"Круглый стол" по рабочему движению

 

Поль Ларсен: Это фильм о городе Магнитогорске. Он считается рабочим городом, но в нем почти полностью отсутствует рабочее движение. Можно сказать, что это фильм о том, что происходит в коммунистическом городе после того, как идеи строительства коммунизма потерпели поражение. В этом фильме выступают не только рабочие, но и историки, ветераны 30-х годов. Фильм дает не только рабочий, но и более широкий портрет города. Это датский фильм о Магнитогорске, поэтому в нем есть вещи, очевидные для вас, но у нас, в Скандинавии, мало известные. Но я думаю, что и вам будет интересно его посмотреть. Вы будете смотреть английскую версию этого фильма. Все выступающие в нем говорят по-русски. Русских титров в фильме нет, есть несколько титров по-английски.

Людмила Булавка: На основе своих наблюдений во время поездок в город в течение последних 2-х с половиной лет я могу сказать, что рабочего ни как политического класса, ни как социальной силы нет. Первое противоречие, которое является и причиной отсутствия рабочего движения - это противоречие между реальными интересами рабочих и тем, как они сами осознают эти интересы. На заседании трудового коллектива Магнитогорского металлургического комбината два года назад они четко определяли свое отношение: да, конечно, надо все менять, коммунистическая партия не нужна, нужен Ельцин. Но уже, когда мы приезжали летом позапрошлого года, отношение резко изменилось. Начался пересмотр, очень сильное охлаждение к сегодняшней политике, т.е. наблюдается тенденция к более адекватному осознанию и обретению своих интересов. Второе противоречие, вернее, утверждение - это высокая тяга рабочих к коллективизму, который носит стихийный характер. Никакой организации здесь нет. Один из рабочих, который появляется на экране, Павел Шинкевич, так и говорит: "Когда у нас рабочие постоянно выражают свое недовольство, я им говорю, что вы все время говорите об этом в душевой? Давайте попробуем устроить встречу с администрацией цеха и вместе сядем, поговорим". И вот он после работы, вечером бегал по домам, напоминал, что состоится встреча, не забудьте придти. Пришли рабочие, сели по одну сторону, администрация по другую. Она предложила рабочим высказаться по поводу того, что им не нравится. И никаких серьезных претензий рабочим выдвинуть не удалось. Вся поняли, что они струсили. Рабочие осознают, что коллективный механизм защиты их интересов отсутствует, а на индивидуальный протест они не решаются. И руководство комбината хорошо это чувствует.

Рабочие индифферентны к политике и в целом к Центру. У них нет ненависти к Москве и нет сочувствия. Телевидению они не доверяют, центральные газеты не выписывают, только местные, и то не все. Сегодня, осознавая, что ситуация изменяется не в их пользу, они уже достаточно успешно начинают анализировать причины такого положения и понимать собственную слабость. Еще одно очень сложное противоречие - это противоречие между героическим трудом, который, конечно, рабочие в этих понятиях не осмысливают (но труд на самом деле героический: старые цеха находятся в таком состоянии, что, идя на работу, они не знают, вернутся ли назад живыми или нет). И между отсутствием социальных форм общения за пределами комбината. А потребность в этом общении очень высокая. Для них особенно важно чувствовать себя частью целого. И вот, когда рабочие находятся на комбинате, у них настроение несколько иное. Они чувствуют себя в коллективе, после комбината - нет. Почти все они пьют. Пьющие делятся на тех, кто после этого может подняться и идти на работу, и тех, кто уже не может справиться с этим недугом. Когда я спросила рабочих: "Заработки у вас не очень высокие, по крайней мере меньше, чем в коммерческих киосках, почему вы не можете уйти туда и жить лучше?" Этот вопрос я задала одному доменщику со стажем 25 лет, потомственному рабочему. Он ответил: "Ни в коем случае, стыдно не работать, еще стыднее торговать". Еще один рабочий, которому трудно было прокормить большую семью, сказал, что он лучше пойдет санитаром в сумасшедший дом, чем торговать. Вот такая деталь. Еще одна здоровая клеточка - это тайна профессии или тайна труда. Вот, например, молодой начальник цеха Носов, внук одного из первых директоров комбината. У него родители жили в Москве, он мог сделать достаточно блестящую карьеру, а он не ушел с завода. Спрашиваю: почему? Он мне сказал: "Огонь держит". Эта тайна труда, которая порождает чувство достоинства, чувство уважения к себе, конечно, не отпускает. И вот теперь вопрос - как эти здоровые клеточки сохранить, не дать им погибнуть? Вот это проблема. В этом беда рабочих сегодня и наша общая беда.

(Далее просмотр фильма). Затем вопросы по фильму. 

Поль Ларсен: Мне думается, что фильм - не очень хорошее средство информации. Если человек хочет получить факты, то лучше читать газеты. Фильм же дает представление о том, как люди живут, что они думают, и в этом его цель. Мы выбрали эту форму, никакого голоса за кадром нет, которой давал бы информацию и факты. Нас не очень интересовали факты в самом фильме. Нас интересовало, как смотрят люди, живущие в этом городе, на себя, на свою работу, друг на друга. Поэтому мы выбрали такую форму, исключающую строгую информированность.

Владимир Якуничкин: Мне хотелось бы знать, какая идея все-таки заложена создателями фильма?

Людмила Булавка: Первый фильм о Магнитогорске был создан в 30-е годы голландским режиссером... (?) Копия у нас, в Советском Союзе, у Поля была идея посмотреть на город как на символ социализма со всей его историей, динамикой спустя столько лет, посмотреть, что он представляет собой сейчас. Фильм делался, главным образом, для Запада, где об этом городе почти ничего не знают.

