ПОТЕРПЕЛ ЛИ ФИАСКО СОЦИАЛИЗМ В СССР?

(ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ)

Евгений Богданов

Когда-то еще молодой К. Маркс различал среди философствующих партий две основные - "партию позитивности", представители которой пытались "заземлитъ" мудрость, "обмирщить" ее, и партию "понятия", которая стремилась постичь мир посредством мудрости и знания и тем самым сделать мир "мудрым". Думаю, что партия ленинского типа являлась в истории России именно "партией понятия", т.е., такой партией, которая не просто выражала интересы класса, не только являлась носителем потребностей эпохи, но, прежде всего, составила себе о них понятие, и, следовательно, основывала свою политику на теории, не замыкая последнюю в идеологических пределах политической рассудочности, не подчиняя социалистическую идею сомнительным фетишам уязвленного сознания.

Сегодня марксисты вновь сталкиваются с необходимостью "теоретической защиты социализма" /В. И. Ленин/ как от его врагов, так,  увы, и от "друзей". То новое обоснование марксистского проекта истории, которое мы ныне ищем и пытаемся сформулировать на адекватном ХХ веку и веку ХХI языке, достижимо , по-моему, через возрождение универсального теоретического и практического   смысла социализма, во-первых, а во-вторых, нам необходимо помнить о том, что только мышление, развертывающее свое содержание в понятиях, остается в пространстве науки. 

Мы лишь тогда четко и недвусмысленно сформулируем тактику и стратегию действенного осуществления теории, когда приведем социалистическую идею, задавленную идеологией, партийнокастовой или "государственнической" корыстью, морализаторской "критикой" философствующих хулиганов, к самоосознанию своих возможностей, к 

________________________

Евгений Богданов - аспирант Санкт-Петербурского госуниверситета 

прояснению возможности социализма и как логической формы имманентного движения исторического целого, и как практико-преобразующей истинной возможности. Я в данном случае имею в виду то, что существо социализма не заключается в идеальности трансцендентного порядка: социализм - есть действительность, познанная в качестве идеи и оформленная сообразно своему содержанию.

Теоретическое возрождение социализма, и все те новации, в коих он сегодня безусловно нуждается, достижимо лишь в сопряжении марксизма и современности,критическое отношение к прошлому необходимо для того, чтобы обрести радикальное самосознание.

Как вопрос, так и ответ о кризисе базисных основ российской исторической дееспособности привязаны к необходимости предварительного рассмотрения того, что мы имели в своей недавней биографии, а во всяком "что" имплицитно содержится и то, почему мы переживаем современное состояние, вынуждающее говорить  о возрождении России социалистической.

 Деструктивные процессы в СССР 80-90-х гг. обнаружили качества исходной социальной целостности. Причем эти качества проявились в более явной форме, нежели в период так называемого  “нормального” этапа развития. “Невозможно перестроить общество, - писал Маркс в “Нищете философии”, - на основе,   которая  есть не более как собственная приукрашенная тень этого общества”. Эту “тень”  отбросил кризис, т. к. кризис, как негативный момент социально-экономической и политической активности, снял тот идеологический и правовой камуфляж, в формах которого советское общество представляло и осознавало себя. Кризис продемонстрировал обществу те истоки, которые послужили исходными пунктами в развертывании и разрешении нынешних катаклизмов и социальных катастроф.

Для многих общефилософских, политологических и социологических, аксиологических и культурологических подходов, используемых при анализе советской эпохи, а также при создании современных концепций переустройства России, характерен внешний масштаб изменения данной эпохи. Это, разумеется, не может вызывать возражений, т.к. возможно, в принципе, применить любой "ключ прочтения" к истории; например, использовать психоаналитическую процедуру, что прекрасно продемонстрировал З.Фрейд по отношению к Средневековой Европе. Но, как мне думается, эксплицировать судьбу Советской России было бы корректнее иначе - в контексте марксистского проекта истории. Тем более, что сама история социалистического строительства мыслилась и продолжает мыслиться как практическая реализация теории научного коммунизма. В этой связи, марксистский  категориальный аппарат и   марксистский "историософский" подход не являются "внешними" по отношению к своему объекту - советскому социализму. Ничто не способно сказать нам о коммунистической России более ясно, чем сам коммунизм, обретший в России свою актуальную возможность в качестве осознанной практики.

