Российский либерализм: неудачный опыт самооправдания

А. И. Колганов

При всем отрицательном отношении к реформам, называемым "гайдаровскими", сам Е.Гайдар сохранил в глазах многих людей репутацию хотя и чуждого им по мировосприятию, но, несомненно компетентного специалиста. Однако внимательное прочтение книги Е.Гайдара "Государство и эволюция" (М.: "Евразия". 1995, 207 с.) заставляет испытать глубокие сомнения в заслуженности подобной  репутации.   В данном случае я не собираюсь анализировать профессиональные качества бывшего вице-премьера как экономиста - но рецензируемая книга посвящена в основном не экономическим вопросам, а явно претендует на то, чтобы обрисовать контуры широких исторических и социальных обобщений. Вот эти-то обобщения и заставляют на каждом шагу испытывать недоумение.

Основная идея первой главы - "Две цивилизации" - состоит в противопоставлении косного азиатского мира динамичному и эффективному европейскому. Егор Тимурович не привносит ничего нового в банальные рассуждения об азиатском деспотизме, всепроникающем вмешательстве государства и негарантированности прав частной собственности - с одной стороны, и о гарантированности в западном мире прав частной собственности, из коих вытекают все прочие права человека, а также стимулы к эффективному хозяйствованию - с другой. Попытка представить всемирную историю как параллельное развитие двух цивилизаций - "правильной", основанной на культе частной собственности и персонального обогащения (проще говоря - на жажде наживы), и "неправильной", игнорирующей эти эпохальные исторические завоевания, - совсем уж не нова и давно составляет фундамент колонизаторской идеологии.

Не случайно Е. Гайдар старательно "забывает" упомянуть в  списке исторических добродетелей европейской цивилизации  откровенное презрение к чужой собственности, если таковая не охраняется достаточным числом штыков и пушек. "Забывает" он упомянуть и том, что права человека для европейцев утверждались параллельно с геноцидом по отношению к другим народам (в том числе и европейским, если уж они стояли на пути накопления капитала - вспомните участь населения Ирландии в XVII-XIX веках!).

Но особенный блеск приобретают суждения г-на Гайдара, когда он берется за рассуждения о марксистском вызове западной цивилизации.

"Итак, европейский кризис - это кризис технического прогресса, обогнавшего традиции, кризис надежд, кризис слишком больших ожиданий, на фоне которых "вдруг" невыносимыми становятся, казалось бы, привычные неравенство, бедность" (с.33) - пишет Е.Гайдар. Если бы Гайдару была известна история капиталистического промышленного переворота, перед ужасами которого бледнеют тяготы сталинской индустриализации, он должен был бы поостеречься произносить подобные фразы.  Но для него вся проблема причин формирования  массового социалистического движения XIX  века сводится к "вызову марксизма", содержанием которого является "зависть" и стремление "ограбить богачей" (с.34).

Довольно странной является гайдаровская интерпретация ответа Запада на этот вызов. Оказывается, революционный вызов был отражен двумя мыслителями - Э.Бернштейном и Дж.М.Кейнсом.  С их именами он связывает нарастание тенденции к социализации капитализма.  Если роль Кейнса в повороте от традиционных ценностей классического либерального капитализма действительно довольно велика, то не Бернштейн был отцом политики социальных компромиссов. Однако ни тот, ни другой не могут рассматриваться в качестве движущих сил произошедших с капитализмом в ХХ веке изменений.

Егор Гайдар банально передергивает факты, когда утверждает, что с конца XIX века было "обеспечено в максимальной степени формальное и фактическое равенство людей перед законом, и все это не ценой революции (выделено мной - А.К.), а, наоборот, благодаря усилению демократических традиций... Развитие трудового законодательства обеспечило защиту прав наемных работников. Формируется система пособий по безработице, пенсионного обеспечения, государственных гарантий образования и здравоохранения" (с. 36). Неужели можно стереть из памяти тысячи убитых без суда и следствия во время "кровавой майской недели" при подавлении Парижской Коммуны 1871 года?  (Впрочем, поведение Гайдара во время октябрьских событий 1993 года свидетельствует, что такого рода расправы с его точки зрения вполне вписываются в действия "по усилению демократических традиций"...) Неужели мы должны забыть пули, штыки и веревки, которыми в странах "европейской цивилизации" встречали требования 8-часового рабочего дня? Неужели мы должны стереть из памяти тот факт, что Вашингтонская конференция великих держав 1919 г. вынуждена была рекомендовать введение 8-часового рабочего дня как ответ на всеевропейский революционный пожар, полыхавший в 1917-1923 гг.?  Неужели, наконец, должно быть забыто, что в области социальных гарантий для рабочих "европейские" державы были вынуждены следовать за Советской Россией, далеко обогнавшей их в этом вопросе в 20-е годы?

