II. РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ

ПИСЬМА С КИРОВСКОГО ЗАВОДА

Письмо третье: “Заочное собрание” “лидеров мнений”

Борис Максимов

Повестка дня

Прошел год после первого захода на завод. И вот мы снова на "флагмане индустрии".

На этот раз серию бесед с "лидерами мнений" (в основном, теми же) было решено провести по методике так называемого "заочного собрания", предусматривающей элементы обсуждения, заочной дискуссии.

Главным в повестке дня стал вопрос: Что делать, как действовать в сегодняшних условиях? Этот сакраментальный вопрос звучал и в предыдущих беседах. Решено было сконцентрировать на нем внимание, при этом не просто суммировать мнения, а именно подискутировать на данную тему, высветить оттенки позиций. Особых надежд на получение чего-то принципиально нового не было, но стоило, по крайней мере,  выявить сдвиги в позициях, произошедшие за истекшее время и может быть уловить тенденции.

Главный вопрос дробился на отдельные - какие цели иметь в виду, в чем, собственно, состоят сегодня интересы рабочих, какие избрать стратегии, способы действий, снова обсуждались возможности  действовать в форме рабочего движения, политических выступлений, в рамках профсоюзов, акционерного общества. Было предложено оценить возможность реализации производственного самоуправления по так называемой "чартаевской системе". По ходу дела всплыл вопрос о "боковом выходе".

Костры в бочках

Начинался разговор однако не с названных вопросов, а с оценки изменений в положении рабочих (и всего предприятия) за прошедший год. Как и в прошлый раз, мы ожидали, что проблемность ситуации будет служить предпосылкой к действиям. Предлагались такие альтернативные точки зрения: несмотря на отдельные улучшения, в целом,  положение осталось прежним -  или положение улучшилось (работой в основном обеспечены, заработная плата повысилась, выдается вовремя и т.д.).

 ___________________________

Борис Максимов - к.ф.н., с.н.с. ИС РАН, участник международного проекта. (Продолжение. Начало в № 4, 1995; № 1, 1996)

На практике оказалось, что истинное состояние дел не подходит ни под одну из этих оценок.

Беседы опять начинались на главном тракторосборочном конвейере. Внешние впечатления сходны с прошлогодними. В огромном корпусе по-прежнему холодно, пустынно, нет движения. Полусобранных тракторов опять единицы. Но не видно прошлогодних костров. Включили отопление? Запустили собственную отопительную систему, которую, назло специализации, планировали соорудить автономно от города?

Подходим к слесарям-сборщикам, теперь уже старым знакомым. Увы, они опять в телогрейках и зимних шапках, а женщин вообще не стало видно. Спрашиваем - а где же костры? "Да вот же они - в бочках", - отвечают рабочие. И действительно, на месте открытых костров вдоль всего конвейера стоят большие железные бочки, превращенные в печки, теперь пламя бушует внутри металлической емкости. Пространство вокруг бочек рабочие отгородили брезентовыми стенками, которые хоть как-то удерживают тепло. Хотели и потолки сделать, но администрация не разрешила, жар уходит вверх. И все же образовалось более удобное место, где можно посидеть, согреть руки, ноги... и душу. "Прогресс!" - шутим. - "Научно-технический!" - поддерживают рабочие.

Поздравляем их с тем, что они живы, сохранились, продолжают работать - это самое главное. - "Живы, да не все", - отвечают. Оказывается за прошедшее время численность снова уменьшилась, хотя уже год назад было ясно, что сокращать больше некуда. "В нашем цехе в последний месяц 55 человек получили предупреждения о сокращении. Директор заявил, что в тракторном производстве 500 человек лишних. Если ситуация не улучшится, они будут сокращены. Одна бригада ушла сама, почти в полном составе, во главе с бригадиром". Оказывается, это та бригада, которая выступала чаще других, бригадир которой отличался не только высокой квалификацией, но и твердостью характера, независимостью в отношениях с администрацией. И вот ушли. Увольнение этой бригады сильно занимает работников. Главное впечатление производит то, что бригада нашла интригующий "боковой выход".

Беседы-обсуждения проводим у бочек. Но и они остывают - не хватает дров на прожорливые емкости. Зябнут пальцы, диктофон замерзает, отказывается крутиться. Но главное - сами люди на этот раз более сдержаны, словно заморожены, еще неохотнее идут на беседы. С трудом удается вовлечь в разговор прежних "лидеров мнений".

