VII. ЭССЕ

В.И.ЛЕНИН И ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

 Георгий Никаноров.

Вопреки фактам  в  наши дни по-прежнему делается все, чтобы изобразить В.И.Ленина погубителем  всего  и,  конечно,  религии, церкви и многих тысяч ее служителей.  Однако реальность была совсем иной.

Скажем, после переезда правительства из Петрограда в Москву военно-политическая обстановка побудила принять меры по превращению Кремля в управленческий закрытый центр,  где,  помимо многого иного, не разрешались и акции религиозного плана (разумеется,  продолжавшиеся  в обычном порядке в любом другом месте Москвы).  В 1918 г. было принято решение о запрете в Кремле пасхального богослужения. Это болезненно затронуло  чувства верующих, но чуть ли не все должностные лица решили не обращать на это внимания.  Кроме... "ужасного" Ленина, настоявшего на проявлении чуткости,  деликатности и,  конечно, разрешившего "запретное богослужение".

Беззастенчивые фальсификаторы  нашего прошлого не могут не повторять и "околорелигиозных" обвинений в адрес Ленина.  Не стесняются заверять неискушенных  читателей даже в том,  будто Владимир Ильич стремился обречь на смерть массу духовных лиц (желательно после  долгих  и мучительнейших истязаний...)  по обвинениям "за проповеди",  "за колокольный звон",  за "отказ  сражаться  в  армии  красных  против  белых войск"... Антиленинская вакханалия стала ныне настолько само собой разумеющейся, что поражаешься,  когда вдруг  каким-то  чудом  "приходит" крохотная крупица правды истории.  Так, в ночь с 7 на 8 апреля 1997 г. вдруг прозвучало по телевидению признание того,  что в  1919 г..  (в один из самых критических периодов нашего трагического прошлого) Ленин подписал декрет,  освобождающий от участия в боевых действиях тех, кто не считает это возможным по религиозным соображениям... (Между прочим, ныне у нас пока принято "обходиться" без нормативных документов о неармейской альтернативной службе!).

Утверждают, будто даже  после  завершения  самого  тяжкого  этапа борьбы  против  иностранных  агрессоров и белогвардейских армий,  было якобы загублено "по суду и без суда" около 25 тысяч лиц духовного звания, включая около трех с половиной тысяч монахинь и послушниц! Да если бы в 1921-1923 гг. имела место хотя бы сотая  часть  подобного, то  тогдашний    глава   российского   православия   патриарх Тихон во

_____________________

Никаноров Георгий - историк

весь голос сообщил бы об этом всему миру! Почему же никто не приводит этих цифр со ссылкой на него?

Но это, конечно, не мешает власть (и телеканалы) имущим извращать все в наследии этой яркой,  совестливой,  хотя и не лишенной противоречивости личности. Бывало и так, что патриарх Тихон в своих острополемичных выступлениях способствовал распространению среди верующих настроений,  враждебных Советской России, что нередко мешало  позитивному  решению многих проблем. И все же уже в начале 20-х гг. патриарх Тихон многое оценивал по-другому, он был искренне опечален кончиной Ленина и именно в эти скорбные  дни  объяснил,  почему глава Советской России заслуживал глубокого уважения и лично не был осужден церковью,  что,  безусловно, не было "случайным недосмотром".

Главное в данном случае предрешалось не перипетиями судьбы патриарха, а честным анализом реалий того времени, над чем не грех подумать и сегодня.  Почему,  например,  несмотря на то, что с 1918г. глава православия вел борьбу чуть ли не против всего,  что было дорого тогдашнему руководителю Советской России, он оказался в качестве арестованного в распоряжении ГПУ (в течение 38 дней,  но все же...) только в 1923 г.,  когда Владимир Ильич находился в положении почти полной изоляции?

В.И.Ленин и в наисложнейших ситуациях не только не уничтожал  религию и  церковь,  не только не давал указаний о физической ликвидации служителей церкви, но и всегда был готов к компромиссу с желающими отказаться  от вооруженной борьбы,  к которой нередко оказывались прямо или косвенно причастными и духовные лица.  В том числе и это имел в виду патриарх Тихон, произнося добрые слова после кончины первого руководителя Советского государства.