Хотя советская эпоха еще не пройдена, на мой взгляд, до "точки невозвращения", однако нет сомнений в том, что практика "реального  социализма" потерпела фиаско. Выражаясь словами Маркса, "само банкротство взяло на себя роль практической критики".  

Но, если предназначение теории заключается в обеспечении конкретно- исторических шагов, то теория социализма, думаю, способна приблизить нас к пониманию случившегося с обществом и государством.

Послереволюционная эпоха ускорила процессы мучительного обретения народами России новой формы жизни. Именно данная форма составляла сущность социально-экономических и политических отношений, придавала им необходимую системную определенность и соответствующий способ функционирования. Эта же форма, отождествляемая долгое время с социализмом как достигнутым устойчивым состоянием, являлась и целевой причиной социального бытия. Сложившийся к середине 30-х гг. способ социальных отношений и социальной организации был движущей   силой общественного развития и, следовательно, содержал в себе моменты своего будущего распада. Иными словами, существовало вполне определенное внутрисистемное противоречие, которое по мере своего воспроизводства разрешилось кризисным способом.

Всем известна знаменитая формула, что "социализм есть дело освобождения труда". Несмотря на видимую афористичность, на то, что за долгие годы идеологической эксплуатации эта формула приобрела лишь этическое звучание, в ней заключено совершенно конкретное и достаточно строгое экономическое, политическое и социально-историческое содержание. 

Проблема социализма есть прежде всего проблема положения труда в системе общественных отношений, проблема системы и структуры самого труда, его экономической, политической и социальной определенности. Марксизм наделил труд онтологическим статусом, субстанциальными качествами, которые позволяют за кажущимся хаосом истории и видимым произволом вождей   увидеть закономерное движение социального целого: каков труд - таков мир.  В послеоктябрьской России ни одно из объективных условий для придания труду социалистического характера, для обретения трудом непосредственно-всеобщего характера не было в "наличии".

Согласно марксистскому проекту истории, для осуществления грандиозного исторического синтеза (социализма) необходимо единство трех моментов: теории, практики и объективности. Специфика и уникальность России заключались в том, что переход к практике социалистического строительства должен был осуществляться в пределах сохранения и управляемого развития капиталистического способа производства. Так как капитал может быть преодолен лишь капитализированным трудом, то реальный приоритет отдавался именно капиталистическому развитию, которое должно было привести  к формированию необходимой для социалистических преобразований инфраструктуры. Но речь в тот период шла даже более, чем просто о  "развитии". Реальная история привела к тому, что к внутренним основаниям разложения традиционных для России отношений и форм "архаики" присоединились и сильные внешние причины: мировая и гражданская войны, две революции и интервенция не только интенсифицировали слом этих традиционных форм, но "распылили" труд и дестабилизировали все элементы социального космоса. А поскольку за абстрактно-всеобщим трудом стоит единая система универсальной научно-производственной деятельности, превращенной формой которой как раз и является капитал, то развал даже того немногого, что существовало в  России до 1914-1917 гг., поставил перед партией большевиков задачу "странную" - задачу первоначального накопления капитала, требуемого и для создания условий экономического роста, и для ускоренного формирования субъекта социалистической практики - современного рабочего   класса, способного, в конечном итоге, непосредственно осуществлять свои властные функции через систему советского самоуправления на всех этажах и уровнях социальной системы.

По сути дела объективная логика законов истории оставляла для партии большевиков  единственную возможность - пройти обычный путь капиталистического развития в "необычных формах", т.е. пройти через развертывание, обострение и разрешение противоречий капиталистического способа производства, самым фундаментальным из которых является  противоречие между всеобщим характером труда и абстрактно-всеобщей связью субъектов труда, между всеобщим трудом и его отчужденной формой.  Особенность заключалась здесь в том, что политика партии являлась попыткой сознательного, управляемого воспроизведения всей целостности исторического процесса на этапе капитализма.