Рабочие решительно отвергают точку зрения об улучшении положения. "Какое там улучшение! Все идет в худшую сторону. За весь год, дай Бог, половину времени работали. Весной - каникулы. Зимой тоже. Летом по 2-3 месяца не работаем. Отдыхаем. Как хочешь, так и выкручивайся. У меня в семье 4 человека, две дочери. Кое-как хватает на пропитание. Я оптимист. Хочется верить, что наступит перелом. Но вера исчезает". "Какой к черту главный конвейер! Если трактор дает меньше одной пятой дохода. Ходят упорные слухи, что тракторное производство придется закрывать, хотя спрос вроде бы есть. Другие тракторные заводы в стране, говорят, стоят по 8 месяцев, люди ничего не получают. А мы что - лучше других?! Основной товар теперь - металл, то есть сырье. Этого уже никто не скрывает. Не  будь металлургии , наш прославленный путиловский со всеми его знаменами, традициями и передовым отрядом давно бы вылетел в трубу".      

"Заработная плата реально стала ниже. Относительно прежнего уровня и уровня жизни с учетом инфляции. При этом появились задержки в зарплате. Вот только сейчас выдали аванс за два месяца назад..."

Возражаем, что средняя зарплата на заводе повысилась, совсем не намного отстает от потребительской корзины, соответствия которой упорно добивается профсоюз. Сборщики отвечают, что получают не среднюю, а свою зарплату. "А средняя... Конечно, если сложить 20 миллионов директора и моих 300 тысяч, будет красивая цифра".

Рабочие говорят, что начальство , все больше "звереет, входит во вкус, почувствовало, что возражать никто не может". "Выражать недовольство стало труднее. Сразу говорят, что если не нравится, ищите другую работу. Хотели вопрос поднять на собрании, профоргу предлагали. Но он говорит, что вы сами должны поднимать. Так ничего и не вышло".  "На другом месте в нашем возрасте устроиться трудно. Поэтому приходится держаться за место до последнего". Никаких актов протеста за прошедший год не было.

Все отмечают, что ситуация "психологически давит постоянно. Сокращение может коснуться каждого. Люди так подавлены, что на увольнение идут безропотно, не рыпаются. Раньше мне казалось, что зреет какой-то протест. Теперь, боюсь, люди полностью задавлены..."

Невольно напрашивается мысль - а не является ли символичным упрятывание костров в бочки? Не так ли и сами рабочие спрятали свое недовольство, какой-то протест внутри себя? Если они еще и не подавлены совсем, то наружу, во всяком случае, не выпускаются.

Лишь у одного из "лидеров мнений" можно было отметить  контрастное, оптимистическое настроение. Но и оно было спрятано во "внутренней бочке", по крайней мере в настоящее время.(2) Нам это показалось своеобразной психологической компенсацией.    

"Я не хочу разговаривать"

Чтобы развеять мрачные впечатления от тракторного производства, идем в ремонтно-механический комплекс, который в прошлый раз фигурировал у нас в качестве положительного примера того, что и в сегодняшних условиях многое можно сделать, если не впадать в черный пессимизм, а усердно работать, сохраняя бодрое настроение. Несмотря ни на что председатель цехкома этого комплекса сумела так организовать работу, что неразрешимые у других проблемы здесь так или иначе решаются. Предвкушаем удовольствие от общения с жизнерадостным лидером, поддерживающим дух и других работников.

Неожиданно лидер отказывается даже вступать в разговор. У застывших гальванических ванн, в холодном помещении в телогрейках, сидят без работы женщины. Лица у них хмурые, усталые, замкнутые. Разговаривать отказываются, хотя ничем не заняты. Растерянные от такой неожиданной перемены в настроениях, предлагаем хотя бы выговориться, выругаться. Но никакие уговоры не помогают. Приходим  в другой раз. Снова отказ. "Я уже ни во что не верю. Я не хочу ни о чем разговаривать", - заявляет профлидер, отличавшийся раньше оптимизмом.

Безрезультатными оказываются и попытки поговорить с другими работниками комплекса. Все, словно сговорившись, уходят от беседы, отделываясь явными отговорками. Что за "заговор молчания"? Что произошло в комплексе, который в  связи с созданием внутри завода дочерних предприятий получил высокую самостоятельность в хозяйственной деятельности, использовании прибыли, определении заработной платы работников, к тому же взят под крыло благополучным сталепрокатным заводом?

