить по-новому свою жизнь. В большинстве своем в странах с развитым технологическим и культурным потенциалом это будет преимущественно социально активная часть “рядовой” интеллигенции — наемных рабочих, включенных в коллективный и (хотя бы отчасти) творческий труд (инженеров и учителей, программистов и врачей), а также квалифицированных рабочих (в традиционном индустриальном пролетариате такие лица составляют меньшинство).

Именно из этих социальных слоев, накопивших опыт творчески-преобразовательной деятельности, может при определенных (описанных выше) условиях сформироваться субъект будущих преобразований. В то же время интеллигенция, воспроизводящая культурно-идеологическую гегемонию капитала (работники mass media и т.п.), в большинстве своем по роду своей жизнедеятельности окажется “по другую сторону баррикад” в борьбе за преобразования, направленные на прогресс ростков “царства свободы”. Лишь в период кризиса системы отчуждения они будут генерировать из своей среды (и то, как исключение) теоретиков и идеологов левого движения.

В этой связи хочу особо остановиться на проблеме: интеллектуалы и ассоциированное социальное творчество (в частности - социалистические преобразования).

Для начала напомню сформулированный ранее тезис: субъект творческой по содержанию конкретной деятельности (ученый, художник и т.п.; на западе таких людей часто называют “интеллектуалами”) далеко не всегда становится субъектом ассоциированного социального творчества. (В скобках замечу: если исходить из тезиса о творческой компоненте как родовой черте Человека, то можно сформулировать следующий тезис: все люди потенциально являются интеллектуалами, субъектами творческой деятельности. Это качество “всего лишь” отчуждено от них в мире предыстории, общественного разделения труда, где эти функции оказываются сращены лишь с узким социальным слоем.

Более того, вполне понятно, что (1) господствующие классы должны стремиться подчинить себе этот слой (без него они не мог ли бы воспроизводить свое господство ни духовно, ни - прогресс технологий и т.п. - материально), равно как и то, что (2) это подчинение всегда будет сталкиваться с антитезой - стремлением интеллектуалов к свободной творческой деятельности, что проистекает из содержания их труда.)

Более того, “интеллектуалы” в условиях “позднего” капитализма, как правило, играют двоякую роль (иногда - одновременно).

Первая - роль “агентов” корпоративного капитала, тех, кто реализует его гегемонию: разрабатывает стратегию и тактику такой гегемонии, управляет ее реализацией (слой менеджеров), готовит “кадры”, осуществляет “идеологическое обеспечение” и т.п. Именно эти слои современная западная социология квалифицирует как новую элиту, предпочитая “не замечать” действительных хозяев корпоративного капитала (впрочем, процесс диффузии первых и вторых - вполне реальная тенденция).

Вторая - “уход” (естественно, видимостный) от социальных противоречий в мир культуры “в себе и для себя”, в этакую “башню из слоновой кости”. Для последнего есть немалые объективные основания, а именно - относительная самостоятельность воспроизводства и жизнедеятельности мира культуры. Но эта самостоятельность именно относительна: в целом в условиях “царства необходимости” мир культуры (в узком смысле слова - мир сотворчества), креатосфера подчинены отношениям отчуждения.

Проблема включения интеллектуалов (как первого, так и второго “рода”) в ассоциированное социальное творчество крайне сложна (особенно для “агентов” корпоративного капитала) и упирается в некоторое фундаментальное противоречие, лежащее в основе жизнедеятельности этого социального слоя. С одной стороны, интеллектуалы как субъекты креатосферы - надисторичны и относительно независимы от господствующих социальных отношений, отчуждения; с другой - они же, как агенты духовного производства, подчинены данным, исторически определенным отношениям отчуждения и, более того, являются одним из важнейших звеньев воспроизводства и развития этого отчуждения.

Данное отношение пронизывает практически любого человека, хотя бы отчасти включенного в творческую деятельность.

Акцент на этом противоречии позволяет нащупать ключ к решению проблемы включения интеллектуалов в ассоциированное социальное творчество. Этот ключ - “выведение” человека-творца (художника, ученого, учителя, управленца) из-под власти отчуждения тем или иным путем. Это может быть создание адекватных материальных условий для его творчества (гарантированный доход и доступ к культурным ценностям), не связанных с отчуждением его деятельности (зарплата, карьера), продукта его труда (продажа картины или патентование открытия) или его личным подчинением (полурабство ученых на секретных объектах); это может быть включение в борьбу против власти отчуждения (участие в социальных, экологических, политических движениях); это может быть нечто третье (здесь автору и его коллегам следует немало поразмышлять...).

Выходя из-под власти отчуждения, интеллектуал оказывается потенциально способен включиться в ассоциированное социальное творчество.

Что именно превращает эту возможность в действительность - вопрос для меня открытый. Могу лишь предположить, что решающим обстоятельством здесь может стать то, что гегемония корпоративного капитала подавляет действительно свободную творческую деятельность, а ассоциированное социальное творчество на практике докажет: эта общественная связь дает больший простор для конкретных видов творчества, нежели мир отчуждения.