Антицерковный грех на душе Ленина связан с его трагически ошибочным письмом 1922 г. в связи с восстанием верующих в городе  Шуя. Тогда ему, мучительно страдающему от болезни, это событие было "подано" чуть ли не как  "начало  крушения", реакционная  часть  духовенства будто бы представляла ужасающую  угрозу для Советской России и даже могла подорвать усилия по спасению огромных людских масс,  которым угрожала "смертельная  петля  голода".  Свою роль в тот момент сыграла,  вероятно,  и весьма тенденциозная информация о воззвании патриарха Тихона, нацеленного будто бы лишь на то,  чтобы "поднять миллионы верующих" на борьбу против изъятия церковных ценностей.  А "заодно",  якобы, и во имя торжества контрреволюции...

Впрочем, и оказываясь - по состоянию здоровья - в  чем-то  беспомощным перед  необъективной  информацией,  Ленин все же умел удерживаться от опасных крайностей. К примеру, думается, он ошибался, полагая,  "что  черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент". Однако тут же оговаривался: "Самого патриарха Тихона, я думаю,  целесообразно нам не трогать,  хотя он, несомненно,  стоит  во главе всего этого мятежа рабовладельцев...".

Владимир Ильич по-прежнему  стремился  избежать  акций,  заведомо ожесточающих массу тех,  кто ему противостоял. Бескопромиссность части тогдашнего руководства была сродни той, которой характеризуется период жесточайших сражений с иностранными и белогвардейскими армиями.  Видимо,  болезненно  работала "вчерашняя" память о горьком опыте 1918-1921гг.,  когда  значительная  часть  церковнослужителей, вплоть до ряда иерархов, была настроена жестко антисоветски и действовала соответствующим образом.  А ведь в 1922 г. каждый из руководителей должен был бы понять, что под давлением большинства верующих, настроенных в пользу Советской власти,  церковные инстанции неизбежно встанут на путь сотрудничества.

Между тем неясностью в позициях церкви  не преминули воспользоваться экстремистские элементы в партийно-государственном аппарате,  действовавшие подчас с вульгарной  бестактностью  и грубостью при  изъятии церковных ценностей, компрометируя благую цель спасения от смерти голодающих,  провоцируя кровавые столкновения с верующими и в выгодном для себя духе "препарируя" информацию, предназначенную для Ленина.

В результате произошли столкновения,  в ходе которых имели жертвы.  Самые известные события такого рода произошли в  Шуе,  где погибли четыре  человека.  Иные руководители не только соответствующим образом "информировали" Ленина,  но  и  "стряпали"  громкие  процессы, стремясь возбудить страсти, создать "базу" для массового антирелигиозного и антицерковного психоза.

Вот и в Петрограде изъятие церковных ценностей происходило до такой степени "топорно", что начались столкновения с возмущенными верующими. И хотя никто из милиционеров серьезно не пострадал, десять из 87 человек, привлеченных к суду, во главе с митрополитом Вениамином,  были приговорены Петроградским губернским трибуналом к расстрелу. 26 июля 1922 г. приговор был оставлен в силе кассационной коллегией Верховного трибунала ВЦИК.

И все же,  при всей сложности ситуации,  шестерых участников  той вспышки стихийного недовольства при изъятии церковных ценностей удалось спасти от смерти.  Исключительно благотворная роль в этом принадлежала революционеру-марксисту директору института К.Маркса и Ф.Энгельса Давиду Борисовичу  Рязанову  (1870-1938 гг.).  Будучи  членом ВЦИК, он  так  страстно  выступил в защиту митрополита Вениамина и его соратников по несчастью, так убедительно доказывал правоту своего мнения, что жизнь шестерых из десяти смертников была спасена.