В третий приход удается вытащить несколько фраз из профсоюзного лидера и поговорить с одним из членов цехкома, участвующим, правда, в беседе неохотно, вяло, отвечающим односложно. Ничего особенного в комплексе не случилось. Сокращения намечаются, но небольшие. "Помочь этим людям, намеченным к сокращению, невозможно. И вступаться за них никто не будет, каждый боится за свое место. Люди перед администрацией теряются. Раньше на собрании могли встать и что-то сказать. Теперь не хотят накликать на себя беду. С работой сложно. Тем более, что у нас в основном предпенсионный возраст. Сидим как в болоте". Председатель профорганизации так объясняет перемену в настроении: "Я ожидала, что-то произойдет, но ничего не меняется. Только хуже становится. Мне стало ясно, что профсоюз не может улучшить положение. Угнетает его бессилие, бедность. Раньше, когда человек уходил на пенсию, покупали ему от профсоюза красивый подарок, вазу или что-то в этом роде. Сейчас подходит ко мне человек и просит купить ему куртку, так как сам он не в состоянии это сделать. Стало понятно, что самой мне не сегодня завтра надо искать другую работу потому, что на этой мне семью не прокормить. Но где сейчас найдешь хорошую работу?! В тракторном производстве людей отпускают на каникулы, а некоторых, возможно, и навсегда. Они собираются протестовать. Но хорошо бастовать, когда за спиной есть какое-то обеспечение. Вообще про завод Собчак выразился так, что он не нужен, портит вид. Здесь будет пролегать туристская трасса на Петергоф, завод мешает... Нет, я не хочу больше разговаривать и прошу ко мне больше не приходить".

Вот такое здесь получилось  "заочное собрание", вот так прошла дискуссия!

Сначала все это показалось нам малозначащим. Просто осечка в работе. Может быть, дело в неустойчивости женского настроения. Но потом мы призадумались - не говорит ли это явление о чем-то большем, чем женская эмоциональность? Не сходно ли оно с тем замыканием в себе, с которым мы столкнулись и в тракторном производстве? Не есть ли это проявление и более широких процессов, выражающихся в общем снижении социальной активности, отказе от акций протеста, в т.ч. профсоюзных, аполитичности и т.п.? По-видимому произошел какой-то надлом в настроениях, развивающихся по своим закономерностям. Накопившееся недовольство  переплавилось не в протест, а в подавленность, усталость, замкнутость. В свое время говорили о явлении так называемой "внутренней эмиграции", уходе в себя. Неужели это явление вновь вернулось? В то время, когда нет давления тоталитарной системы? И коснулось не интеллигенции, склонной к "внутренней эмиграции", а рабочего класса, который и раньше-то не очень стеснялся в выражениях?!

Очевидно это не тот отход от политики, который выдают как желаемое некоторые сегодняшние политологи-идеологи ("народ должен заниматься своим бизнесом, а политика - дело профессионалов"). Нет, это именно подавленность, апатия, достаточно парадоксальная реакция на ухудшение положения. Среди политиков модно пугать  российским бунтом, "бессмысленным и жестоким". Но никто не пугает всеобщей подавленностью. Хотя она может быть похуже бунта. Когда народ протестует -  он жив, активен, с ним можно что-то строить, если направить энергию не на разрушение, а созидание. Но когда люди подавлены, деморализованы, уходят в себя, они не только не способны на трудовые и иные подвиги, но и представляют собой материал, из которого можно лепить что угодно. Не этим ли объясняется поразительно "спокойное" отношение к кровавой мясорубке в Чечне, когда не слышно протеста даже женщин, хоронящих своих собственных сыновей?!

"Сегодня живы"

Как и в прошлый раз, берем для контраста металлургические производства и прежде всего мартеновское и прокатное, преобразованные сегодня в самостоятельное предприятие "Петросталь". Оно продолжает доминировать на заводе. Удельный вес его продукции в доходах приближается к 60%. В целом производство работает устойчиво, вынужденных отпусков не практикует, заработная плата здесь самая высокая на заводе, почти в 2 раза превышает средний уровень. Металлурги построили у себя шикарную столовую, в которую ходят обедать люди со всего завода, сооружают парадный вход в административно-бытовой корпус, отделывая его дорогими материалами.