И не идеология Э.Бернштейна двигала действительно достигнутыми социальными компромиссами, хотя было бы нелепо отрицать ее влияние на эволюцию политики социал-демократических партий.  Однако же без многократных вооруженных выступлений социал-демократического шутцбунда в Австрии в 20-е-30-е годы не было бы "социального мира" в послевоенной Австрии; без походов безработных на Вашингтон, сопровождавшихся столкновениями с регулярной армией, не было бы "Нового курса" Ф.Рузвельта... И все социальные компромиссы середины ХХ века  были бы невозможны, если бы не "призрак коммунизма", зримо стоявший перед глазами правящих классов в виде Советской России. Без реальной угрозы мировой революции   не могла бы свершиться и "мировая реформа".

"Реформизм защитил от революции и тоталитаризма" (с.39) - восклицает г-н Гайдар. Неправда. Революция заставила правящие классы встать на путь реформизма, хотя они пытались использовать и другой путь - петлю фашистского тоталитаризма. И то, и другое было порождением общества "либеральной европейской цивилизации". Тоталитаризм сам оказался чреват угрозой революции, и она с принудительной силой вытолкнула правящие классы на дорогу реформизма. Впрочем, и оружие тоталитаризма было окончательно (надеюсь!) сдано на слом в Западной Европе только в 70-е годы нашего столетия.

Что же касается Кейнса, то не он подвиг Рузвельта на "Новый курс", а явная несостоятельность либеральной экономической политики, да и либеральных экономических ценностей вообще, в условиях, когда погоду в экономике делали крупнейшие монополистические группировки.  Гайдар прав в том отношении, что антитрестовская борьба в США началась еще на рубеже веков. И она дала определенные результаты - были предотвращены крайности монополизма, вроде стопроцентного захвата какой-либо отрасли одной фирмой (хотя и такие случаи бывали). Однако никакое антитрестовское законодательство не могло помешать резкому усилению влияния большого бизнеса на рыночную ситуацию. "Частному" регулированию рынка крупнейшими корпорациями, ведущему к разрушению автоматизма рыночного саморегулирования, правительства вынуждены были противопоставить силу общегосударственного регулирования. Либеральный капитализм кончился навсегда.

Этого очень не хочется признавать Гайдару. "Государственное регулирование и социальный реформизм позволяют избежать взрыва низов, но сами по себе они не ведут к экономическому прогрессу" (с.39) - утверждает он. Но от фактов никуда не деться - время расцвета "государства  всеобщего благосостояния" в 50-е-60-е годы было и временем самого быстрого экономического роста в послевоенный период.  Что же касается "рейганомики" и "тетчеризма", то они вовсе не были восстановлением ценностей либерального капитализма, как то пытается изобразить Гайдар. Да, государственное вмешательство было ограничено. Но теперь вопрос может стоять только о дозировке этого вмешательства, отказ же от него никем из здравомыслящих политиков всерьез не рассматривается.  Недаром столь любимый Гайдаром монетаризм никогда не был практическим руководством к действию, а его сторонники пережили лишь кратковременную прикосновенность к разработке экономической политики (хотя на "экспорт", в "колониальном исполнении", монетаристские утопии активно навязываются в качестве всеспасающих рецептов. Нелишне напомнить, что в Чили кратковременное пятилетнее "экономическое чудо" стало возможным лишь после того, как Пиночет изгнал всех американских советников, исповедовавших монетаризм, заведший Чилийскую экономику в пучину кризиса).

Но даже ограниченные эксперименты с более либеральной экономической политикой не дали возможности вернуться к экономическому росту 50-х-60-х годов. "Рейганомика", протекавшая в условиях быстрого падения мировых цен на нефть, что дало США экономический выигрыш в десятки триллионов долларов, не продемонстрировала никаких свидетельств благотворного использования этого выигрыша. Анализ опыта приватизации государственных предприятий показал, что в лучшем случае она принесла кратковременное пополнение государственного бюджета, существенно не повлияв на рост эффективности экономики.

