М.Н.Грецкий. АНТОНИО ГРАМШИ

V. ПОРТРЕТЫ

АНТОНИО ГРАМШИ

М. Н. Грецкий

Среди крупнейших теоретиков и практиков XX века итальянский марксист Антонио Грамши (1891-1937) выделяется как фигура во многом уникальная. С одной стороны, единодушное признание его заслуг как мыслителя, его человеческих качеств как политического деятеля и борца против фашизма давно уже вышло за рамки одной страны и одного континента, распространившись при этом и за пределы марксистских кругов и левых движений. С другой - исследователи и интерпретаторы его творчества в Италии и других странах никак не могут придти к согласию насчет того, к какому направлению в марксизме он принадлежал. Был ли он верным последователем Ленина и, следовательно, представителем "марксизма-ленинизма или же одним из основоположников (вместе в Д.Лукачем и К.Коршем) так называемого "западного марксизма", были ли его философские взгляды материалистическими или идеалистическими, выступал ли он до самого конца за революцию или склонялся под конец к стратегии реформизма? А, может быть, добавим мы вопрос от себя, Грамши нашел или хотя бы наметил путь преодоления этих существенных разногласий, преодоления раскола среди марксистов и шире того - среди левых сил современности?

Расхождения в толковании теоретического наследия Грамши возникли, естественно, не случайно. Дело не только в стремлении той или другой стороны "перетянуть к себе такого авторитетного и привлекательного мыслителя. Есть и объективные трудности понимания, связанные с незавершенностью и фрагментарностью его главного труда - "Тюремных тетрадей", с вынужденной недосказанностью, маскировкой своих взглядов, необходимостью говорить намеками в этих записях для себя, проходивших тюремную цензуру, наконец, связанные с поисковым характером многих идей, представляющих собой программу дальнейших, увы, неосуществленных, исследований.

И все же мы можем достаточно определенно сказать, в каком направлении шел этот поиск. Ибо "Тюремные тетради" - лишь последний этап того пути, на который Грамши встал очень рано и которому оставался верен всю свою жизнь и в теоретическом, и в практическом отношении. Как и у других марксистов, это был путь борьбы за создание нового, лучшего общества. Но Грамши гораздо лучше многих других осознал, что ни переход к этому обществу, ни само его существование отнюдь не гарантируются одними объективными законами экономического развития. Воля и сознание людей, без которых ничего в истории не происходит, не являются простыми производными от экономических процессов.

Между тем такое понимание марксизма, когда из экономики как первичного выводятся остальные факторы общественной жизни как вторичные, многим казалось само собой разумеющимся. Такой "экономизм" или "экономический детерминизм" представлялся как самая суть научного и в то же время монистически-материалистического подхода к обществу. Ведь объяснение развития общества исходя из объективных экономических законов позволяло применить к нему уже имеющиеся общенаучные - а фактически естественнонаучные - парадигмы и в результате утвердить переход к социализму как закономерный, неизбежный процесс.

В Италии начала XX века такому пониманию марксистского учения об обществе способствовало и распространение позитивизма, который прямо переносил на общество законы природы и поэтому рассматривался многими итальянскими социалистами как "ближайший родственник" марксизма. Однако именно в это время позитивизм подвергся атаке со стороны только что выступивших философов-идеалистов Кроче и Джентиле. Последние принялись отстаивать специфику общества по отношению к природе, несводимость его развития к чисто объективным процессам, существенную роль субъективного, духовного фактора в истории. И им удалось нанести поражение позитивизму и совершить поворот в общественном сознании в пользу идеалистической философии неогегельянского типа.

В этой атмосфере триумфального шествия неогегельянского идеализма и начинает в Турине свою журналистскую деятельность приехавший из Сардинии молодой социалист Антонио Грамши - студент Туринского университета (1911-1915), а затем сотрудник печатных органов Итальянской социалистической партии (ИСП) "Гридо дель пополо" и "Аванти!" Примкнув к левому крылу ИСП, Грамши в своих статьях начинает использовать некоторые идеи Кроче для "реабилитации" факторов воли и сознания и соответствующей корректировки "экономистского" понимания марксизма. Вот, например, что он пишет в статье "Социализм и культура" (1916): "Человек есть прежде всего дух, то есть историческое создание, а не природа. Иначе нельзя было бы объяснить, почему в обществе, где всегда существовали эксплуатируемые и эксплуататоры, создатели богатства и его эгоистические потребители, до сих пор не осуществился социализм. Дело в том, что лишь постепенно, шаг за шагом и слой за слоем человечество обретало сознание собственной ценности и завоевывало право жить независимо от схем и прав ранее исторически утвердившихся меньшинств. И это сознание формировалось не под грубым нажимом физиологических потребностей, а в результате разумного размышления сначала некоторых, а затем и целого класса относительно причин определенных фактов и о том, как их превратить из факторов порабощения в стимулы возмущения и социального переустройства"¹. Грамши ссылается на пример Великой французской революции, которой предшествовал период интенсивной культурной подготовки - деятельность просветителей. Он считает, что нечто подобное должно повториться и в отношении социализма. "Именно через критику капиталистической цивилизации формировалось и формируется единое сознание пролетариата, но критика это культура, а вовсе не стихийная и природоподобная эволюция. Критика это сознание собственного Я, которое Новалис определял как цель культуры" ².