Беседы начинаем в прокатном цехе. После оперативки мастер оставляет "для разговора с социологом"  почти всю смену участка, в составе которой и несколько прежних наших собеседников. Но дискуссия плохо получается. Два человека с надрывом рассказывают о своих жилищных проблемах, попытках построить квартиру (многие из рабочих застряли в общежитиях), просят записать и озвучить "в соответствующем месте", видимо, наивно полагая, что социолог способен помочь им получить квартиру. Говорят, что в сегодняшнем их положении жилищный вопрос беспокоит их больше всего.(3) О производственном положении прокатчики говорят неохотно и скоро вообще разбегаются.

И здесь положение рабочих оценивается как ухудшающееся. Никаких изменений в лучшую сторону рабочие не видят. Зарплата номинально увеличилась, но не поспевает за инфляцией. "В прошлом году я могла купить на свою зарплату больше продуктов". Снова говорят, что все деньги уходят на пропитание. Даже такие вещи, как обувь, купить сложно. О путевках в летнее время и не помышляют, деньги уходят на то, чтобы отправить детей в лагерь или собрать в школу. У многих - проблемы с жильем, те, кто втягивается в строительство квартиры, как уже можно было слышать, "нищенствуют".

Несмотря на загрузку работой, уверенности в завтрашнем дне, устойчивости положения не прибавилось. Скорее наоборот. Идут разговоры о сокращениях. "Угроза быть уволенным висит над каждым". Появились сложности в сбыте металла из-за большой себестоимости. Поговаривают даже о ликвидации металлургического производства. "Сегодня мы живы, а что будет завтра - никому неизвестно. Трактористы уже как бы привыкли жить на вулкане. Чувствуют себя приговоренными уже не первый год. А мы еще что-то имеем и боимся лишиться этого".

"Бытовые условия ухудшились. После смены нормально не помыться, не прогреться под душем. Переодеваться приходится в холодном помещении".

"Настроение стало хуже. Рабочие притеснены. Действует общая неустроенность жизни. Сейчас некуда сходить пожалиться. К начальнику не пойдешь. Если прикроют работу - куда пойдешь?! В моем возрасте нигде не возьмут. Радужного настроения нет".

Заметно однако, что сейчас прокатчики не выражают недовольство так громко, как в прошлый раз. И здесь ощущается общая подавленность, нежелание разговаривать. Чтобы разжечь дискуссию, говорим - а не прибедняются ли все-таки они? Нагоняют на себя пессимизм в то время, как положение у них вполне сносное, по крайней мере, по сравнению с другими. Работой обеспечены, заработок выше всех, выше потребительской корзины. Завод построил шикарную столовую, отделывает парадный вход...

"Но в сравнении с нашей работой - это не заработок. У нас мужчины сгорают на работе. В прошлом году 10 человек схоронили. Столовая, говорите, прекрасная? А что толку! Мы  все равно туда не ходим. У нас нет средств на столовую. Мы приносим с собой завтрак, гоняем чаи - и все. Мы не можем позволить себе  удовольствие сходить пообедать. Кому нужна эта показуха с парадным входом?! В то время как в бытовках стекла выбиты, душевые разваливаются. Вентиляции нет, отопления нет, воды горячей нет. Голые идем в холодный душ, замерзаем. Парадный вход - это не для нас. Говорят, что для рабочих будет отдельный, черный вход. Чтобы не пачкали мраморные полы и не пугали иностранцев своим видом..."

Собираемся возразить, что в столовой недорого, они просто предубеждены против нее, запланирован ремонт и бытовок, что же касается перспектив, то, как говорят реформаторы, надо немного потерпеть... Но возражать уже некому, все разошлись.

В мартене история повторяется. Вначале тоже собирается несколько человек, но все норовят разойтись и довольно скоро начинают уходить, ссылаясь на занятость. Выражаем удивление сменой настроений. Год назад металлурги говорили громко, гневно, касались не только заводских, но и широких проблем. Видно было, что люди болеют и за свое рабочее место, и за родину в целом. "Что произошло? Вас тоже задавили?"