Из стенограммы выступления Рязанова на заседании ВЦИК с обоснованием отмены  всех  десяти  смертных приговоров: "По моему мнению, весь приговор по этому делу подлежит кассации. Приведу примеры, как составлялось это дело,  и приведу факты. В протоколе говорится, что при изъятии ценностей в одном месте было выбито у представителей  милиции  18 зубов, а оказался выбитым только один зуб.  Ни одного смертного случая по Петрограду при изъятии церковных ценностей не было.  (...) Если  вы посмотрите кассационное заключение,  то увидите,  что обвинитель, докладчик трибунала, писал его, зная о директиве. Распорядительное заседание Петроградского  трибунала  превратило  без всяких поправок обвинительное заключение следователя в обвинительный акт. (...)

Кто же такой,  например,  Семенов?  В обвинительном акте сказано: спекулянт. Оказывается,  что он член партии, солдат, наборщик, полнейший инвалид,  эпилептик. Его, когда он возвращался к себе домой, в сумятице задержали. Он оказал сопротивление. Я просмотрел доклад начальника губ.милиции,  и он нигде не говорит, чтобы кого-то избивали. Да и кого мог избить этот инвалид?  Спекулянтом он был квалифицирован потому, что,  когда его арестовали, у него из кармана выпало несколько катушек ниток.  (…)

Затем - священник Соколов.  По показаниям какого-то агента ГПУ он обвиняется в том, что бросал слова против большевиков.  На вопрос: где же он бросал эти слова,  был получен ответ,  что "у себя дома". Указывалось, что он эсер, что также оказалось неверно. Это 62-летний старик.

Я приведу второй пример,  чтобы показать, как составлялся обвинительный акт. Происходит изъятие ценностей из Путиловской церкви. Здесь же в докладе начальника милиции указано,  что допущена полнейшая  глупость. Церковь построена на вычеты из зарплаты и взносы рабочих.  Значит, церковь рабочая,  там собрались женщины и дети. Там летели камни. То, что бабы и дети умеют бросать камни, это немудрено, но фактически никаких избиений не было. Там были аресты за агитацию. Кого же арестовали за агитацию?  Арестовали одного парня,  который оказался глухонемым! Итак,  у одного милицейского выбит зуб, некоторые получили по голове, а  это  в  Питере при изъятии колоссальных ценностей.  Ни одного смертного случая. И в результате за один зуб - 10 смертных приговоров.

Каким образом, как это сделали?

Была получена соответствующая директива.  Это  было  первое  дело после получения  директивы.  Дело  построили так,  что будто устроили внутри  церковных приходов тайную организацию,  которая под руководством Тихона, Вениамина и других устраивает агитацию по всей России, и получается таким образом,  общая для всей России организация. В чем обвиняется Вениамин? То письмо, которое он прочитал 5 марта, ему вменяется в вину. (В этом письме митрополит Вениамин потребовал доказательства того, что правительство действительно исчерпало все возможности помощи голодающим, а также надежных гарантий использования  этих  ценностей  лишь для покупки  продовольствия.  К  тому же он отказывается от этой акции без благословения патриарха Тихона).  Комаров, бывший член ЦК, и представитель Петроградского  исполкома  Канатчиков разрешили прочитать его письмо священнику Зубаровскому на собрании на Михайловской улице,  где было несколько тысяч человек.  Теперь Канатчиков говорит, что разрешение давалось прочитать только на том собрании,  а не в отдельных церквях. Но  ведь разрешение было дано,  и если можно было оглашать письмо на многотысячном собрании,  то почему же нельзя оглашать  и  в  других церквях? (...)

По-моему, надо заменить 10 смертных приговоров другими наказаниями. Я  приведу пример с Тульским епископом Ювеналием.  Он приговорен к десяти годам за то,  что подстроил новоявленную икону,  которая должна была доказать, что никаких ценностей брать нельзя. Я предлагаю помиловать всех, заменить расстрел другим наказанием и потом, пользуясь тем, что у нас скоро пятилетие, ликвидировать это дело, потому что там имеются люди, совершенно зря осужденные". ("Поиск", N 30, 1992 г.)