В 1917 году Грамши с восторгом встречает Февральскую, а затем и Октябрьскую революцию в России. Последняя, с его точки зрения, представляет собой живое доказательство того, что "каноны исторического материализма не такие уж железные, как это могло показаться и как это казалось" ³. В статье под провоцирующим заглавием "Революция против "Капитала" Грамши заявляет, что российские большевики отвергают некоторые положения "Капитала" Маркса, представляющие собой "позитивистские и натуралистические вкрапления"⁴. И это потому, что большевики не догматики, превращающие марксизм в набор непререкаемых истин, а люди, живущие мыслью Маркса, той мыслью, которая ставит во главу угла "не грубые экономические факты, а человека, общество людей, людей, которые контактируют между собой, устанавливают взаимопонимание, развивают через эти контакты социальную, коллективную волю, осмысливают экономические факты, оценивают их и подчиняют своей воле..."⁵. Маркс, поясняет Грамши, предвидел то, что можно было предвидеть. Он не мог предвидеть войны такого размаха, как мировая война. А именно эта война с ее неисчислимыми бедствиями вызвала в России ускоренное формирование народной коллективной воли, которая в нормальных условиях складывалась бы постепенно, в результате долгих и трудных усилий. При этом отсталость России, по Грамши, не является непреодолимым препятствием. Опыт более развитых стран, более развитого рабочего движения усваивается и переживается мысленно, благодаря социалистической пропаганде. Зачем русскому народу ждать в Росси повторения истории Англии? Этот опыт уже известен и используется сейчас, как впоследствии будет использован опыт западного капитализма для того, чтобы в короткий срок достичь западного уровня производства. Здесь Грамши ссылается на пример Америки, которая смогла обогнать Англию, поскольку сразу начала с более развитой стадии, до которой Англия шла путем долгой эволюции.

Все это Грамши писал буквально на следующий день после победы Октябрьской революции. А впоследствии, в ряде статей, написанных в защиту молодой советской республики, он дал анализ происходивших там процессов, из которого мы узнаем и о том, как сам Грамши мыслил социализм. Так, в статье "Экономическая организация и социализм" (февраль 1918) он пишет: "Развивающаяся через противоречия историческая деятельность не приведет к созданию ни профессионального государства - такого, о каком мечтают синдикалисты, ни государства, монополизировавшего производство и распределение, - такого, о каком мечтают реформисты. Она приведет к созданию такого общественного устройства, которое будет организацией свободы всех и для всех, не имеющей застывшего, окончательного характера, но являющейся постоянным поиском новых форм, новых отношений, всегда приноровленных к потребностям людей и групп таким образом, чтобы уважалось всякое начинание, если оно полезно, чтобы охранялась всякая свобода, если она не означает привилегии. Эти соображения проверяются и подтверждаются живым опытом русской революции, которая до сих пор представляла собой по преимуществу титанические усилия, направленные к тому, чтобы ни одна из статических концепций социализма не возобладала окончательно, положив конец революции...⁶.

Как видим, с самого начала Грамши высказывается за свободный творческий поиск снизу и против "государства, монополизировавшего производство и распределение", осуждая "режим жесткой централизации, возводящий в культ государство"⁷. В следующих статьях уточняются эти еще слишком общие рассуждения. Принципиальный характер имеет статья "Индивидуализм и коллективизм" (март 1918), где обосновываются преимущества социалистического коллективизма как нового способа организации общественной жизни.