И тут тема подавленности снова начинает звучать. В мартеновском цехе. Молодой сталевар с болью говорит, что люди начинают замыкаться. "Изолируются, отталкиваются от всего. Никто не нужен. И не только на работе. В квартире не пускают никого за порог. Боятся всего. На работе шарахаются от всего - и от плохого, и от хорошего. В том числе и от хорошего. Народ запуган всем. Человек человека стал бояться. Живут одним днем". Пожилой рабочий соглашается: "Да, да, люди уходят в себя. Работяга сейчас в самом плохом положении. Люди разуверились". Женщина добавляет, что "во всех нас сидит страх, который мы всосали с молоком матери. Было время - страх пропал, сейчас снова вернулся. Люди боятся всего. Если я останусь без работы - а у меня семья - мне останется идти к ларечникам. В моем возрасте меня никуда не возьмут. Рабочие, пока есть работа, молчат. Они знают, что если начнут возмущаться, им быстренько "ноги приделают". Страх и неверие. Начинаешь думать: да зачем ты будешь дергаться? Все равно ничего не изменишь". Привели пример с рабочим, который уже попадал под сокращение на другом предприятии. В мартеновском он работал нормально, но когда услышал, что могут сократить, уволился сам, сказав, что "не переживет еще одно сокращение".

Положение здесь оценили так же, как в прокатном. В материальном плане положение не улучшилось, уверенности в завтрашнем дне также не стало больше. Условия труда, считают, ухудшились. О настроениях уже говорилось. Один сталевар, долго молчавший, с горечью сказал: "Ушел бы за границу. Но там меня не возьмут - небритый, старый. С удовольствием бы убежал. Ради детей. В стране невозможно жить. Идиотство какое-то!" Мастер участка огнерезки, подойдя к делу широко, высказал убеждение, что "ведется целенаправленная политика, чтобы разбить рабочий класс, вытеснить его за ворота, из сферы производства".     

Однозначное ухудшение

Оценки изменений в положении работников подытожил председатель независимого профсоюза всего Кировского завода. "Однозначно можно говорить, что уровень оплаты труда, доходов работников по отношению к потребительской корзине понизился. Это происходит и по всей России. Прослеживается замедление роста зарплаты по месяцам. Процентов на 20 мы упали относительно потребкорзины. Если бы работали полное рабочее время, мы могли бы претендовать на соответствие заработка потребительской корзине, как записано в коллективном договоре. Но у нас загрузка на 85%, и это подрывает наши требования к оплате труда".

"Массовых сокращений в этом году не было. Но стабильности в положении, уверенности в работе не прибавилось. В тракторном производстве портфель заказов забит. Но никто не может платить в форме предоплаты. Отсюда, мы не в состоянии, в свою очередь, заплатить нашим поставщикам. Мы можем остановить выпуск тракторов. Но тогда государство потеряет производство этого вида продукции. Дело ведь не только в нашем заводе. На нас завязано большое число других предприятий (поставка резины, двигателей, электрооборудования и т.д.). Если мы остановимся, они тоже перестроятся на другой вид продукции. Разрушится вся технологическая цепочка. И производство этого вида продукции будет утеряно. Потом не восстановить. К тому же рынок тут же будет захвачен какой-нибудь иностранной фирмой. Понимают ли это наверху? И то, что за производством стоят люди?"

"Сталепрокатный комплекс работает. Но у него тоже возникли проблемы. Чугун приходится закупать в Венгрии. Мировые цены на металл оказались ниже российских. Удар по металлургии может быть нанесен сильный".

"Про нас частенько говорят: "А, это ВПК. Их и надо разрушить". Мы давно уже не ВПК. Выпускаем исключительно гражданскую продукцию. Но это не спасает нас".

"Обстановка сегодня более напряженная. Акционерное общество, разумеется, не умрет. Стены останутся. Но вот люди... Сколько еще терпеть? "Лет 10", - отвечает министр финансов Пансков. Это когда около 50%  населения стоит на грани выживания. Настроения в рабочей среде негодующие".                        

Картина однако была бы односторонней, если сказать, что безраздельно господствуют настроения подавленности. В металлургическом производстве по крайней мере двое из собеседников настроены бодро, оптимистично. Оба - молодые. Один недавно устроился в мартеновский цех, осваивает работу. Зарплатой доволен. Сокращений не боится, "не здесь, так в другом месте я устроюсь". Правда, чтобы получить хорошее место, ему приходится ждать, "пока кто-нибудь умрет или уйдет на пенсию". Но зато, считает, у него есть перспективы. Второй, молчавший во время общей беседы, в отдельном разговоре сказал, что лично он всем доволен. "В целом жить стало лучше, интереснее. Сейчас больше возможностей приобрести хорошие вещи. Купил себе музыкальный центр, собираюсь покупать видеомагнитофон. Мы с отцом приобрели автомашину и гараж, раньше это было сделать сложно. Через год сменим на более дорогую марку. Многое стало доступно. Раньше "Радуга" стоила 3 моих зарплаты, сейчас - 1-2. Люди кричат, что плохо живут. Но это как посмотреть и куда тратить деньги". Этот рабочий интересуется и акциями. Правда, скорее не для участия, а получения дивидендов и в виду перспектив. С этой точки зрения интерес для него  представляют  акции не всего завода, а "Петростали".