К сожалению,  Рязанову удалось спасти лишь шестерых из десяти,  а четверо оказались обреченными прежде всего  потому,  что  некто  очень влиятельный имел возможность с помощью собственной директивы обречь их на смерть.  Можно лишь предположить, что "к сему руку приложил" и тот, о ком Ленин в одном из предсмертных писем написал,  что этот руководитель "сосредоточил в своих руках необъятную  власть",  которой  он  не сможет пользоваться достаточно осторожно...

Итак, произошло действительно страшное:  погибло четверо, безусловно, незаслуживающих  смертной казни.  Это противоречит элементарным нормам нравственности и законности. Но, "отталкиваясь" от гибели нескольких неправедно осужденных, обвинять Ленина в мнимой "испепеляющей" ненависти к церкви, "необузданной непримиримости" к  церковнослужителям и тем более в том, что по его приказу якобы были убиты тысячи и десятки тысяч священников и монахинь - извращать историческую правду.

Не раз оказывавшийся на стороне белого движения,  патриарх Тихон  в  немалой  степени  благодаря  анализу политики В.И.Ленина постепенно перешел на позиции не  только  признания,  но  и поддержки Советской  власти.  Разумеется,  отнюдь  не  по соображениям беспринципно конъюнктурного характера.

В свое  время в послании,  адресованном Совнаркому в октябре 1918 г., патриарх Тихон искренне обвинял Ленина во всех грехах, говоря "о распаде некогда великой и могучей России,  о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе,  о голоде и  холоде, которые грозят смертью в городах,  об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях".

Но как только  в начале 20-х гг. патриарх Тихон осознал роль,  которую ему суждено было сыграть в судьбе России,  он осуществил переоценку  многого.  И это вполне закономерно для личности по-настоящему крупной, глубоко порядочной и человеколюбивой. Исключительную  роль в переходе патриарха на новые рубежи сыграло и неприятие им возможного "крена" православной церкви в  сторону  экстремистской антисоветской политизации, опасной для России.

Значимым было и то,  что Советская власть проявляла готовность  к сотрудничеству с верующими и их пастырями, непринимающими военного противостояния, то есть, тяготеющими (особенно после введения НЭПа) к взаимопониманию с десятками миллионов сограждан, относящихся с полным доверием и сочувствием к человечности ленинских замыслов.  Тем более, что  как раз после завершения военного противостояния,  церковные структуры и массы верующих получили все  необходимое  для  религиозной самореализации. Причем  именно при Ленине свобода совести стала вполне реальной, вплоть до периода установления сталинской  диктатуры,  когда не только начал с разнузданной оголтелостью орудовать "Союз воинствующих безбожников",  но и развернулся террор,  втянувший в свою страшную орбиту и просто верующих, и тысячи духовных лиц.

При жизни патриарха Тихона не было ничего подобного. Да, в разгар военных действий нередко и на церковной "почве" происходило немало недопустимого, хотя и вовсе не по "наущению" главы  Совнаркома.  Но  при переходе к мирной жизни ситуация и в основном нормализовалась, что также побудило патриарха перейти  на  платформу  признания Советской власти.  Огромный грех на душу берет тот, кто подобно Волкогонову, склонен разглагольствовать: "Не знаю,  чем объяснить особенно лютую ненависть В.И.Ленина именно к церкви и духовенству". Не было у него ни ненависти, ни нежных чувств ко всему, имеющему отношение к религиозным верованиям. Была  лишь  продуманная политическая линия,  нацеленная на принципиальный компромисс, облегчающий успешное выполнение задач, стоящих перед нашей Родиной.

