МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ И ГРАНИЦЫ ТРАНСФОРМАЦИОННОГО КРИЗИСА

к.э.н. Андрей Клепач (ИНП РАН)

Четыре года кризиса показали, что спад и инфляция порождены не только спецификой выбранного “шокового” пути стабилизации экономики, но и общей природой рыночной перео­риентации планового хозяйства. Я. Корнаи справедливо выделяет особый феномен трансформационного спада, отличный от циклического или стабилизационного сокращения производства. Трансформационный спад характеризуется:

 - движением от рынка продавца к рынку покупателя, от избытка конечного спроса к его дефициту; особенностью России является сочетание дефицита валового спроса (включая промежуточный спрос) с неспособностью предприятий использовать портфель заказов из-за недостатка финансовых ресурсов;

 - замещением государственной собственности частной и корпоративной и образованием “размытой” системы прав собственности с сильным контролем со стороны инсайдеров в лице управляющей техноструктуры;

 - изменением размерной структуры предприятий за счет резкого увеличения мелкого и среднего бизнеса; в то же время в России производительное малое предпринимательство так и не сформировалось в мощный уклад, а экономические показатели средних предприятий уступают крупным (по данным опросов);

 - дефицитом экономической координации, поскольку разрушение плановых механизмов не компенсируется формированием новых рыночных регуляторов; особенно остро дефицит коор­ди­нации проявляется в распределении инвестиционных и технологических ресурсов, так как рынок капиталов преимущественно обслуживает движение спекулятивного капитала и госдолг.

На какой фазе процесса трансформации находится в настоящий момент российская эко­но­мика. "Как далеко до дна кризиса" и до состояния равновесия? В целом трансформационый кризис, связанный со становлением новых макроэкономических рыночных регуляторов и ме­ханизмов самоорганизации на корпоративном уровне, по-видимому, исчерпывается в 1994-1995 гг. с наступлением фазы депрессивной стабилизации или стагнации. При этом адаптация про­изводства к спросу была достигнута  к 1994 г. после обвального падения выпуска в конце 1993 - 1-м квартале 1994 г. Адаптация предприятий к новым более жестким бюджетным ограничениям и ухудшению условий заимствования, но завершилась во второй половине 1994 - начале 1995 г.

Однако стабилизация или стагнация не означает достижения устойчивого экономического равновесия на макро- и микроуровне. В России сформировалась новая дефицитная экономика, несбалансированная, как в плане текущих затрат и результатов, ресурсных и стоимостных потоков, так и, самое главное,  отсутствия достаточного потенциала для экономического роста, обновления структуры и технологической основы экономики. Если переход от стагнации к оживлению ожидается при благоприятных политических условиях в 1997-1998 гг., то выход из кризиса, по оценкам директоров (полученным в результате опросов Российского экономического Барометра), возможен после 2002-2003 года. Модельные расчеты (А.Белоусова ИНП РАН) показывают, что восстановление предкризисного (предреформенного) уровня промышленного производства, даже при ус­ловии достижения после 1998 г. среднегодовых темпов роста в 5 и более процентов, отодвигается за пределы 2005 года. В то же время для завершения становления новых предпринимательских моделей поведения, по мнению многих директоров (высших менеджеров), потребуется от 5-8 до 70 лет.

Либерализация цен не устранила проблемы дефицитности, или в более широком контексте - несбалансированности, но привела к изменению его форм. Товарный дефицит и нормированное рас­п­ределение уступили место избыточному предложению (особенно, инвестиционном и промежуточном секторе), на фоне растущего скрытого ресурсного дефицита по мере увеличения масштабов спада проедания накопленных заделов (в строительстве). Оборотной стороной ресурсной несбалансированости являются избыточные затраты,  связанный с ними рост цен и дефицит доходов производителей, а также  - несоответствие между падающей эффективность факторов производства и нор­мами их доходности. В явном виде рыночная несбалансированность проявляется в остром денежном дефиците как в абсолютном (сокращение реальных денежных остатков), так и относительном выражении (увеличение скорости оборота).