"Буржуазный класс, - пишет Грамши, - освободился от феодального рабства, утверждая права индивида на свободу и на инициативу. Пролетарский класс борется за свое освобождение, утверждая права коллектива, коллективного труда, противопоставляя индивидуальной свободе, индивидуальной инициативе организацию инициативы и свободы множества отдельных лиц в единое целое. Логически принцип организации стоит выше принципа чистой свободы как таковой. Это то же, что зрелость в сравнении с детством, но исторически детство необходимо для того, чтобы наступила пора зрелости; и коллективизм необходимо предполагает индивидуалистический период, на протяжении которого индивиды приобретают качества, нужные для того, чтобы производить независимо от всякого давления извне..."⁸. И далее: "Пролетарские ассоциации учат индивидов находить в солидарности наивысшее развитие своего Я, своих способностей к производственной деятельности. Внутри пролетариата как класса организация уже с необходимостью идет на смену индивидуализму, заимствуя от него все то вечное и рациональное, что в нем содержится: чувство собственной ответственности, дух инициативы, уважение к другим, убеждение к том, что свобода для всех есть единственная гарантия свободы каждого, что соблюдение договоров есть необходимое условие сосуществования людей как членов общества, что козни, мошенничество и обманные приемы в конечном итоге наносят ущерб и тому, кто к ним прибегает. Но главная цель ассоциации состоит в том, что воспитывать бескорыстие: честность, труд и инициатива становятся в ней самоцелью, приносят индивидам только моральное удовлетворение, духовную радость, а не материальные привилегии. Богатство, которое каждый в состоянии произвести сверх ближайших жизненных потребностей, принадлежит коллективу, является общественным достоянием; превращение орудий труда в товар больше не является необходимым для того, чтобы стимулировать способности и инициативу, ибо труд стал моральным долгом, деятельность - это радость, а не кровавая битва... Так возникают идейные и нравственные предпосылки для установления коллективизма, для организации общества; так утверждается тот моральный климат, благодаря которому новый строй будет не торжеством лености и безответственности, а безусловным историческим прогрессом, осуществлением такого уклада жизни, который будет выше всех предшествующих"⁹.

Нетрудно заметить, что Грамши - как и многие западные социалисты, - не разграничивает здесь две фазы коммунистической формации и говорит, собственно, о коммунизме, где труд, по словам Маркса, станет первой жизненной потребностью. Однако он ясно отдает себе отчет в том, что создание такого общества потребует немало времени и усилий. "Нельзя переделать общество по мановению волшебной палочки, потому что зло прошлого - это не картонный домик, который можно поджечь в одну секунду, - пишет Грамши в статье "Один год истории" (март 1918). - Жизнь это мучительные усилия, настойчивая борьба против животного начала и грубого инстинкта, постоянно дающих о себе знать. Человеческое общество нельзя создать за полгода, в условиях, когда три года войны истощили страну, лишили ее технических средств для цивилизованной жизни. Нельзя так вот просто заново организовать миллионы и миллионы людей, обретших свободу, когда все вокруг враждебно и нет в наличии ничего, кроме неукротимой силы духа"¹⁰.

В данном случае Грамши полемизирует с критиками российских большевиков, которые предъявляли им заведомо невыполнимые требования немедленно установить райскую жизнь на земле (чего, как отмечает Грамши, большевики вовсе и не обещали). Впоследствии он будет возвращаться к этой теме, все более ясно осознавая грандиозность предпринятого преобразования, требующего не только новой материальной базы, новых отношений собственности и власти, но и существенных изменений в культуре, в психологии людей (что будет названо интеллектуально-моральной реформой). Пока же ему приходится отвечать еще и на другие обвинения - в волюнтаризме, утопизме, антидемократизме, обвинения, раздающиеся не только из уст буржуазных критиков советской республики, а и со стороны социалистов реформистского толка в его собственной партии.

Если бы таких обвинений не было, их следовало бы выдумать. Так можно было бы сказать, имея в виду интересы теоретической разработки марксизма в том самом направлении, в котором Грамши уже начал его разрабатывать. Действительно, критика с позиций непреложных законов развития, якобы нарушенных большевиками (критика, кстати, воспроизводимая в том же виде сегодня), побуждает Грамши искать все новые аргументы против экономического детерминизма, против превращения марксизма в фаталистическую концепцию истории. Целый ряд таких аргументов выдвигается в статье "Утопия" (июль 1918), где Грамши оборачивает обвинение в утопизме против самих обвинителей.

Утопической, пишет Грамши, была попытка отсталой России участвовать в мировой войне наравне с высоко развитыми государствами. "Война была утопией и патриархальная царская Россия рухнула, не выдержав величайшего напряжения собственных усилий и тех, которые ей навязал вооруженный до зубов противник. Однако обстоятельства, искусственно созданные огромной мощью деспотического государства, привели к неизбежным последствиям: большие массы социально разобщенных индивидов, собранные вместе на небольшом географическом пространстве, прониклись новыми чувствами, прониклись небывалой человеческой солидарностью. Чем более они раньше чувствовали себя слабыми, разобщенными и подчиненными деспотизму, тем большим откровением явилась для них возникшая коллективная сила и тем более властным и упорным стало их стремление сохранить эту силу и построить на ней новое общество. Деспотическая дисциплина распадалась, наступал период хаоса. Люди стремились организоваться. Но как? И как сохранить человеческое единство, создавшееся в страданиях?"¹¹.