К сожалению, к взаимопониманию с церковью и ее главой путь был далеко не легким, о чем свидетельствует следующий документ: "Обращаясь с настоящим заявлением в Верховный суд РСФСР, я считаю по долгу своей пастырской совести заявить следующее: будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием  антисоветских лиц,  я  действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г.,  анафемствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета  об  изъятии церковных ценностей в 1922 г.  Все  мои антисоветские действия за некоторыми неточностями,  изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным  в  обвинительном заключении статьям Уголовного Кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного  строя  и  прошу Верховный суд  изменить  мне меру пресечения,  то есть освободить меня из-под стражи.  При этом я заявляю Верховному суду,  что я отныне  Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отказываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции. 16  июня 1923 г.  Патриарх Тихон (Василий Белавин)".  ("Известия", 27 июня 1923 г.).

Решением Верховного суда от 25 июня 1923 г. патриарх был освобожден.

Однако более  сложной  оказалась  для него ситуация,  возникшая в среде церковных иерархов: "27 июня в Троицком подворье состоялось экстренное собрание  благочинных и настоятелей приходских церквей Москвы, членов Московского и Высшего церковного совета,  под председательством епископа Георгия Добронравова в числе 97 лиц. Собранием была принята следующая резолюция:  "Усматривая из обращения б. патриарха  Тихона  на  имя Верховного суда  полное  подтверждение предъявленного к нему поместным собором 1923 г. обвинения в том, что свой патриарший авторитет, свое патриаршее достоинство  и  то доверие,  которым он был облечен русским верующим православным народом,  он использовал для политической борьбы против государственной власти своего отечества и этим вовлек руководимую им церковь во внутреннюю гражданскую войну,  а потому и является в полной мере  и всецело ответственным за церковное разорение и то тяжелое положение,  в котором находится православная российская церковь  в настоящее время, - признать совершенную правоту современного обновленческого движения,  совершенную справедливость и  историческую  заслугу перед церковью за теми людьми, которые в мае прошлого 1922г. выступили против б. патриарха Тихона,  потребовали от него отречения от  управления, движимые любовью к церкви и верующему народу,  взявши власть церковную в свои руки и довели церковь до поместного собора, осудившего б. патриарха Тихона... и просто как человека и христианина, призвали публично и определенно покаяться перед  российской  православной  церковью и тем самым положить конец тому церковному разделению, той внутренней борьбе,  которая раздирает церковь в настоящее время и угрожает опасностью ее   дальнейшему   существованию..."  ("Известия",  N  142, 28.06.23.)

Из беседы, опубликованной в "Известиях" от 29.06.23.: "Бывший патриарх Тихон был освобожден в среду,  27-го июня... В беседе с сотрудником  РОСТА  он очень хорошо отозвался о своем содержании под стражей: - Первое время после ареста я находился в Донском  монастыре.

Никаких стеснений я здесь не испытывал,  кроме, конечно, одного - мне, как находящемуся под стражей,  не позволяли совершать богослужения.  В моем распоряжении находились две комнаты,  в одной из которых я жил, а в другой обедал.  Был ли я доволен этой обстановкой,  вы можете заключить из того,  что теперь, будучи на свободе, я поселился в тех же самых комнатах.  Как видите,  комнаты хорошо обставлены... Так же хорошо Тихон отзывается  о  своем  пребывании  в ГПУ,  где он провел 38 дней. (...)Тихон подчеркивает в беседе,  что он решительно  отмежевывается от внутренней и заграничной контрреволюции:

- Я целиком стал на советскую платформу.  В то же время я  думаю,  что церковь  должна быть аполитичной,  и во всей своей деятельности я буду твердо стоять на этом.  Я проверю сведения о  контрреволюционной  деятельности  Антония Храповицкого и других заграничных иерархов,  и если обнаружится, что эти сведения верны, я предложу им прекратить контрреволюционную работу,  как несогласованную со званием пастыря.  ...Ну, а если они меня не послушаются,  я их предам церковному суду... Мне предоставлена свобода и,  следовательно,  право совершать богослужение. Я буду служить в Донском монастыре и в других местах,  куда меня пригласят верующие.  Если народ захочет,  он будет ходить ко мне на молитву.