Денежный дефицит. Скачек цен, последовавший за их освобождением в январе 1992 г., сжал денежную массу (М3) почти в 5 раз. Автономная инфляция издержек и относительно жесткая кредитно-денежная политика правительства привели к сокращению реальной денежной массы в те­чение 1992 г. вдвое и в 1993 г. - в 2.4 раза. Только в 1994-1995гг. наступила стабилизация на уровне 4-5% от денежного предложения в декабре 1991 г. Сжатие денежной массы не только оказало негативное влияние на производство, предопределило черезмерные масштабы спада, но и радикально из­менило структуру и характер денежных потоков. Отставание масштабов падения доходов и производства от обесценения денег привело к резкому ускорению оборачиваемости денег, падению склонности к сбережению субъектов хозяйствования и расширению неденежных расчетов (бартера и неплатежей).

Во время горбачевской перестройки инфляционная накачка экономики привела к увеличению предложения денег (М1) относительно ВВП СССР с 64% в 1985 г. до 74-76% в 1990-1991 гг. В 1992 относительно жесткая монетарная политика и необузданная инфляция издержек сократили относительное предложение денег до 44%. В 1993 г., несмотря на ускорение спада, обеспеченность прои­зводства денежной массой сократилось до 23%, в 1994-1995 гг. относительно стабилизировалось на уровне - 13-15%. Неплатежи предприятий  приняли на себя основную тяжесть денежного дефицита в сфере обращения. С учетом дебиторской задолженности пред­приятий от­носительный уровень денежно-кредитного предложения составил в 1992 г. 83% ВВП (в 1991 г. - 84-91%), что практически полностью компенсировало сжатие собственно денежной компоненты. В 1993-1994гг. на 1 рубль денежной массы приходилось, соответственно, 117 и 144 копеек долгов. Однако разбухание долговой надстройки уже не компенсировало обостряющийся денежный дефицит и относительное предложение кредитно-денежных ресурсов (включая неплатежи) упало до 50%, а затем и 40% ВВП.

Конечно, ускорение оборачиваемости можно рассматривать как “бегство от денег” в результате инфляции. Однако как раз “бегства” и не наблюдается. Скорее, напротив, выявляется недостаток   средств обращения, который не компенсируется ни падением производства, ни ростом товарных запасов, ни увеличением неплатежей и бартера (который достиг в промышленности, по оценкам опросов, около 40% продаж). Стимулируемый денежным дефицитом, высокий уровень реальных процентных ставок хотя и сбивает денежный, спрос способствует расширению неплатежей, т.е. загоняет "болезнь" вглубь.

 В какой мере слом традиционных норм оборачиваемости денег является мерой денежного дефицита, или, напротив, это приближение к нормам зрелой сбалансированной рыночной экономики?  Если взять за образец экономику США, то для 80-х гг. относительно стабильный уровень предложения М1 составлял 15-16% ВНП, что близко к кризисному российскому уровню. Од­нако из этой счетной близости не следовало бы делать скороспелых выводов о том, что мы догнали американскую экономику и почти на пороге кредитно-денежной сбалансированности. Прежде всего во время Великой депрессии, которую Россия уже далеко обошла по масштабам спада, относительный уровень денежного предложения был значительно выше - 26%. А во время военного подъема насыщенность производства денежной массой поднималась до 35%, что ближе к российскому уровню 1992 г., но никак не 1993-1994 гг.. Качественное отличие денежного предложения в американской экономике от российской связано с принципиально иной структурой денежной массы. В СССР и России в силу неразвитости рынка ценных бумаг и ограниченности срочных депозитов как физических, так и юридических лиц М1 составляет 94-95% М3 (к началу 1996 г. в результате разогрева рынка ГКО - около 70%). В США - 25% от М2 и  20% М3. Поэтому и относительное предложение денежной массы, обслуживающей процесс сбережения, многократно превышает уровень характерный для денег обращения (М1).

 Денежный дефицит в российской экономики проявляется, прежде всего, в отстутствии денежной материи для обеспечения процесса формирования сбережений домашних хозяйств и, особенно, предприятий. Завышенная скорость обращения денег = низкая склонность к сбережению.  На фоне дефицита денег, как средства накопления разбухает банковский капитал. Отношение активов коммерческих банков  к ВВП почти втрое превышает уровень обеспеченности ВВП денежной массой. Ос­новой этого банковского здания в 1992-1993 гг. стали не рублевые депозиты, а долларизация российских финансов. В 1994-1995 гг. банковские активы поддерживались ростом реальных объемов рынка ГКО (их доля в активах достигла 17%), но это не предотвратило сокращения банковского капитала в реальном выражении.