Во второй главе Гайдар пытается применить свои сомнительные  "находки" к анализу судьбы России - "догоняющей цивилизации". Россия действительно выступает в качестве догоняющей цивилизации по отношению к Западу. Но для Гайдара единственный мыслимый путь "догнать" - это полностью скопировать либерально-капиталистические устои европейской цивилизации. Понятно, что он поет дифирамбы любым реформам, способствовавшим развитию в духе либерализма. Неясно, однако, чем его привлекли тогда столыпинские реформы, направленные на увековечение "российского латифундизма" - помещичьего землевладения? Конечно, они создавали некоторый коридор либеральных порядков для "наиболее активной" (если пользоваться выражением г-на Гайдара) верхушки крестьянства. Но, помимо того, что помещичье землевладение оставалось в неприкосновенности, возникало деление крестьянства на меньшинство, имевшее возможность воспользоваться либеральными сдвигами, и большинство, такой возможности не имевшее. Это, конечно, чистый либерализм!

Егору Тимуровичу так понравился Столыпин, что он даже спешит объявить годы его реформаторской деятельности годами самого быстрого роста сельскохозяйственного производства в России. "Никогда российское сельское хозяйство не развивалось так успешно, как в коротком интервале между общиной и колхозом" (с. 69) - берется утверждать он. Извините. В 50-е годы, при тех самых колхозах, которые столь нелюбезны сердцу нашего либерала, сельское хозяйство развивалось никак не менее успешно, и, главное, это развитие имело своим результатом  быстрый рост душевого потребления продовольствия всей массой населения СССР.

Период экономического роста 1909-1913 года так нравится Е.Гайдару, что он даже видит в нем "базу постепенного урегулирования  социальных конфликтов" (с. 76). Да вот только мировая война спутала все карты, вызвав к жизни большевизм (с. 79-80).

Ох, лукавит г-н Гайдар, лукавит. Опять его подводит "забывчивость". Он запамятовал, что с каждым годом "идущего из глубины самого общества" экономического подъема, из глубины этого же самого общества шаг за шагом поднималось и нарастало революционное движение - безо всякой мировой войны, заметьте. А весной 1914 года в Петербурге развернулись баррикадные бои, чего там не было даже в 1905 году! Мировая война поначалу как раз прервала, а не ускорила этот процесс. Ускорение же случилось позже, когда экономический и политический строй царской России не выдержал военного напряжения и стал разваливаться.

Посылая проклятия большевизму и коммунизму, Е.Гайдар доводит свою забывчивость до утверждения, что коммунизм проиграл гражданскую войну в России. (с. 80) Выиграл, г-н Гайдар, выиграл. И это несмотря на то, что, как вы верно изволили заметить, временами контролируемая большевиками территория сжималась до размеров Московского княжества.

В ленинском лозунге превращения войны империалистической в войну гражданскую Гайдар видит "разбойничий призыв к убийству" (с. 82). Но позвольте спросить, кто же убийцы - те, кто на основе реализации этого лозунга вывели Россию из войны, или те, кто человеколюбиво и либерально призывал - "война до победного конца!" - бросая все новые тысячи людей в кровавую мясорубку?

Не гнушается Гайдар и тем, чтобы приписать Ленину лозунг "грабь награбленное". Конечно, ведь Ленин - "честолюбец, фанатик, природный диктатор" (с. 82). Такому не грех и лишнее приписать...

Сильной стороной гайдаровской книги является детальная, развернутая критика построения социалистической экономики по образцу военно-государственного монополистического капитализма, что ведет к всевластию бюрократии.  Но и здесь Гайдар проявляет избирательную "забывчивость". Правда,  он ссылается на Л.Троцкого, книга которого "Преданная революция" содержит блестящий анализ хода и исторических перспектив бюрократической эволюции советского строя. Однако им игнорируется  тот факт, что в социализме всегда существовало влиятельное течение (восходящее к критике К.Марксом "грубо-уравнительного коммунизма", остающегося в рамках добуржуазного сознания), отрицавшее возможность строительства социализма на путях государственно-монополистической экономики. Об этом свидетельствует  и ожесточенная борьба внутри большевистской партии,  центральным пунктом которой был как раз протест против строительства "бюрократического социализма". Все эти факты Гайдаром, конечно, обходятся. Для него важнее создать у  читателя заблуждение, что социализм и сталинизм суть синонимы.