Служит ли положение предпосылкой  к действиям?

Этот риторический вопрос мы ставили и в первом "письме". При этом нас в первую очередь интересовали установки на коллективные действия. Тогда было видно, что ухудшение положения совсем не автоматически ведет к протесту. А иногда происходит наоборот. Сейчас это стало еще более очевидным. В сегодняшних условиях тяжелое положение вызывает ощущение подавленности и безысходности, что выливается не в протест, активные действия, а пассивность. Особенно это касается коллективных действий. Возмущение присутствует, но выражается негромко и, по традиции, в узком кругу.

Чаще всего ответом на вопрос, вынуждает ли положение предпринимать какие-то совместные действия, вначале было долгое молчание. Потом люди говорили, что, да, действовать, конечно, надо. "Сидеть на месте нельзя. Надо что-то делать!" Но видно было, что это скорее активность на словах. В оправдание приводились те же аргументы о неверии, бесполезности действий, отсутствии солидарности, страхе перед безработицей. "Сейчас людей трудно даже собрать, чтобы поговорить. Все говорят - что толку, все равно ничего не изменишь. Нас  расчленили, раздробили. У кого есть работа - тот молчит. Попробуй ему сказать, что давай пойдем говорить о работе, зарплате... Он промолчит. Изменить ситуацию общими действиями - сегодня этот номер не проходит". "Что толкает человека к действиям? Решительность и смелость. Эти качества в нашем коллективе не наблюдаются давно. Удар по системе социальной защиты коснулся всех. Чтобы рабочему начать действовать, надо чувствовать, что он не один, а в коллективе. А коллектива, как такового, нет. Я совсем не уверен, что меня поддержат".

Сам председатель независимого профсоюза, в прошлый раз настроенный весьма решительно, сегодня высказал сомнения. "Повторяю, настроения в рабочей среде - негодующие. Но никто не знает, что делать. Есть государственные учреждения, которые должны вырабатывать программы. Но где они? Что делать на предприятии? Какую стратегию избрать?"

Можно сделать вывод, что в установках на коллективные действия произошли сдвиги в худшую сторону. Неясно только -  тенденция это или лишь ситуационное явление?

Примечания

1.Особенность методики состоит в том, что здесь, в отличие от традиционных интервью, беседа строится не по схеме: вопрос - ответ, а предполагает обсуждение, дискутирование определенных точек зрения, позиций. Эти точки зрения, как правило - альтернативные, формулируются по результатам предыдущих интервью и предлагаются на обсуждение в ходе беседы. Методика имитирует очное собрание. Интервьюер выполняет роль ведущего и оппонента. Методика имеет ряд достоинств: привнесение элементов дискуссионности; обсуждение можно проводить не собирая людей вместе; на "заочном собрании" высказаться может каждый и без оглядки на регламент, а также мнение авторитетов ( в т.ч. начальства), которые на обычном собрании "забивают микрофон" или просто подавляют основную часть аудитории; возможен переход к последующему очному обсуждению; материалы заочной дискуссии могут лечь в основу решений, принимаемых очным собранием уже по всей форме.  

2."Положение плохое. Но настроение у меня стало лучше. Сокращений мы уже не боимся. Ожидаем крупных перемен. И не на заводе, а на государственном уровне. Тогда изменится положение и на заводе. К власти придут новые люди. Они либо прекратят ход реформ, либо изменят их так, что выиграют все. Директор говорил, что от костров откажемся. Но мы знали, что изменений не произойдет и начали с лета готовиться к зимнему сезону. Слепили буржуйки, повесили шторы. Дровишки с лета запасли. Ломаем деревянное все, что можно. Нас голыми руками не возьмешь.  Теперь мы еще два года можем жить в таких условиях. Как в блокаду. На холод уже никто внимания не обращает - хрен с ним! Но придет время - мы за все расквитаемся".

3. Один рабочий рассказывает, что стоял в очереди на жилье с 1982 года, до получения квартиры осталось 40 номеров - и тут все повисло. Начал копить деньги - инфляция все съела. "Потолок в комнате висел, висел - в конце концов обвалился.”