Стратегический замысел НЭПа, а затем и сталинской политики заключался в победе государственного уклада над частнокапиталистическими секторами экономики, т.е. в придании обособленным формам труда всеобщего характера - труд, процессы производства, распределения и обмена, отрасли экономики должны были стать по способам своего функционирования формально-обобществленными. Но, как известно, это - классическая задача капитализма, который и "рожден" в качестве отрицания частной собственности как частного труда; историческое предназначение которого состоит в том, чтобы превратить производственный процесс /в широком смысле/ во всеобщий процесс с единым смыслом - приращение предметного богатства труда.

 В России и в СССР того периода политика "пролетарского" государства также была призвана обеспечить условия беспрепятственного "приращения предметного богатства труда", для чего было необходимо "в нищей стране сколотить богатый капитал" / Бухарин/. Эта задача была решена в основном к середине 30-х гг., шаткий переходный период был пройден, что, вне сомнений, явилось успехом исторического масштаба.  /Вопрос об отличии НЭПа от сталинского   образца социалистического строительства, о формах проведения этой политики и всего того, что проистекало из данных форм, нами в данной статье пока не затрагивается. Стоит, наверное, лишь отметить, что никогда и нигде накопление капитала не происходило "цивилизованно"./

 Однако процесс капитализации труда объективно не мог способствовать самоуправлению труда, утверждать и укреплять институты реального народовластия. Государственная система формировалась на основе отрицания мелкотоварности, т.е. на базисе мелкотоварного производства. Одновременно /или точнее - параллельно/ с завершением процессов обобществления происходила и капиталистическая бюрократизация самого госаппарата, ведомственных структур управления экономикой /ведомственность, конкуренция между ведомствами, система так называемых "толкачей" и т.п. есть показатель того, что по-прежнему господствовали и набирали силу частные, псевдообщественные интересы./ Государственная экономика, плановая организация производственного процесса и администрирование, которые традиционно приписывают  социалистическому типу общественных отношений, являлись важнейшими атрибутами существовавшей системы. Но  это - именно атрибуты, формы развертывания в реальности искомой сути - отношений собственности. Стало принятым полагать, что с ликвидацией частнокапиталистических отношений, с введением плановости и государственной регулируемости был "автоматически" уничтожен капитализм, стихия рыночной конкуренции и частная заинтересованность. Более того, признавая наличие в СССР системы наемного труда, многие никак не могут обнаружить его социальной и логической противоположности - буржуазии, тогда как существование одного без другого суть нелепица, если, конечно, мы остаемся в рамках материалистической диалектики, а не детского представления о буржуазии как о "мистере Твистере толстом министре".

Думаю, что считать перечисленные признаки сущностными характеристиками социалистических отношений не вполне верно и является   "натяжкой" - сведением качества отношений к технологии отношений. Плановая организация производства есть не что иное, как признание наличия объективных экономических законов и поэтому отрицание агностицизма в организации хозяйственной жизнедеятельности. А в рамках командной системы вполне могут существовать и реализоваться частно-групповые интересы, возведенные в ранг общественных. Известно, что уже классики марксизма обращали свое внимание на плановое регулирование. Например, Ф. Энгельс в "Добавлении” в четвертом немецком издании "Развития социализма от   утопии к науке"/т. 19, с. 221-222/ отмечал, что при плановости и регулируемости хозяйства эксплуатация труда капиталом становится еще осязательное, государство в условиях развития капиталистического способа производства "вынуждено брать на себя руководство  производством". "Причем это в первую очередь касается крупных средств сообщения. ...Когда огосударствеление станет экономически неизбежным. . . , тогда . . оно будет экономическим прогрессом, новым шагом по пути /подчеркнуто мной. - Б.Е./ к тому,  чтобы само общество взяло "на себя роль "владения всеми производительными силами". В сегодняшних дискуссиях о "советском социализме"  я придерживаюсь точки зрения тех, кто рассматривает существовавшую систему как исторически прогрессивную на определенном этапе развития / если установить приблизительные хронологические рамки "прогрессивности", то, с учетом военных лет, потенциал "прогресса" был исчерпан к началу-середине 50-х гг./.