"И тут, - продолжает Грамши, - выступает филистер и заявляет: восстановить порядок в этом хаосе должна была буржуазия, поскольку так всегда было, поскольку за патриархальной и феодальной экономикой всегда следует буржуазная экономика и буржуазный политический строй. Филистер не видит спасения вне предустановленных схем, он понимает историю как природный организм, проходящий через фиксированные и предвидимые моменты развития. Если ты сажаешь желудь, будь уверен, что не появится ничего иного, кроме ростка дуба, который будет медленно расти и лишь через столько-то лет даст новые желуди. Однако история это не дубовая роща, а люди - не желуди! Где же была в России буржуазия, способная осуществить данную задачу? И если ее господство есть естественный закон, почему же этот закон не сработал? Эта буржуазия себя не проявила. Лишь отдельные ее представители попытались выступить и были опрокинуты. Так что же, они должны были победить, должны были восторжествовать несмотря на свою малочисленность, бездарность и слабость? Каким же святым миром были мазаны эти неудачники, чтобы победить, даже проигрывая? Разве исторический материализм - всего лишь перевоплощение легитимизма, учения о божественном праве?"¹².

Таким образом, "утопия, - по Грамши, - заключается в неумении понять историю как свободное развитие, во взгляде на будущее как на нечто прочное, уже установившееся, в вере в предначертанные планы. Утопия это филистерство, которое высмеивал Генрих Гейне..."¹³. В России победил пролетариат и он устанавливает свой, новый порядок. Этот порядок, уточняет Грамши, не есть еще социализм, но он должен обеспечить продвижение в социалистическом направлении.

Что же касается государства диктатуры пролетариата, которое обвиняют в недемократизме, то это, пишет Грамши в другой статье, "не есть еще коммунизм, оно не ведет к возникновению экономической практики и обычаев, основанных на солидарной ответственности... Это государство переходного типа, задача которого состоит в том, чтобы уничтожить конкуренцию путем ликвидации частной собственности, классов, замкнутости национальных хозяйственных систем. Эта задача не может быть выполнена парламентской демократией"¹⁴.

Всю эту аргументацию, направленную на защиту Советской республики, можно было бы истолковать как апелляцию к "упрямым фактам", как оправдание победителей, поскольку они победили. И тогда то, что произошло через 70 с лишним лет после этих событий, могло бы быть оправдано с таким же успехом. Но это было бы слишком просто. Грамши вовсе не считает, что все, что происходит, так и должно было происходить. Его слова об истории как "свободном развитии" и даже о "божественной свободе" - не пустые слова и не просто дань крочеанскому идеализму. Он убежден в том, что "свобода - не утопия, поскольку она является первейшим стремлением, поскольку вся история людей есть борьба и труд ради создания социальных институтов, которые обеспечат максимум свободы"¹⁵.

Присутствие свободы в истории общества это то, что отличает эту историю от природы с ее "железными" закономерностями. Приведенный пример с желудем и неизбежно вырастающим из него дубом весьма знаменателем. Ведь это тот самый пример, на который ссылается Гегель в положительном смысле, объясняя развитие общества как развертывание того, что изначально заложено в зародыше. Гегелевская концепция запрограммированного развития (по модели онтогенеза), фактически переносимая в марксизм, совершенно неприемлема для Грамши. Он хочет постичь историю как единство необходимости и свободы, закономерности и случайности, материальных и духовных процессов, где люди с их сознанием, волей, стремлением к свободе, не будучи всесильными, не являются и марионетками ни абсолютного духа, как у Гегеля, ни "скрытого бога" в лице экономики, как это, согласно толкованию Кроче, имеет место в марксизме. Поэтому неслучайно в статье "Наш Маркс", посвященной столетнему юбилею (май 1918), Грамши упоминает спор между Карлейлем и Спенсером по вопросу о роли человека в истории¹⁶. Если эти два мыслителя представляли две крайности в решении данного вопроса, то место Маркса где-то посередине между ними. Но как определить эту середину? Этому фактически будут посвящены дальнейшие теоретические изыскания Грамши, особенно в "Тюремных тетрадях".

В 1919-1920 годы, когда Италия переживала острейший социально-экономический кризис, вызвавший резкий подъем рабочего движения, Грамши предоставляется первая возможность перейти от слов к делу. Основав вместе со своими друзьями-единомышленниками Тольятти, Террачини и Таской еженедельник "Ордине нуово" ("Новый строй" или "Новый порядок"), он выдвигает в нем идею создания фабрично-заводских советов в Италии. Подхваченная рабочими, эта идея получает осуществление в Турине и ряде других городов.

Грамши и другие "ординовисты", возглавляющие туринскую организацию ИСП, непосредственно включаются в работу этих советов, помогая налаживать рабочий контроль на производстве, организовывать стачки и манифестации, а под коней и работу самих предприятий, занятых трудящимися в сентябре 1920 г.

Опыт деятельности фабрично-заводских советов, хотя и сравнительно недолгий, представляет немалый интерес. Речь идет об активизации больших масс людей, преодолевающих состояние пассивности и подчиненности по отношению к капиталу, переходящих от чисто экономических требований к оспариванию власти хозяина на предприятии и, следовательно, к изменениям политического характера внутри самой экономики. Грамши рассматривал фабрично-заводские советы как зародыши пролетарской власти, причем власти именно целого класса, держащего под своим контролем избранные им руководящие органы.