Если же не захочет,  ничего не поделаешь, - буду молиться один. Если у меня  найдется достаточное количество приверженцев,  то наше церковное объединение примет какие-нибудь организационные формы. Решение Поместного  Собора о лишении его патриаршего сана Тихон не признает,  считая его не каноничным. - Собор осудил меня за контрреволюцию, но он не мог этого делать, ибо судить меня за контрреволюцию может только Советская власть...".

В "Известиях"  от  29.06.23.  была  опубликована  также  беседа с А.И.Новиковым (Управделами ВЦС и представитель СОДАЦ): "Покаяние Тихона не было для нас неожиданностью. Зная Тихона как верующего человека, мы были убеждены,  что чувство христианского долга восторжествует  над политическим заблуждением.  Глубоко уверенные в том, что Тихон являлся контрреволюционным знаменем для всех  зарубежных  белогвардейцев,  мы, однако, голосуя на Соборе за лишение его сана,  судили его не за политику, а за преступления церковного характера.  По нашему мнению, Тихон является косвенным  виновником смерти всех,  кто шел за ним для борьбы против Советской власти.  Всякий же виновный в убийстве, согласно церковному канону,  подлежит  извержению из церкви на 20 лет.  Для нас не менее ясно то,  что, выступая против Советской власти, Тихон подвергал опасности самое бытие церкви,  внося разложение в ряды верующих и натравливая одну часть православных против другой.  Наконец, уже само неподчинение власти является преступлением в церковном смысле.  (...) По мнению группы древнеапостольской церкви,  Тихон в дополнение к  своему покаянию перед гражданской властью должен публично покаяться перед народом православным и просить прощения в тех злодеяниях, которые совершены им по отношению ко все верующим. Для нас нет  патриарха Тихона, - для нас есть гражданин Василий Белавин. Как управляющий делами высшего церковного совета, я официально заявляю, что никаких разрешений Тихону на служение не давалось и дастся, и все, которые допустят Тихона к богослужению, будут подвергнуты церковной каре".

Но все оказалось не столь однозначным...

"В воскресенье,  1 июля,  б. патриарх Тихон совершил в Донском монастыре первую службу после  освобождения  из-под  стражи...  Ожидания "непримиримых", что  народ  после повинной Тихона и заявления о полном его отмежевании от внутренней и внешней белогвардейщины отшатнется  от него - не оправдались.  Верующих пришло на первую службу много. Храм, коридоры и паперть его и весь монастырский двор были  усеяны  народом. Так как  в церковь попала только незначительная часть верующих,  то по окончании обедни Тихон отслужил молебствие на монастырском дворе, после чего в течение нескольких часов благословлял верующих. В церкви Тихон обратился к собравшимся с кратким словом.  Он говорил о  необходимости для  церкви совершенно отмежеваться от политики,  считая крупной ошибкой то,  что представители церкви не могли этого сделать  раньше". ("Известия", 3 июля 1923 г.)

Такова правда...

В "Известиях" опубликован очень корректный и доброжелательный репортаж о богослужении патриарха в Донском  монастыре: "Задача  церкви сеять учение  Христа о мире всего мира,  о братстве,  о всепобеждающей любви. Взбаламученное страстями человеческое море  особенно  теперь  в этом нуждается.  И  церковь должна выполнить эту свою основную задачу. (...) В заключение он выразил радость,  что верующие собрались на первое его богослужение в таком большом количестве.  (...) Когда в церкви шла служба,  на монастырском дворе  верующие,  разбившись  на  группы, оживленно комментировали  заявление Тихона в Верховный суд.  Отдельные лица развивали ту точку зрения,  что заявление Тихона - крупная непоправимая ошибка.  (...) В большинстве же кружков, групп слышалось иное. Заявление Тихона считалось в высшей степени своевременным и мудрым актом. Посмотрите, сколько здесь народа, подлинной демократии, и все это потому, что Тихон принял целиком советскую платформу. Теперь расхождения между народом и церковью нет...  Поверьте,  когда Советская власть убедится, что в лице церкви она не имеет контрреволюционной  организации, она совершенно изменит свое отношение к ней.  Тем не менее все же говорили, что некоторые епископы недовольны Тихоном и решили  от  него отмежеваться. А один из видных профессоров богословия,  прочитав заявление Тихона, будто бы разрыдался и сказал - "Все кончилось!"... И уехал на родину в Смоленскую губернию..." ("Известия", 3 июля 1923 г.)