 Вообще, книга Гайдара изобилует мелкими и подленькими передержками. Чего стоит, например, такое подстрочечное примечание: "Фаланстерия - группа зданий, предназначенных в социалистической доктрине для жизни каждой отдельной общины, фаланги, состоящей из 1500-1800 лиц, соединенных между собой по интересам общего труда" (с.95). Читатель должен поверить Гайдару на слово, что существует некая общая "социалистическая доктрина", предписывающая жить фалангами по 1500-1800 человек в предназначенных для этого зданиях.  Рука либерального публициста и здесь не дрогнула.

Рассматривая историю номенклатурной системы, Гайдар не изменяет своему избирательному подходу к фактам. Так, он не забывает вспомнить о красном терроре, ни словом не упомянув о существовании белого. Гражданская война выглядит в его изображении так, что вообще непонятно, с кем же в ней сражались большевики - картина вырисовывается такая, что в России, кроме большевиков, не просматривается вовсе никаких других социально-политических сил.  Из  отрывочных упоминаний Гайдара о гражданской войне может сложиться впечатление, что вся она целиком сводилась к издевательствам большевистской власти над несчастным населением. 

Надо отдать  должное Гайдару - процесс эволюции и разложения номенклатуры описан им весьма тщательно. Ведь автор знает предмет не понаслышке - он вырос и сформировался в этой среде. Традиции и интересы этой среды, пришедшей к необходимости коренной ломки сложившегося строя, нашли краткое выражение в словосочетании "номенклатурная приватизация". Поскольку идеологической оболочкой своей деятельности Гайдар избрал либерализм, он вынужденно произносит слова осуждения в адрес номенклатурной приватизации. Однако это не может изменить главного - правительство под руководством Гайдара твердой рукой проложило путь этой самой номенклатурной приватизации, зародившейся при его предшественниках в 1989-1991 годах.

Конечно, Гайдар всячески старается скрыть свою приверженность интересам номенклатуры, отговориться от того факта, что либеральные по внешнему виду реформы как раз и создали прекрасную питательную среду для номенклатурной растащиловки. Он доходит даже до нелепого утверждения,  не подтверждаемого, конечно, никакими фактами, что "размах номенклатурного разворовывания в 1990-1991 годах намного превосходил все, что мы имели на этой ниве в 1992-1994 годах" (с. 151). Спору нет, механизмы перекачки государственных капиталов в частные карманы в широчайших масштабах сложились именно в 1990-91 гг. Но с началом "радикальных реформ" эти механизмы вовсе не были свернуты, а, напротив, заработали на полную мощь. Гайдару приходиться излить немалый поток слов, чтобы как-нибудь отговориться от этой пренеприятнейшей для него истины.

Гайдар утверждает, что в 1992 году произошел переход от "номенклатурной" к открытой, "демократической" приватизации (с. 154). Доказательство этого тезиса Гайдар ищет на пути описания процедур приватизации, которые, по его мнению, не зависели от произвола чиновников, а проводились по некоторым общим для всех стандартизированным правилам. Действительно, в 1992 году произошел переход от полулегального растаскивания и перераспределения собственности к растаскиванию ее "по правилам". Оставим на совести Егора Тимуровича  попытку уверить нас, что наличие общих стандартизированных правил якобы ограничивало произвол руководимого им чиновничества.  Суть проблемы заключается даже и не в этом. От того, что номенклатура перешла от приватизации "без правил" к приватизации "по правилам", приватизация не перестала быть номенклатурной.

Вот именно этого упорно не хочет признавать Гайдар. Он даже прямо заявляет, что "номенклатурная приватизация" - это не такая приватизация, при которой права хозяев получает экс-номенклатура (с. 163).  Он утверждает, что дело не в социальном статусе, а в правилах игры на рынке - если это открытые демократические правила, подчиненные закону свободной конкуренции, то совсем не беда, что по этим правилам играет бывшая номенклатура (там же).  Вот только беда - несколькими строчками выше сам г-н Гайдар вынужден был признать:  "Да, рынок собственности не является равным и открытым" (с. 162-163).  Что и требовалось доказать - рынок не равный и закрытый для всех, кроме старой и новой номенклатуры. И ссылки на грандиозную аферу, организованную гайдаровским правительством под названием "ваучерная приватизация", вряд ли кого-то способны ввести в заблуждение...