Значительно позже теоретики "самоуправленческого социализма", ссылаясь на эту позицию Грамши, противопоставляли ее командно-административному строю, формировавшемуся в 20-е годы в СССР. Насколько сам Грамши осознавал это расхождение или противопоставление, сказать трудно. Несомненно однако, что и его теоретические рассуждения, и практические действия были направлены на то, чтобы сделать самих трудящихся в полном смысле хозяевами своей судьбы. И в какой-то мере ему и его соратникам это удалось.

Как свидетельствуют, в частности, воспоминания участников движения фабрично-заводских советов, рабочие тогда буквально воспрянули духом. Грамши помог им по-новому взглянуть на самих себя и окружающую действительность, преодолеть комплекс наемных работников, зависящих от милости работодателя. Вы - производители всех материальных благ, вы - самые нужные люди, говорил им Грамши. Вы вместе с техниками и инженерами вполне можете сами управлять производством! И люди начинали верить в свои силы, в свои возможности. Объединяясь в сплоченный коллектив во главе с советом, они вникали в дела администрации, требовали отчета, принимали ответственные решения. А когда хозяева ряда крупнейших заводов объявили локаут, а рабочие в ответ заняли предприятия, они смогли пустить их в ход без хозяев и целый месяц сами выпускали продукцию.

Значение этого самоуправленческого эксперимента трудно переоценить. На собственном опыте люди убедились, что "самоуправление производителей" (выражение Маркса в "Гражданской войне во Франции") - вещь вполне реальная и совсем необязательно одни всегда должны командовать, а другие - всегда подчиняться. Для самого Грамши, это стало живым подтверждением важности человеческого, психологического фактора, недооцененного в марксистской теории. Повседневно общаясь с рабочими, осмысливая и обосновывая деятельность фабрично-заводских советов в "Ордине нуово" (четыре десятка статей на эту тему!), он обогатился уникальным опытом плодотворного взаимодействия практики и теории, стихийного движения и сознательного руководства.

К сожалению, движение фабрично-заводских советов не получило достаточной поддержки ни от профсоюзов, возглавлявшихся реформистами, ни от Социалистической партии, возглавлявшейся центристами. И это послужило одной из важных причин раскола ИСП и выхода из нее левого крыла, основавшего в январе 1921 г. Коммунистическую партию Италии (позже она была переименована в Итальянскую Коммунистическую партию). Грамши был избран в Центральный Комитет КПИ и вскоре делегирован в Москву, в качестве представителя партии в Коминтерне.

Дальнейшие события его жизни нам придется наметить пунктиром. Полтора года пребывания в Москве (где Грамши женился на Юлии Шухт), полгода - в Вене, наконец, возвращение весной 1924 г. в Италию, где у власти уже находилось (с октября 1922 г.) фашистское правительство Муссолини. Жена Грамши Юлия, большую любовь к которой он сохранил на всю жизнь, вынуждена была остаться в Москве, где родились и выросли и двое его сыновей Делио и Джулиано (первый стал морским офицером, второй - музыкантом).

Еще два раза Антонио и Юлия встретились на короткое время - в Риме и в Москве, а затем наступила разлука, на все оставшиеся 12 лет жизни Грамши.

Придя к власти, фашисты не сразу установили открыто тоталитарный режим. В 1924 г. они даже провели выборы, на которых Грамши был избран в парламент (что и позволило ему вернуться в страну, не опасаясь ареста). Однако коммунистическая партия сразу оказалась в тяжелом положении, и не только из-за обрушившихся на нее репрессий, но отчасти и по своей вине. Компартию в это время возглавлял Амадео Бордига - типичный представитель "детской болезни левизны в коммунизме", раскритикованной в известной работе Ленина. Грамши пришлось выступить против сектантской линии бордигианского руководства, мешавшей объединению левых и демократических сил в борьбе против фашизма. Став в августе 1924 г. генеральным секретарем КПИ, Грамши добился значительного укрепления партии и преодоления сектантства, что было зафиксировано на III съезде партии в Лионе (январь 1926 г.).

Борьба Грамши против фашизма, начатая еще до его прихода к власти и продолженная в условиях, когда компартия оказалась на полулегальном положении, заслуживала бы особого рассмотрения. Грамши одним из первых оценил серьезность фашистской угрозы, буквально предсказав в 1920 г. то, что восторжествовавший фашизм осуществил через несколько лет. Проанализировав социальную базу фашизма, он показал, что это не обычная буржуазная реакция, а союз крупной и мелкой буржуазии, бороться с которым будет не так легко.

Стоит в связи с этим отметить такую присущую Грамши черту, как трезвый, реалистический подход к действительности. Выступая против иллюзий, которым поддавались и революционеры, и реформисты, и либералы в отношении фашизма, он повторял свой любимый афоризм: "Пессимизм ума - оптимизм воли". При этом надо не только видеть правду, как бы неприятна она ни была, но и говорить правду, ибо "Говорить правду это революционно", - таков был девиз "Ордине нуово".