В целом процесс нормализации отношений между церковью и новыми властями не прекращался.  Есть все  основания полагать, что  и компромисс с патриархом Тихоном и его последователями являлся очередным позитивным фактором социального  оздоровления  и умиротворения. Наиболее авторитетный из лидеров российского православия не  согласился  бы на это,  если бы развитие событий в стране,  запрограммированное Лениным, не пошло по пути социального и иного прогресса,  гуманизации  общества и национального возрождения.

Введение НЭПа,  ликвидация голода и поразительно быстрое  решение продовольственной проблемы,  массовое освобождение политических заключенных, амнистия,  запрет органам  ВЧК  выносить  смертные  приговоры, стремление Ленина и его истинных соратников ввести жизнь страны в рамки подлинной законности - все это не могло не  переубеждать  патриарха Тихона, как и каждого мыслящего оппонента,  не потерявшего способности объективно оценивать людей, факты, явления.

Успел ли почувствовать патриарх, что смерть Ленина означала вероятность подрыва самого ценного из задуманного и начатого им, а значит, и всего самого светлого и человеколюбивого?  Трудно сказать. Но первые ощутимо-зловещие симптомы "руководства" жизнью церкви, изменение курса заметны,  например,  в документах,  связанных со смертью патриарха, всего лишь через год с небольшим после смерти  Ленина...

Формально вплоть до кончины,  отношение  к церковному лидеру не менялось к худшему,  но по-существу в материалах "Известий" от 15 апреля 1925 г. колесо  истории как бы повернулось вспять.

Разве не кощунственно звучит даже название одного из них "По  поводу Тихоновского  завещания"?  Только  что умер патриарх,  который за несколько часов до кончины, уже теряя силы, подписал то, что в обычном состоянии он бы отверг.  Подписал то, что кое-кому было особенно желательно.

Не отличаясь совестливостью, кроме поразительного заголовка, вставили немало злобных, прямо-таки распинающих  слов  о том, будто патриарх Тихон "... был моральным средоточием реакционных происков  против  Советской власти и пытался...   возглавить контрреволюционное движение". Тут же намекалось, будто в своей антисоветской одержимости он был чуть ли  не против "спасения голодающих людей от смерти"!

От умирающего патриарха получили все, что было  кое-кому  желательно,  не постеснявшись объявить всю его деятельность не только антисоветской, но и антинародной. Подумать только: "Это было венцом и вместе с тем концом его активных контрреволюционных выступлений против Советской власти. Последняя по отношению к Тихону выказала большое благодушие и терпимость.  Только после того, как его призывы привели к кровопролитным столкновениям,  вызванным оголтелыми фанатиками,  покорно исполнявшими приказы своего духовного главы,  правительство увидело себя вынужденным принять репрессивные меры против этой не только контрреволюционной, но просто человекоубийственной деятельности Тихона". Кроме того, кое-кому (кто начал рваться к "необъятной власти" сразу же после смерти Ленина) явно особо желательно было внушить большинству сограждан, что не разум и воля побудили патриарха изменить свою  позицию, а собственное  бессилие и "укрепление советской власти".

"Предсмертное завещание Тихона" оставляет несколько "загадочное" впечатление. Умирающий человек почему-то провозглашает: "Ныне мы,  с милостью божией, призываем вас, возлюбленные братья-архипастыри, осудив еще раз всякое сопротивление власти, злонамеренные против нее умышления,  мятежи и всякую против нее вражду,  разделить наш труд по умиротворению паствы нашей и богоустроению церкви божией". ("Известия", 15 апреля 1925 г.) Почему в текст завещания  как  бы  "втиснуты" интонации, характерные для угодливых пропагандистов 30-х гг.? Откуда здесь же прямо-таки несдержанно "взрывная",  да  и  не  по-христиански непримиримая ожесточенность против "врагов церкви",  нацеленная против сектантов, католиков и т.д.?