  В условиях "сталинского обобществления" государственная система стремительно теряла свой советский характер. Происходила фетишизация Государства. Например, И.Сталин писал откровенно и с пониманием сути дела: "Страной управляют не те, которые выбирают своих  делегатов на Съезды Советов. Страной управляют фактически те, которые овладели на деле исполнительным аппаратом государства, которые руководят этим аппаратом. "/Соч., т. 4, с. 366/ . /Кстати, природа репрессий в середине 30-х гг. основана как раз  на отсутствии иного, советского демократического, механизма кадровой политики. Н.Хрущев , сломав механизм репрессий, оставил саму систему без изменений, что повлекло за собой невиданное "разложение" и "размножение" зарвавшихся "хозяев" и "хозяйчиков", что взрастило поколение "коммунистических" политиков, столь грандиозно предавших коммунизм и при этом оставшихся у своей доли "общественного пирога". / Соглашаясь в данном вопросе со Сталиным, можно сказать более определенно: труд "фактически страной не управлял".  

Свертывание практики /да и теории/ социалистического строительства в ЗО-е и последующие годы упрочило возникшее после революции внешнее противостояние элементов материального производства и способа их связи. Труд, практически социализированный, насильно удерживался в своем старом историческом статусе. Объединение труда через ликвидацию самостоятельности его элементов, установление жестких и однозначных причинно-следственных связей между Центром, монополизировавшим системообразующие функции, и подчиненными ему членами иерархической системы, привело к тому, что система связи труда, которая сформировалась, как я уже отмечал, на базе мелкотоварности, не захотела уступать место под "солнцем истории" обобществленному труду, не захотела привести себя в соответствие со всеобщим характером труда, т.е. г о с у д а р с т в о предпочло раздробить труд, распылить всеобщий капитал, раздробить и разделить то, что неделимо по сути. /Тем обществоведам, кто упорно не  видит в советской реальности субъектов данного "нехотения" и предпочитает искать причины краха в "заговорах" и "моральнополитической нечистоплотности" отдельных "членов Политбюро", стоит, думаю, окинуть взором нынешнее экономическое и социально-политическо пространство России и стран СНГ: "субъект", столь долго скрывавший свое лицо, ныне вовсе не прячется, а проиграл, как всегда, труд, устремившийся после 1985 года туда, где "больше социализма". И еще, не менее важное, распад Союза ССР  есть также растаскивание всеобщего труда в политической форме, т.к. к началу 90-х гг., стало ясно, что "процесс идет" не так гладко, как того хотелось, а общество не желает покупаться на нелепые "социалистические идеалы"./

В этой связи важным является сегодня то, что ответ на вопрос о выборе исторической альтернативы для России заключается в том, что такого выбора нет /по крайней мере - пока/. Всякий выбор осуществляется и обретает свою действительность лишь в предела х объективности. Современная объективность - это уже не объективность конца XIX - нач. ХХ вв., не объективность, также, 20-30-х гг.: человеческий, научно-технологический, культурный и экономический потенциал России пока еще отвечает своими основополагающими характеристиками требованиям продолжения социалистического развития и сохранения не ситуационной, но исторической перспективы.

Каждая историческая эпоха в истории человечества стремилась выразить свое содержание и представить себя в понятиях. Ныне, когда Россия вновь стала "болезнью'' философской, научно-гуманитарной и художественной мысли, когда общество переживает процессы   радикального переустройства всего жизнесмыслового пространства  современности, мы, как мне кажется, нуждаемся в столь же радикальной теории. Коммунисты должны, в этой связи, преодолевать как  "статичный объективизм", так и "меньшевистскую созерцательность". Сегодня, по сути дела, речь необходимо вести о том и сосредоточивать свои усилия на том, чтобы не порывая с "политической текучкой", возрождать в России "партию понятия", так как, уверен,  в современной России нет партии марксистского социализма, а так называемые "социалистические ориентации" и "коммунистические наименования" ряда политических и общественных организаций и движений - вещи несерьезные по отношению ко всему контексту происходящего как в России, так и в мире в целом: этот контекст и требует   не "ориентаций и имен", а социализма по сути.