Избыточные затраты и эффективность производства. Падение производства и спроса, многократно опережающее сокращение занятости и производственного потенциала, сформировало значительный навес избыточных затрат и деформировало соответствие между распределением доходов и эффективностью эксплуатации факторов производства.

Либерализация цен первоначально привела к формированию “экономики, ведомой прибылью”: а) цена регулируется накидкой на издержки, что позволяет сохранять избыточную занятость труда и капитала (избыточную не только к уровню производства, но и реальной неинфляционной прибыли); б) предложение определяется ожидаемой прибылью и источниками собственных средств, во многом, формируемых из прибыли). В 1-м квартале 1992 г. наблюдался инфляционный взлет рентабельности почти вдвое (с 30 до 60% к издержкам при сокращении удельной заработной платы). Этот относительный избыток прибыли обернулся ее дефицитом по отношению к потребностям в финансировании оборотных средств и капитальных вложений. Несбалансированность между нормой прибыли и потребностью в росте капитала (инфляционном) резко обострилась во второй половине 1993-1994 гг., по мере падения нормы прибыли вслед снижающейся отдачей капитала. Низкая доля прибыли в цене становится результатом и условием сохранения от­носительно избыточных (при данном уровне загрузки) мощностей.

Если удельная заработная плата к средине 1994 г. почти вернулась к своему “дошоковому” (долиберальному) уровню, то промышленная норма рентабельности промышленности упала до 15-16%, что составило около половины от уровня конца 1991 г.(тогда как спрос на прибыль в силу сворачивания государственного субсидирования и общего повышения трансакционных издержек, напротив, возрос). До либерализации цен на 1 рубль зара­ботной платы приходилось 1.3 рубля прибыли. После отпуска цен это соотношение стало 4:1. Повышенная неэластичность зарплаты и занятости к спаду и рост накладных расходов (из-за недогрузки мощностей и удорожания трансакций) изменили соотношение прибыли и зарплаты в пользу труда. В средине 1994 г. на 1 рубль зарплаты приходилось менее 80 копеек прибыли. Ужесточение бюджетных ограничений для предприятий в 1995 г. остановило этот процесс и привело к снижению удельной заработной платы.

По мере исчерпания потенциала «легких» инфляционных доходов предприятия вынуждены все больше внимания уделять проблемам эффективности использования производственного потенциала и освобождения от избыточных мощностей и рабочей силы. В 1995 г. можно выделить следующие основные сдвиги в этом направлении.

1. В результате сокращения занятости и падения в начале года реальной заработной платы (а затем сдерживания ее роста) затраты на оплату труда снизились с 13.6% затрат (IV-м квартале 1994 г.) до 11.1% (III-м квартале 1995 г.);

2. Ускорилось сокращение производственных мощностей (с 6% в 1994 г. до 8% в 1995 г.), тогда как темпы высвобождения занятых, напротив, уменьшились (до 7% против 11% в 1994 г.) вслед за замедлением падения выпуска продукции.

Особенно остро эти проблемы стоят перед крупными предприятиями, где уровень использования мощностей оценивается в среднем в 43% (по опросам ЦЭК) против 51% по промышленности в целом. Под влиянием неравномерности спада в 1995 г. резко возросла дифференциация загрузки мощ­­ностей и связанных с ней затрат. В металлургии загрузка мощностей под влиянием экспортных за­казов поднялась до предельного уровня в 62-65%. В кризисных отраслях (машиностроении, лег­кой промышленности и производстве стройматериалов) она упала до 34-36%, тогда как, по оценкам ди­ректоров, у многих предприятий уровень безубыточного производства достигается при загрузке не ниже 50%;

3. Относительно стабилизировалась доля расходов на топливо и энергию в структуре ма­те­риальных издержек. В 1994 г. она поднялась до 28% материальных затрат по итогам трех кварталов (про­тив 20.3% в 1993 г. и 8%в 1990 г.). В 1995 г. несмотря на некоторое опережение роста цен на топливо и энер­гию по сравнению с индексом удорожания материальных затрат доля энергии и топ­лива даже слегка снизилась (26.3% материальных затрат в I-III кварталах).