Не брезгует Егор Тимурович словесным шулерством и тогда, когда от него требуется предъявить позитивные результаты "радикальных реформ". Да, честно признает он, падение производства продолжается. Но ситуация изменилась - теперь коммерческой деятельностью могут заняться десятки миллионов людей! (с. 165-166). В мире сотни миллионов людей находятся на грани голодной смерти  - и практически все они могут заниматься коммерческой деятельностью. По логике Егора Тимуровича, мы должны этому радоваться. Блестящим образцом логики нашего "радикального реформатора" является утверждение о росте обеспеченности населения многими видами товаров на основании фактов роста числа легковых автомобилей в Москве. Да, пожалуй, по многим товарам рост обеспеченности домашних хозяйств действительно происходит. И объясняется он очень просто: в большинстве домашних хозяйств продолжают эксплуатироваться холодильники, стиральные машины, мебель, телевизоры, приобретенные еще в нищие годы всеобщего тоталитарного рабства. А сейчас к ним добавляются массовые закупки узкого слоя "новых богатых" - и обеспеченность в целом растет.  Гайдар забывает лишь добавить, что интегральные показатели реальных доходов на душу населения стабильно падают, и особенно сильно падает потребление у средне- и низкодоходных групп населения.

Гайдар признает, что "если дефицит ликвидируется по принципу "за нефть - сникерсы", то это внутренне деструктурированная, полая, тупиковая система в сущности самоедской экономики, бездумно паразитирующей на природных ресурсах" (с.170). Он даже готов признать "определенные основания" в критике со стороны  оппозиции по поводу колониального характера  экономики, разрушения высоких технологий и т.п. Но, конечно, наш "честный либерал" никак не может взять в толк, что все эти последствия суть неизбежный результат реформ, проводимых под его руководством. И хотя этот вывод прямо-таки напрашивается сам собой, г-н Гайдар с изяществом парирует его по известному принципу - "сам дурак!" Оппоненты, оказываются, дают неверные рецепты решения проблемы. Так что в вопрос о причинах ситуации и тем более - о моральной и политической ответственности за ее возникновение, можно уже как бы и не вдаваться.

С точки зрения Гайдара (и разъяснению этого посвящена вся последняя глава),  необходимая модернизация российской экономики может быть обеспечена только в условиях торжества либерально-буржуазных ценностей, а любой поворот к усилению роли государства снова вернет нас к неэффективной экономике со всесилием бюрократии. По этой логике демократическое государство суть экономически бездействующее государство, государство, которое ограничивает  свои экономические функции лишь обеспечением одинаковых правил игры для владельцев капитала, и не допускает к участию в этой игре (а тем более  - к определению ее правил), тех, кто капиталом не обладает. Это и есть подлинная демократия.

Можно, конечно, снова и снова напоминать, что послевоенная история не знает ни одного примера быстрой модернизации стран со слабо развитыми основами капитализма на пути либеральной экономики, что все случаи быстрой модернизации были обеспечены хорошо организованным и глубоким регулирующим воздействием государства на экономику (и социальной политикой отнюдь не по либеральным рецептам). Но зачем? Г-н Гайдар и сам все это знает без моих напоминаний.  Мы учились с ним на одном и том же экономическом факультете МГУ, почти в одно и тоже время, сталкиваясь с одними и теми же проблемами развития нашей экономики и общества...

Трудно сразу понять, зачем потребовалось издавать книгу, настолько переполненную софизмами, увертками, передергиванием фактов и прямой неправдой, что она становится уязвимой для любой беспристрастной критики. Вероятно, здесь мы сталкиваемся с патологическим примером партийного (классового) подхода в науке, когда речь идет не о выяснении истины с позиций и в интересах определенного класса, а об искажении истины - может быть, и неосознанном, - также в интересах определенного класса. Последний подход рождает в науке вульгаризаторские течения, касается ли это узколобой апологетики буржуазной цивилизации или же догматически окостеневшего "марксизма-ленинизма", призванного изобразить сталинскую систему в виде набора социалистических добродетелей.

Г-н Гайдар, отдадим ему должное, ушел от догм "марксизма-ленинизма", однако не сумел преодолеть присущий последнему произвол по отношению к научной истине ради достижения партийных интересов. Вот только интересы он теперь защищает другие.