В борьбе с фашизмом Грамши стремился объединить самые различные силы, включая и представителей либерально-демократической оппозиции. Некоторые из этих последних настолько решительно отвергали фашизм из-за его тоталитарной тенденции, что выдвигали, как Пьеро Гобетти, идею "либеральной революции" или, как Карло Росселли, идею соединения либерализма с социализмом (оба, кстати, поплатились жизнью за свою антифашистскую деятельность). В целом, однако, антифашистская оппозиция была слаба и не организована. Она не сумела в полной мере воспользоваться политическим кризисом, в котором фашизм оказался летом 1925 г. из-за злодейского убийства депутата-социалиста Маттеотти. В результате фашизм перешел в наступление и установил открытую тоталитарную диктатуру. В ноябре 1926 г. были запрещены все оппозиционные партии и арестованы их руководители. Грамши вместе с рядом других руководящих деятелей компартии оказался в тюрьме и был приговорен к 20 годам заключения.

Тюремный период, т.е. последние десять с половиной лет жизни Грамши, это медленное умирание хронически больного человека и в то же время невероятное напряжение воли, отвоевывавшей у болезни дни, часы и минуты для творческой работы. Имея возможность получить кое-какую литературу, Грамши анализировал и комментировал прочитанное, осмысливал прошлый опыт и то немногое, что доходило до него из "большого и грозного мира". В итоге получились "Тюремные тетради" - уникальный продукт теоретических размышлений по проблемам философии, истории, политики, политэкономии, литературы, образования и др. Все это осмысливалось под углом зрения "философии практики", как Грамши называл марксизм, реабилитирующий активную роль человека в истории. И все это, в свою очередь, помогало обосновать именно такое понимание марксизма. Мы попробуем дать об этом некоторое представление.

Возобновляя начатую еще в ранних статьях критику экономизма, Грамши показывает, что это не есть, собственно, нечто специфически марксистское, т.е. возникшее в лоне марксизма. Экономистская тенденция присуща и либерализму, и "теоретическому синдикализму" (анархо-синдикализму и тред-юнионизму). И тот и другой представляют экономику как нечто самодовлеющее, саморазвивающееся, как будто другие сферы общества являются чем-то внешним и неважным. Грамши же стремится обосновать такое понимание общества, в котором экономика, политика, идеология связаны органически, а надстроечные сферы, где особенно проявляется сознательная деятельность людей, не менее необходимы для функционирования и развития общества, чем экономический базис.

"По меньшей мере странным, - пишет Грамши, - является отношение экономизма к различным проявлениям воли, активным действиям, политической и духовной инициативе, как будто бы они не являются органическим порождением экономической необходимости и - более того - единственным действенным проявлением экономики"¹⁷. Тут же, однако, ссылаясь на Энгельса, Грамши уточняет, что экономика лишь "в конечном счете" служит движущей пружиной истории и предлагает связать это положение с тем местом в Предисловии "К критике политической экономии" Маркса, где говорится, что конфликты, возникающие в экономике, люди осознают в идеологических формах. Этот последний тезис, подчеркивает Грамши, "носит не психологический или нравственный, а органический, гносеологический характер"¹⁸.

Если попробовать расшифровать это несколько загадочное утверждение, то можно, по-видимому, сказать так. Идеологические формы это органически необходимая сфера общества. В этой сфере люди познают требования экономики, осознают свои интересы, а в той мере, в какой они познают и осознают, они и действуют и, в частности, ведут политическую борьбу за те или иные цели. Познание и осознание это отнюдь не стихийный, автоматический процесс. Здесь есть свои проблемы, свои сложности, свои закономерности.

В общем, как говорит Грамши, если экономика это анатомия, скелет общества, то идеологию можно представить как его кожу, выполняющую свои функции, без которых живой организм тоже не может обойтись.

Кому-то может показаться, что все это - вещи, достаточно очевидные: разумеется, люди познают и на этом основании действуют. Но напомним, что речь идет не о констатации очевидных фактов, а о разработке теории в борьбе с ее редукционистской схематизацией, не оставляющей, по сути дела, места для более или менее самостоятельной роли сознания и воли людей. В самом деле, если экономика как закономерно действующая материальная сила определяет все остальное, то можно этим остальным специально и не заниматься: в свое время назреют экономические противоречия, они задействуют политические и идеологические рычаги и произойдет то, что должно произойти.

И самое важное - то, что эти представления не были чисто теоретическими. Они воплощались в практике рабочего движения, причем, как показывает Грамши, не только его правореформистского крыла, но и крыла левосектантского. Так, критикуя принципиальную враждебность к компромиссам, характерную для Бордиги, как и для многих революционеров того времени, Грамши заявляет, что она, несомненно, связана с экономизмом, "поскольку она основывается на непоколебимом убеждении, что историческому развитию присущи объективные законы того же характера, что и законы природы и, больше того, на вере в фаталистическую неизбежность завершающего финала, подобную религиозной вере; так как считается, что возникновение в будущем благоприятных условий исторически неизбежно и что благодаря им неким мистическим образом возникнут явления возрождения, то сознательное действие, направленное в соответствии с определенным планом на создание таких условий, является не только бесполезным, но даже вредным"¹⁹.