Тенденция к стабилизации относительных расходов на энергоносители свидетельствует об опре­деленной активизации деятельности предприятий (особенно обрабатывающих) по энер­госбе­ре­же­нию. Однако перелома в эффективности ресурсопотребления в условиях спада прои­з­водства и де­фи­цита инвестиций не могло произойти. Кроме того, есть и институциональные препятствия. В тра­диционных кризисах конъюнктуры сырье и энергия из-за сокращения спроса ста­новятся дешевле, что поддерживает предприятия в их борьбе за выживание и реорганизацию. В российской экономике наблюдается противоположная картина — инфляция издержек (раскручиваемая в немалой степени естественными монополистами — электроэнергетикой, транспортом и связью) продол­жает «съедать» доходы предприятий, обесценивая их усилия по энергосбережению и бло­кируя пере­ход от депрессии к оживлению.

Инфляция, с одной стороны, приносит предприятиям прибыль в результате переоценки за­па­сов сырья, с другой — снижает покупательную способность доходов. В 1995 г. наблюдалось как уме­ньшение инфляционного дохода, так и относительное увеличение потерь от инфляции издержек (что проявилось в устойчивом сокращении реальной массы прибыли в 1995 г.). Основным генератором и бенефециантом инфляции издержек в 1995 г. являлся топливно-энергетический комплекс, ко­торому удалось увеличить свою долю в балансовой прибыли промышленности с 25 до 33%. Наи­более уязвимыми к ухудшению условий экспорта и сокращению инфляционных доходов на внутреннем рынке оказались отрасли сырьевого комплекса, чья доля в совокупной прибыли промышленности упала (лесная промышленность и черная металлургия в конце года опустились на грань убыточности). Несмотря на снижение темпа роста цен инфляционная прибыль в результате пере­оцен­ки производственных запасов по прежнему поддерживала “на плаву” машиностроение и лег­кую промышленность. В I-III кварталах 1995 г. она оценивалась в этих отраслях, соответственно, в 74 и 56% балансовой прибыли (против 42% по промышленности в целом).

Трансформационный кризис в России и странах Восточной Европы харак­те­ри­зуется особым способом взаимодействия финансовой и производственной деятельности предприятий. Наряду с проблемой финансовой стабилизации на микроуровне решается и проблема иного рода - образование качественно нового капиталистически-ориентированного типа производственного и финансового поведения. Эти две стороны трансформации вступают в противоречие друг с другом. Возникает процесс воспроизводства неравновесия. Это находит свое выражении в сочетании крупномасштабного падения выпуска и эффективности производства с относительной устойчивостью финансовых параметров предприятий и низким уровнем банкротств. Спад производства не расчищает место для финансового оздоровления и новых ценовых пропорций.

Усиление роли неплатежей в компенсации роста расходов предприятий. Во всех отраслях ключевым средством в противодействии неблагоприятной динамике материальных затрат в 1995 г. и начале 1996 г. были неплатежи поставщикам (или более широко — кредиторская задолженность, включая долги бюджету и внебюджетным фондам) и по оплате труда. Предприятия вынуждены обеспечивать относительное превышение кредиторской задолженности над дебиторской ради компенсации опережающего роста материальных затрат по сравнению с ценами готовой продукции. Ухудшение платежеспособности (так как отношение дебиторской к кредиторской задолженности является одним из ее индикаторов) становится средством поддержания доходов.

В 1995 году возросла роль этого способа балансирования  доходов и расходов предприятий, когда другие источники (прежде всего инфляционные) ослабли. Если в 1994 г. за счет неплатежей предприятиям удавалось лишь частично тормозить негативные изменения в структуре стоимости продукции, то в 1995 г. они почти компенсировали падение доли добавленной стоимости и стабилизировали норму притока чистых доходов (выручка от реализации — оплаченные материальные затраты). Неплатежи позволяли увеличивать норму добавленной стоимости в 1995 г. ( к оплаченным затратам почти на 200-300%). В наибольшей степени этот ресурс выживания использовали отрасли обрабатывающей промышленности, вынуждая энергетиков кредитовать свои расходы.

В прошедшем году усилилась тенденция к увеличению относительной задолженности бюджету и работникам по заработной плате (их доля в кредиторской задолженности выросла в течении 1995 г. с 40 до 48%). Несмотря на то, что доля неплатежей по оплате труда в структуре издержек и задолженности невелика (в просроченной кредиторской задолженности на неплатежи по средствам, выделенным на потребление, приходится около 4-5%), драматизм ситуации с этим видом задол­жен­ности для общества определяется возможными крайне негативными социальными последствиями. Для предприятий долги по оплате труда являются не только результатом  недостатка ликвидности, но и средством поддержки доходов.