Решающим препятствием на пути превращения этой возможности в действительность оказывался и окажется статус каждого интеллектуала как не только субъекта творческой деятельности, но еще и агента мира отчуждения (как правило, относительного привилегированного мелкого буржуа или “элитного” наемного работника), агента и “проводника” гегемонии корпоративного капитала. В то же время, угнетенный и подавленный в ряде стран (например, современной России) статус лиц творческого труда может немало способствовать снятию этих препятствий.

Не менее сложной является и проблема возвышения до включения в мир культуры тех угнетенных слоев, кого отчуждение (в частности, капиталистическая эксплуатация) непосредственно подталкивает к борьбе за смену этого строя. Для них потребность в культуре возникает только в той мере, в какой они включаются в ассоциированное социальное творчество, ибо последнее требует от них не просто профессиональных знаний, но способностей к распредмечиванию, индивидуальному конкретному творчеству.

Но наиболее значимым и сложным оказывается процесс соединения этих двух потоков: “возвышения” интеллектуалов до участия в социальном творчестве, а угнетенных социальных сил - до включения в мировую культуру. Именно здесь скрыта едва ли не главная проблема формирования массового субъекта социального творчества. Но эту проблему в данной работе я не буду далее обсуждать.

В то же время не могу не сделать двух важных замечаний.

Первое. Процесс “ухода” от индустриального общества с характерным для него объединением работников в обобществленные, дисциплинированные, солидарные трудовые коллективы, где названные выше качества диктовались самим содержанием трудового процесса, порождает и проблему отсутствия достаточных материально-технологических оснований у возникающих добровольных ассоциаций.

У индустриальных трудовых коллективов основанием для объединения и совместного социального творчества были и остаются не только единые социально-экономические интересы, но и технология трудового процесса, опыт коллективизма, взаимопомощи, кооперации. Это порождало и порождает не мало преимуществ для совместного социального творчества (среди главных - солидарность, дисциплина, совместная трудовая деятельность). В то же время, те же обстоятельства - обобществление производства, индустриальная организация труда - способны порождать мощную интенцию авторитаризма и подавления самоуправления как основы самоорганизации всякой свободной ассоциации.

У свободных ассоциаций, не привязанных к коллективному трудовому процессу (экологических, творческих и т.п. союзов), нет ни этих преимуществ, ни этих недостатков. У них есть плюс - действительно свободное и добровольное (не диктуемое внешней силой - будь то даже единство трудового коллектива) объединение, и минус - слабость основ этого союза, присутствие мощных центробежных сил (они особенно значимы, когда члены таких союзов по своему социальному статусу - мелкие буржуа, “частники”).

Как соединить преимущества первых и вторых союзов, избавившись от их недостатков и “возвысив” их до действительно свободного, добровольного, но в то же время дисциплинированного и солидарного ассоциированного социального творчества - проблема для меня открытая.

Второе замечание. В условиях перехода к эпохе, где материальное производство вытесняется “производством” культуры, а индустриальный коллективный репродуктивный труд — всеобщим творческим, особое значение приобретает приобщение к реформаторским и революционным социальным действиям отдельных личностей, обладающих особым, уникальным творческим потенциалом. Подобно тому, как в сфере общественного производства такой человек способен один созидать общественное богатство, по ценности превосходящее результаты труда тысяч “обычных” тружеников, так и в общественной жизни эти субъекты творческой деятельности способны на действия, эквивалентные по своим результатам усилиям массовых движений.

Таковы некоторые черты социальных сил современного (“позднего”) глобального капитализма, потенциально способных к изменению, “снятию” отношений отчуждения.

Данный подход обосновывает вывод: индустриальный пролетариат лишь в некоторой своей части способен включиться в позитивное социальное творчество (выражаясь языком старых учебников, в “строительство социализма”), а решающая роль здесь будет принадлежать некоторой (возвысившейся до социального творчества) части “рядовой” интеллигенции - врачей, учителей, инженеров, программистов и других наемных работников, чей труд содержит элементы творчества. При этом важнейшим водоразделом здесь будет не то, “интеллигент” ты “в шляпе” или у станка стоишь, а то, способен ли ты, готов ли ты практически и самостоятельно, добровольно объединяясь с другими, сотворять новый мир или хочешь всего лишь нового доброго царя, который все за тебя сделает и тебя от “буржуя” защитит.

Данный вывод крайне неприятен для всех тех, кто хочет (совершенно искренне) с сегодня на завтра, с теми силами, которые у нас сегодня реально есть, начать не просто социалистические преобразования, но возрождение социализма.

С этим “нетерпением сердца” следует разобраться особо.

“Наивный, узкий, реакционный утопист...”