Думается, в  данной связи имеются достаточно обоснованные предпосылки для тревожных выводов не только о предсмертной и в  чем-то  посмертной личной беде патриарха Тихона,  но и о приближавшейся катастрофе, в ходе которой гибель многих тысяч "лиц духовного  звания"  стала лишь частицей многомиллионной массы жертв сталинщины.

Сталинизм не мог не противостоять самым  злокозненным  образом всему, к чему стремился и что совершил ради всеобщего блага первый руководитель Советской страны.  Созидательность, благородное величие целей Ленина любой  мыслящий  и  объективный человек мог уяснить уже в первой половине 20-х гг.,  каким бы тяжкими сомнениями не был он охвачен в предшествующий период и каким бы страстным оппонентом не довелось ему быть по отношению ко всему,  что делал величайший лидер нашей многовековой истории в наисложнейших условиях начала ХХ-го века.

Патриарх Тихон принадлежал к числу тех,  кто честно  прошел  этот тернистый путь  от  непримиримо  страстного  противостояния до глубоко осознанного и выстраданного признания правоты В.И.Ленина во всем  эпохально значимом для России.

И далеко не случайно через несколько дней после смерти В.И.Ленина патриарх Тихон заявил следующее: "По канонам православной церкви возбраняется служить панихиду и поминать в  церковном  служении  умершего, который был при жизни отлучен от церкви...  Но Владимир Ильич Ленин не отлучен от православной церкви высшей церковной властью, и потому  всякий верующий имеет право и возможность поминать его.  Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным,  конечно,  расходились,  но я имею сведения о нем как о человеке добрейшей и поистине христианской души". ("Вечерняя Москва", 25 января 1924 г.)

Мнение патриарха  не противоречило высшей коллегиальной церковной инстанции: "В Центральный Исполнительный  Комитет  СССР.  Председателю М.И.Калинину. Священный  Синод российской православной церкви выражает Вам искреннейшее сожаление по случаю смерти великого освободителя  нашего народа из царства великого насилия и гнета на пути полной свободы и самоустроения.  Да живет же непрерывно в сердцах оставшихся  светлый образ великого борца и страдальца за свободу угнетенных,  за идеи всеобщего подлинного братства и ярко светит всем в борьбе  за  достижение полного счастья  людей  на земле.  Мы знаем,  что его крепко любил народ... Грядущие века да не загладят в памяти народной дорогу к его могиле, колыбели  свободы всего человечества.  Великие покойники часто в течение веков говорят уму и сердцу оставшихся больше живых.  Да  будет же и  эта отныне безмолвная могила неумолкаемой трибуной из рода в род для тех,  кто желает себе счастья.  Вечная память и вечный покой твоей многострадальной, доброй и христианской душе.  Председатель священного синода митрополит Евдоким". ("Известия", N 20, 25 января 1924 г.)

Стоит подумать  и над следующими словами из беседы с митрополитом Евдокимом, касающимися отношения Ленина  к  религии: "В  заграничной, главным образом,  белогвардейско-эмигрантской прессе Ленин изображался как неистовый гонитель и ненавистник православной церкви и религии вообще. Это в корне неверно. Ленин относился к верующим в высшей степени справедливо и беспристрастно и боролся только с преступниками в рясе". ("Вечерняя Москва", 25 января 1924 г.) Те, кто ныне клевещут на Ленина не оригинальны:  они просто повторяют давным-давно "выплеснутое" и тогда же опровергнутое...

1922 год.  Апрель. Пасхальный праздник. Если бы православная вера была бы действительно ненавистной, то легко и просто можно было бы "не заметить", что этот праздник дорог очень многим из сограждан.  Но, как ныне принято, "ужасная" Советская власть приняла решение, согласно которому рабочий день накануне Пасхи на предприятиях и в учреждениях заканчивался в пятницу,  14 апреля, в 12 часов, а возобновлялся во вторник, 18 апреля.