В среднем по промышленности объём просроченной задолженности по заработной плате составлял в IV-м квартале 1995 года около 70% месячной балансовой прибыли (в машиностроении, топливной промышленности — около 90%). В то же время в электроэнергетике, где уровень бартера крайне высок и обеспеченность денежными средствами хуже, чем в машиностроении и топливной промышленности, уровень задолженности существенно ниже (70% начисленной заработной платы против 131% в топливной). Возможно, что не последнюю роль в этом сыграла относительно благоприятная ситуация с прибылью энергетиков, в т.ч. и благодаря собираемой ими с других потребителей монопольной ренте.

Быстрый рост задолженности предприятий по платежам в бюджет имеет корни не только в обост­рении кризиса ликвидности, но и в высокой налоговой нагрузке, которая негативно сказывается на недостатке средств для финансирования развития производства и социальной сферы предп­риятий. Средняя налоговая нагрузка на выручку предприятий в 1995 г. сократилась, в то время как из-за снижения доли добавленной стоимости в цене продукции, уровень налоговой нагрузки на добавленную стоимость возрос (с 55% в I-м квартале 1995 до 71.4% в IV-м).

В 1994 г. относительно более высокий уровень налоговой нагрузки лежал на «слабых плечах» конечных производств. В машиностроении и легкой промышленности налоговые платежи в бюд­жет­ную систему составляли 24% выручки (в I-III кварталах), против 21% в топливной. В 1995 г. нало­говое бремя несколько перераспределилось на ТЭК. Отношение налогов к выручке в топ­ливной промышленности (по итогам трех кварталов) осталось примерно на том же уровне, тогда как в машиностроении снизилось до 19% (легкой — 15%).

Основная часть налоговых поступлений из отраслей промышленности приходится на топ­ливно-энергетический комплекс (топливная промышленность — 28% всех налоговых поступлений, электроэнергетика — 10%). При этом предприятия комплекса возглавляют вместе с автомобилестроением список самых крупных должников бюджета и внебюджетных фондов. Если для большинства отраслей относительные уровни задолженности бюджету и налоговых платежей при­мерно равны, то в топливной промышленности (нефтедобывающая, газовая и угольная) задол­жен­ность почти на треть выше (36% всех неплатежей в бюджет). Самый дисциплинированный налогоплательщик — пищевая промышленность (5% задолженности бюджету при 14% -ной доле в налогах).

Однако было бы упрощением сводить все дело к дефициту ликвидности и налоговой дис­циплине (при всей остроте этих проблем). Задолженность перед бюджетом еще в большей степени, чем задолженность между предприятиями, носит воспроизводственный характер. Нарастание дисба­ланса между доходами и расходами предприятий превратило неплатежи по налогам в источник средств на покрытие текущих расходов, а так же в своеобразный инвестиционный кредит в условиях неразвитого рынка капиталов.

Ослабление инфляционного налога на финансовые активы предприятий и перераспределение задолженности. В условиях снижения инфляции изменилась политика предприятий в формировании финансовых активов. Инфляция обесценивала накопленные долги и стимулировала «бегство от денег», поскольку держать их на своих расчетных счетах означало нести прямые потери. Поэтому снижение обеспеченности собственными средствами не наносило большого ущерба предприятиям, напротив, использование заемных средств позволяло получать доход от обесценения долгов. Сокращение темпов инфляции повышает значение собственных средств в структуре финансовых активов предприятий.

Инфляционный налог на активы «работает» в целом в том же направлении, что и инф­ляционная прибыль от переоценки запасов, — перераспределяет финансовые ресурсы в пользу обрабатывающих отраслей. Основным плательщиком инфляционного налога на денежные активы традиционно являлся их основной владелец — топливная промышленность. Однако с учетом эффекта обесценения накопленных отраслью долгов и притока новых кредитных ресурсов общий баланс инфляционных поступлений и потерь был для нее положительным. На топливную про­мыш­лен­ность приходится до 15% инфляционного дохода (от финансовых активов) в промышленности (III-й квартал 1995 г.), но ее финансовые активы лишь в незначительной части формировались за счет инфляционных источников (вклад 4%, что ниже среднего уровня по промышленности).