При помощи этих ленинских слов (кстати, использованы они далеко не точно, в цитате содержатся ошибки и купюры, причем весьма симптоматичные, ну, да подтасовки для таких критиков - дело привычное) украинский критик книги обрисовал “классовую природу” автора, подчеркнув, что в данном случае речь идет не о товарищеской научной полемике, а об “идеологической борьбе”. Примерно так можно (несколько заостряя) выразить суть критики этой работы со стороны многих ортодоксальных коммунистов. Если оставить в стороне злобствования и передергивания (коих более чем достаточно, например, в статье Береста в журнале “Марксизм и современность”), то пафос критики состоит в том, что и автор книги, и “демократические левые” вообще, являя собой не более чем узкие маргинальные группки интеллигентов, мнящих себя “пупами” Земли и элитой, объективно выражают реакционные мелкобуржуазные взгляды, страх обывателя развитых стран перед будущим. (Добавлять сюда все ту брань, что содержится в журнальных рецензиях, я не буду).

Отвечать на такую критику в стиле “сам дурак” не разумно, хотя автору очень хотелось бы показать, что “реакционной” в данном случае является именно позиция критиков: они смотрят на социализм из прошлого, с позиций уходящего мира индустриального капитализма и советского “социализма”, как когда-то из прошлого, с позиций полуфеодального мелкого производства и народнической критики капитализма смотрели на социализм “друзья народа”. Но суть проблемы не в этом.

Суть в том, что огромному числу (а точнее - подавляющему большинству) сторонников оппозиции, сосредоточенных в компартиях таких государств как Россия или Украина, неимоверно тяжело, практически невозможно признать что:

(1) надежд на скорое и быстрое восстановления родного и дорого для них СССР и “развитого социализма” нет и быть не может;

(2) традиция дисциплинированных, трудолюбивых, честных, но не способных на самостоятельные действия и критику вождей пролетарских “масс”, как главных строителей социализма, принадлежит прошлому;

(3) выученные еще в школе и развитые ими самими тезисы марксизма XIX века и ленинизма начала XX века в значительной мере (но далеко не все) устарели (хотя не устарел, более того, особенно актуален живой, диалектический, критический дух и метод марксизма).

Признание правильности этих трех (как минимум) тезисов кажется им смертельным приговором для самих себя и мирового социализма в целом.

Но парадокс-то в том и состоит, что ситуация прямо противоположна: только в диалоге с “новыми левыми” (включая критику, но не отторжение и охаивание), т.е. с теми, кто не боится смотреть в будущее и работать на будущее, поколение ортодоксальных коммунистов может достойно продолжить свою борьбу за коммунистическое будущее человечества.

Попытки же защитить старые идеи и вызвать немедленно социалистическую революцию сделают Вас  заслуживающими снисходительной жалости стариками, не понимающими сути новой жизни.

Именно такими Вы кажетесь большинству обывателей наших стран уже сейчас.

Но Вы не такие!  

Мировому (в том числе, украинскому, российскому и т.п.) социалистическому движению нужен диалог и спор даже не поколений, а типов левых, традиций левых. Мы с Вами опираемся на разные социальные силы, мы делаем акцент на разных методах борьбы, но у нас общие цели и, как ни странно - общая история и ценности. Для нас, как и для Вас, бесконечны ценны “Интернационал” и “Варшавянка”. Нам придется бороться вместе.

Без нас Вы останетесь в прошлом и проиграете, вырождаясь. Ответа на вызов новых проблем XXI века у Вас нет. Для наиболее перспективной, идущей в будущее части общества Вы так же неинтересны, как неинтересны были сто лет назад для российского промышленного пролетариата крестьянские революционеры (экс-народники).

Но и мы без Вас не выживем, “закуклимся” в гетто маргинальных левых интеллигентских тусовок (здесь Вы совершенно справедливо двинули нам “ниже пояса”). Мы чудовищно неинтересны и чужды со своими рассуждениями об отчуждении и освобождении для полуголодных рабочих и крестьян наших стран (да и большей части Человечества). Для нас время еще не пришло. Но от Вас оно уже уходит. Полуголодные рабочие и крестьяне могли сделать и сделали многое для движения к социализму в XX веке, но далее они могут быть лишь “союзниками” новых социальных сил (как когда-то крестьяне полуфеодадьной России по отношению к пролетариату).

К тому же у нас, “новых левых”, нет ни опыта, ни умения постоянно и по-черному работать, “пахать”, как это делали и делаете Вы. Поэтому мы должны научиться у Вас этому и начать дисциплинированно вкалывать на дело будущего социализма. А Вы должны начать гораздо больше, чем раньше, думать и рефлексировать, сомневаться, искать новое, не спешить, твердо зная: у Вас (а значит и у нас) есть будущее, мы продолжим Вашу (и нашу) борьбу.

В этом диалоге мы сможем не просто выжить в нынешний период наступления реакции по всему миру, но и подготовить базу для качественно нового левого движения недалекого будущего. Но для этого мы должны переступить через свои амбиции и претензии на интеллектуальное всезнайство и заняться черновой работой внизу, а Вы - стать открытыми свои души и мозги для обновления, для критики и самокритики. Понять, что в социализм придете не Вы, но Мы все: все те, кто боролся за него многие столетия и кому предстоит еще бороться долгие и долгие десятилетия.

“Нетерпение сердца” по-человечески понятно. Но оно непростительно для ученого и преступно для политического лидера.

Мы не заканчиваем, Мы начинаем спор.