Давно было замечено, что классовый подход способен вынудить исследователя поступаться истиной лишь в том случае, если эта истина смертельно опасна тому классу и партии, интересы которых исследователь отстаивает. Поэтому вульгаризация в общественных науках становится не личной проблемой того или иного ученого, а превращается в распространенное явление тогда, когда данный класс или партия сталкиваются с угрозой себе в самом развитии общественной жизни. Встав на позиции либерального капитализма, Егор Гайдар неизбежно оказывается в положении ученого, вынужденного в той или иной мере отгораживаться от правды жизни или даже искажать ее. Впрочем, действительный ученый может немало сделать для выяснения истины и с позиций либерального капитализма - если научное чутье подскажет ему такую область исследований, где ему почти не придется сталкиваться с неприятными для его мировоззрения фактами. Возясь с кривыми спроса и предложения, можно открыть немало любопытного и полезного, не рискуя обнаружить в этом угрозу либерализму. Но стоит лишь пошире взглянуть на мир, как неприятные факты начинают выпирать со всех сторон.

Г-н Гайдар, претендуя как раз на такой более широкий взгляд, неизбежно должен либо искажать неприятные факты, либо поворачиваться к ним спиной. Чего стоит, например, его попытка свести альтернативы мирового развития к выбору между двумя цивилизациями: либерально-капиталистической, "европейской", основанной на частной собственности, и государственно-деспотической, "азиатской", основанной на всевластии бюрократии. Да, конфликт между этими двумя цивилизациями есть факт всемирной истории. Но фактом является также и то, что эти цивилизации не представляют из себя чего-то застывшего и неизменного, что появляются примеры синтеза этих цивилизаций, что, наконец, сама европейская цивилизация уже далеко ушла от своей либеральной и индивидуалистической основы. В рамках и на основе этой цивилизации уже давно растут и приобретают все большую значимость элементы нового, не либерального, не капиталистического, не частнособственнического порядка.

На существовании этих фактов основано все современное социалистическое движение, которое насчитывает уже более полутора сотен лет и никуда не собирается исчезать, несмотря на заявление Егора Гайдара, "что с социализмом в России покончено" (с. 9). На существовании этих фактов основана и сама возможность выживания капиталистической системы,  - возможность, определяющаяся как раз способностью капитализма признавать и допускать развитие некапиталистических тенденций. Так что я имел право сказать, что либерального капитализма больше не существует, по крайней мере с таким же, если не с большим, основанием, с каким Егор Гайдар возвестил о смерти социализма в России.

Но в отличие от Гайдара я не склонен закрывать глаза на факты и поэтому обязан добавить, что устои либерального капитализма еще живы - они по-прежнему составляют фундамент здания капиталистической цивилизации, хотя все здание уже давно не либеральное, а во многом - и не капиталистическое. Сторонники либеральных ценностей выполняют поэтому весьма полезную для капитализма "охранительную" функцию - они защищают именно те устои капиталистической цивилизации, без которых капитализм перестал бы быть капитализмом. Но в охранительном азарте они почти всегда пытаются свести все здание своей цивилизации только к его устоям, не желая при этом замечать, что сами эти устои все больше теряют прочность, и объясняя все покушения на эти устои лишь злонамеренными кознями врагов буржуазного прогресса.

Любой ученый, вне зависимости от того, насколько искренне он верует в благотворность проповедуемого им выбора (в данном случае - выбора в пользу либерального капитализма), обязан, во всяком случае, отдавать себе отчет, в чьих именно интересах такой выбор.  Нет нужды долго повторять общеизвестные факты, чтобы разобраться, в чьих интересах оказался "либеральный поворот" 1992 года. Впрочем, Гайдара в данном случае нельзя обвинить в том, что он не видит соответствующие факты. Видит. Но тем хуже для фактов - с упорством, достойным лучшего применения, г-н Гайдар пытается доказать, что нынешний разгул компрадорского бюрократического капитала, густо замешанного на криминально-мафиозном растворе, есть залог будущего прогресса и процветания России - если, конечно, вся эта система, взращенная при активном участии Гайдара, послушно усвоит предписываемые им либеральные ценности.  Не усвоит, будьте спокойны. Из ваших попыток облечь наиболее хищнические слои номенклатуры в либеральную мантию могло выйти только то, что и вышло на деле - мерзость.

Но, может быть, как и в 1992 году, Гайдар берет на себя неблагодарную роль "камикадзе", пытаясь проложить (на этот раз - идеологически) путь заведомо обреченной на банкротство политике "либерального капитализма"? Что ж, во всяком случае половину задачи он выполнил - политическое и идейное самоубийство "Гайдара и его команды" состоялось. Вердикт, вынесенный российскими гражданами 17 декабря 1995 года, говорит об этом недвусмысленно.