Основными получателями инфляционного дохода являлись отрасли конечного спроса, активно пользующиеся банковским кредитом и имеющие неблагоприятное соотношение дебиторской и кредиторской задолженности

В 1995 г. ведущая роль в нетто-кредитовании перешла от электроэнергетики к топливной про­мышленности (соотношение их вкладов в 4-м квартале — 39 и 61%). Однако неустойчивое положение с доходами нефтяного комплекса ставит под сомнение его дальнейшую способность выполнять эту функцию в таких масштабах, как это было в 1993-94 гг. Основными нетто-получателями (реципиентами) традиционно являются машиностроение, легкая и пищевая промышленность, но в 1995 г. они все больше опираются на  собственные, а не на заемные средства.

Взаимные неплатежи предприятий друг другу уже не справляются с балансированием накопленных финансовых диспропорций между отраслями. В 1995 году бюджет невольно сыграл в выживании российской промышленности роль важнейшей финансовой опоры, компенсирующей пред­приятиям в значительной степени недостаток доходов и отсутствие развитого рынка капиталов (со второго квартала размеры задолженности бюджету устойчиво превышают задолженность предприятий банковскому сектору).

Сжатие “финансовых тисков” производства. В 1995 г. усилилось влияние платежеспособности предприятий на их производственную активность. В условиях снижения инф­ляции оборотный капитал промышленности во втором полугодии 1995 г. несколько возрос в реа­льном выражении, повысился уровень обеспеченности им производства. Тем не менее, остановить про­цесс падения выпуска это не смогло. Проблема состоит не только в усилении спросовых огра­ни­чений, но и во внутренней несбалансированности финансовых ресурсов предприятий, что служит дополнительным фактором, лимитирующим выпуск продукции.

Возможно, что перелом кризисных трансформационных процессов будет осуществлен на пути поступенного оздоровления финансового положения предприятий, повышения насыщенности оборота денежной массой (не столько за счет эмиссии, сколько за счет снижения инфляции) и продолжения роста реальных доходов населения. Основным источником накоплений стали бы сбережения населения (учитывая что склонность к сбережениям поднялась в 1994 г. до 26-27% располагаемых доходов против 14% в 1990 г.). Ключевой вопрос - формирование механизма рынков ка­питала и нормальных реальных процентных ставок, решение этой задачи позволило бы повысить степень ор­ганизованности сбережений населения и мобилизовать их для покрытия дефицита бюджета и финансирования частных инвестиций (особенно, в жилье).  Однако, структурный кризис и инвестиционный голод могут не дать для этого времени. Постепенную трансформации вряд ли переживут отечественные производители инвестиционного оборудования ни ВПК, которые не впишутся в сложившиеся процентные ставки и будут неконкурентоспособны не только по отношению к им­порту, но и к инвестициям в долговые обязательства государства, жилье или производство оте­чественных (может быть иностранных, но на территории России) потребительских товаров длительного пользования.

 Радикально преодоление трансформационного спада, по-видимому, связано с необходимостью создания относительно нерыночного инвестиционного сектора (а так же нерыночных форм поддержки АПК и ВПК), работающего во многом по заказу и на деньги "казны" (правительства) в рамках стратегического (индикативного, а где-то и директивного) планирования. Важно, чтобы это насилие над рынком не уничтожило его.

 Другим шагом к выходу из кризиса могло быть восстановление равновесия в денежно-банковской сфере путем денежной реформы, направленной на преодоление денежного дефицита (и, прежде всего, дефицита высоколиквидных оборотных средств предприятий. Ее предпосылки - ослабление потенциала инфляции издержек; накопление валютных резервов и выработка механизма связи (или наоборот разрыва) курса и внутренних цен; обход инфляционных ожиданий хозяйственных агентов, ориентированных не на шоки, а на постепенные изменения (или умеренные скачки); сочетание эмиссионного впрыска (денежной реформы) с последующей жесткой дефляционной монетарной политикой. Важно, чтобы деньги заработали, уровень производства, доходов и налоговым поступлений поднялся вверх при поддержании стабильного курса и относительно высоких (по отношению к доллару) процентных ставок.  В этом случае радикально изменились бы структурные параметры трансформационрого процесса и сроки достижения равновесия на макро- и микроуровне.