Тут же Грамши критикует слепое и безусловное упование революционеров на "регулирующую силу оружия"²⁰ (речь идет о вооруженном восстании, о чем Грамши не мог говорит прямо в условиях тюремной цензуры). При этом он поясняет, что в основе такой установки лежит неверное понимание фактора воли, нужного якобы лишь для разрушения старого строя. Между тем революция, по Грамши, это двуединый процесс разрушения - созидания (чем она и отличается от бунта). Многое в этом процессе зависит от преодоления иллюзий, связанных с отставанием идеологических представлений масс от их экономического положения. Многое зависит от умения революционных сил привлечь на свою сторону массового союзника, что можно сделать лишь на основе "доброй воли", согласия, компромисса.

Сила и согласие - вот два связанных фактора политики, на которые обратил внимание еще Макиавелли, считающий основателем особой науки о политике, называемой ныне политологией. Грамши, используя некоторые идеи Макиавелли, подчеркивает важность фактора согласия, который многие марксисты, акцентировавшие силовую борьбу с буржуазией, упускали из виду. Согласие как духовный фактор, объединяющий союзников по борьбе, не возникает автоматически из материальных условий жизни. Его надо добиваться, работая специально в сфере идеологии. Исходя из этих положений, Грамши разрабатывает свою концепцию гегемонии, представляющую собой одно из важнейших его теоретических достижений.

Само понятие гегемонии Грамши берет у Ленина, который еще в 1905 г. говорил о гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции в России. Под гегемонией, стало быть, имеется в виду руководящая роль какого-либо класса по отношению к другому или другим классам в борьбе за переход к новому общественному строю. Дело в том, что никакая революция не совершается одним классом, а всегда классовым союзом, участники которого преследуют не одинаковые цели. Каким же образом происходит согласование не одинаковых целей и интересов союзников? Как возникает коллективная воля, приводящая к коренному общественному преобразованию?

В духовном развитии класса Грамши различает три основных стадии. Первая, "экономико-корпоративная" стадия характеризуется раздробленностью класса на отдельные группы, преследующие свои узкогрупповые экономические интересы. Так, в рабочем классе шахтеры защищают свои интересы, текстильщики - свои и т.д. Вторая, уже политическая стадия это стадия объединения класса, осознания им своих общих, но пока еще экономических интересов и отстаивания этих интересов на уровне государства. Наконец, третья, "гегемониальная" стадия отличается тем, что класс выходит за рамки своих собственных классовых интересов и осознает интересы своих потенциальных союзников, принимая их близко к сердцу как свои собственные. Тем самым он преодолевает свой классовый эгоизм и становится способным к руководству нацией и государством. "Эта стадия, - пишет Грамши, - носит преимущественно политический характер и знаменует собой ясно выраженный переход от экономического базиса к сфере сложных надстроек"²¹.

Процесс достижения гегемонии это процесс расширения и возвышения, облагораживания интересов. Поэтому Грамши называет гегемонию "этико-политической" категорией. Движение ввысь - от базиса к надстройкам и одновременно вширь - от данного класса к потенциальным союзникам создает, как говорит Грамши, "новый исторический блок", т.е. новое единство экономики и политики, связанное с новым классовым союзов. Наряду с гегемонией, это еще одно важное понятие, обогащающее марксистскую теорию. Оно, в частности, говорит о том, что связь базиса и надстройки, даже на протяжении одной общественно-экономической формации, может быть разной (несколько сменяющих друг друга исторических блоков), оно показывает как эта связь проходит через сознание людей, от чего зависит ее укрепление или ослабление и т.д.

Здесь мы возвращаемся к лейтмотиву теоретических изысканий Грамши - обоснованию активной роли сознания и воли в истории. Дело в том, что ни достижение гегемонии, ни создание "нового исторического блока" не происходит стихийно и оно вовсе не гарантировано автоматически классу, играющему "фундаментальную роль" в экономике. Стихийно осознаются лишь "экономико-корпоративные" интересы. Для перехода ко второй и особенно к третьей стадии нужен авангард, способный осознать более высокие интересы и распространить это осознание в массах. По Грамши, авангард это интеллигенция, прежде всего "органическая интеллигенция", выделяющаяся из самого данного класса, а затем - традиционная интеллигенция", находящаяся как бы вне классов. В современных условиях эту роль выполняют политические партии, все члены которых должны рассматриваться как интеллигенты. Грамши создает целое учение об интеллигенции, которой, как известно, марксисты почти не интересовались. Он разрабатывает также марксистскую концепцию партии, ее структуры, развития, возможной деградации (превращение демократического централизма в централизм бюрократический). Все это важно и интересно. Но нам придется ограничиться учением о гегемонии в той мере, в какой оно, как подчеркивает Грамши, противостоит экономизму.

То, что достижение гегемонии не гарантировано и, следовательно, может не осуществиться, подтверждается, в частности, фактами истории Италии, ее перехода от феодализма к капитализму. Как показывает Грамши, буржуазия, возникшая в Италии раньше, чем в других странах, не смогла преодолеть первую, "экономико-корпоративную" стадию, вследствие чего развитие страны затормозилось и она превратилась из передовой в отсталую. А виновата в этом прежде всего итальянская интеллигенция, не осознавшая ни классовых, ни национальных интересов в силу своего космополитического характера. Позже, в XIX в. гегемония буржуазии осуществилась, но на весьма узкой базе - на основе союза с феодалами Юга. Узость социальной базы привела к слабости буржуазного государства, а эта слабость была впоследствии "компенсирована" установлением фашистской диктатуры.

Концепция гегемонии, помогающая объяснить ряд поворотных моментов истории и, в частности, возникновение фашизма, позволяет также сделать важные выводы для будущего. Рабочий класс, чтобы придти к власти, должен бороться за гегемонию, за широкий классовый союз и прежде всего привлекая на свою сторону интеллигенцию и крестьянство. В странах, где развито гражданское общество, надо говорит Грамши, завоевывать его путем "позиционной войны", ибо гегемония осуществляется именно через гражданское общество, под которым понимается совокупность общественных, т.е. добровольных, основанных на согласии организаций.

Идеи Грамши, развитые в концепции гегемонии, это, пожалуй, наиболее известная часть его теоретического наследия. И не только известная, но и получившая дальнейшую разработку, а кое-где и практическое применение. Стоит упомянуть хотя бы исследования итальянских марксистов Н.Бадалони, Л.Группи, П.Тольятти, греческого философа Н.Пулантзаса, немецкого марксиста В.Ф.Хауга (выдвинувшего новое понятие "структурная гегемония"), дискуссию в Италии о соотношении гегемонии плюрализма и др.

Многое еще можно было бы сказать о Грамши как о мыслителе, коммунисте, человеке. Многое было уже сказано в опубликованной за последние десятилетия буквально необозримой литературе теоретического, биографического и мемуарного характера. Находясь в тюрьме, Грамши дважды, в 1931 и 1933 гг., испытал тяжелейшие кризисы, приводившие его на порог смерти. Но лишь под давлением мировой общественности - выступлений в его защиту писателей Ромена Роллана, Анри Барбюса, Максима Горького и др. - удалось добиться перевода его в клинику в Формии, а затем в Риме. Здесь Грамши и умер 27 апреля 1937 г. в результате кровоизлияния в мозг, происшедшего в тот самый день, когда он получил документ об освобождении (срок заключения сокращен по амнистии).

Ровно через десять лет в Италии, освобожденной от фашизма, началась публикация собрания сочинений Грамши. Изданные в первую очередь "Письма из тюрьмы" стали для широкой общественности открытием героической личности, несгибаемый дух которой победил величайшие телесные немощи и жесточайшие тюремные испытания. Напряженная мысль и обостренное чувство, высокая мораль и неиссякаемое жизнелюбие, непреклонная воля и душевная щедрость этого человека не могли не вызывать восхищения. Читатели увидели в этих письмах борца-коммуниста, для которого преданность идеалу составляла смысл всей его жизни. В этой преданности не было ничего фанатичного. Общее благо он видел как сумму благ многих живых людей, будущее - как органично вырастающее из настоящего.

Жить для будущего это значило жить для этих людей, делать что-то для них уже сейчас. Поэтому Грамши однажды сказал: "Стоит жить, будучи коммунистом".

ЛИТЕРАТУРА об Антонио Грамши

Гаро Ф. Обществоведческие дисциплины в теоретических разработках Грамши // Международный журнал социальных наук. № 3. 1993.

Големба А. Грамши. ЖЗЛ, 1968 (есть библиогр.).

Кин Ц.И. Итальянский ребус. М.: 1991. Гл. 2.

Грецкий М.Н. Грамши и современность. "Вопросы философии". 1987. № 4.

Грецкий М.Н. Антонио Грамши - политик и философ. М.: 1991.

Грецкий М.Н. Уроки одной дискуссии. // Философские науки. 1991. № 1.

Григорьева И.В. Исторические взгляды Антонио Грамши. М.: 1978.

Матвеев П.А. Проблемы взаимосвязи политики, культуры и мировоззрения в работах А.Грамши. // Филос. науки. 1985. № 6.

Матвеев П.А. А.Грамши о "философские эпохи"; по страницам "Тюремных тетрадей" "Филос. науки. 1987. № 5.

Мушинский В.О. Антонио Грамши. Учение о гегемонии. М.: 1990.