"Круглый стол" экспертов и рабочих:

Участники - Владимир Савельев (МО РСДС), рабочий. Михаил Малютин, эксперт, кандидат философских наук. Владимир Соколов, электромонтер, Евгений Фадеев, слесарь - члены Совета рабочих Москвы.

Александр Бузгалин: На ваше обсуждение выносится следующий вопрос. Судя по внешним событиям, у нас сейчас рабочее движение находится либо в кризисе, либо в крайне слабом состоянии, массовых политических забастовок с выражением требований рабочих нет. Серьезного движения рабочих, которые брали бы предприятия в свои руки, тоже нет, за исключением отдельных примеров. Экономическое положение рабочих, по самым оптимистическим оценкам, ухудшалось на 40% по сравнению с брежневским периодом, т.е. почти в 2 раза. И в этих условиях рабочие продолжают вести себя крайне пассивно. Не является ли это свидетельством кризиса рабочего движения и его слабости? Если вы считаете, что это так, то у меня к вам вопрос: считаете ли вы необходимым это преодолеть или здесь тупик, с которым надо смириться? Если вы считаете, что этому надо как-то противостоять, то как? Итак, если вы признаете кризис рабочего движения, то что нам делать? Если вы его не признаете, если рабочее движение находится, по вашему мнению, в нормальном состоянии, то почему оно по видимости такое слабое? Ваши комментарии.

Владимир Соколов: Позволю себе не согласиться с высказанным мнением. Сейчас, на мой взгляд, не кризис, а начало рабочего движения. Раньше, когда мы жили в Советском Союзе, рабочего движения как такового у нас не было. Какие тогда были конфликты? Например, между рабочим и мастером. Мастер дал плохую работу. Какие были методы борьбы? Пойти пожаловаться начальнику цеха, в горком и т.д. Другой конфликт: рабочий - начальник цеха. Такие же были индивидуальные методы борьбы - написать в "Правду", в ЦК и т.д. Опыт коллективной борьбы у людей отсутствовал. И сейчас, я считаю, у нас не кризис, а начало рабочего движения, поскольку опыта организованной борьбы, такого опыта, которых, например, обладают рабочие на Западе, у наших рабочих не было. Что касается наших профсоюзов, то мне всегда хотелось спросить: а чьи же интересы они защищают, если в одной организации состоят и рабочие, и директор? Профсоюз, как правило, защищал директора от рабочего, а рабочего от директора.

Михаил Малютин: Я хотел бы предельно кратко сформулировать несколько тезисов. На мой взгляд, утверждение, что сейчас не кризис, а начало рабочего движения, является оптимистическим. Оно пока совершенно не подтверждается фактами, скорее, наоборот, факты его опровергают. Скорее, можно было считать, что мы находимся где-то в начале рабочего движения в 1988-1989 годах, когда произошли известные достаточно массовые выступления. Тогда целый ряд групп и интеллигенции левого толка, и рабочих активистов полагали, что на базе этих первых выступлений удастся развернуть классовую борьбу и направить развитие страны в более или менее нужном направлении. Что меня заставляет в этом сильно сомневаться? Будем исходить из классической марксистской концепции. Проблема заключается в том, что тот человек, которого у нас обычно именуют рабочим, в данный момент не только не наемный, но и не рабочий. Для того, чтобы он был рабочим, его труд, как минимум, должен быть целесообразным, т.е. он должен производить некую потребительную стоимость. На вопрос, сколько процентов деятельности, которой занималось большинство населения нашей страны, являлось целесообразной, мы не можем ответить даже сегодня. Большая часть предприятий в той или иной форме стоит, спад составляет минимум 50%, и тем не менее никаких сколько-нибудь массовых выступлений вот этих странных людей, которых у нас именуют рабочими, не наблюдается. В чем причина? Если рассуждать в достаточной степени просто, то, с точки зрения базиса, в современной России мало что изменилось, по сравнению с Советским Союзом. Была и есть "труба", по ней течет газ, нефть и кое-что еще. В результате обратным потоком от мирового сообщества получается некоторое количество продуктов питания и ширпотреба, как элитарного, так и массового. Такая система сложилась уже при Леониде Ильиче. Тогда, разумеется, у краника находились одни люди и распределение осуществлялось одним способом, теперь же - другие люди и силы, и распределяется это другим способом.

Помимо сильного изменения надстройки, изменилось и еще кое-что. Кроме материальной "трубы", по которой течет нефть, газ и т.д., появилась финансовая "труба", по которой так или иначе аккумулированные в стране ресурсы переводятся в конвертируемую валюту, а после этого утекают за рубеж. Рабочее же движение сегодня не может сформироваться по той простой причине, что "новый богатый" живет не столько за счет эксплуатации рабочих, сколько за счет всего накопленного за 60 предыдущих лет развития страны. Разумеется, это самое "вытекание" не может продолжаться до бесконечности и рано или поздно ему придет конец. Но дело не только и не столько в "вытекании". Страна, закончив войну, еще 40 лет готовилась к другой, а поэтому имела очень устойчивую инфраструктуру, транспортную и иную, а также огромное количество мобилизационных ресурсов. До тех пор, пока это не проедено, такая нестандартная, непонятная с точки зрения мировых критериев ситуация будет сохраняться. Ю.М.Лужков не так давно провел интересное социологическое исследование на территории Москвы, считающейся витриной нашего неокапитализма. По этим данным, 25% населения города готовы принять участие в насильственных действиях по свержению нынешнего режима, если кто-либо их начнет, 30% заявили, что возможно примут в них участие, но самое интересное, что в демонстрациях готовы участвовать около 5%, а в забастовка ї меньше 20%. Это отражает состояние нашего массового сознания и состояние нашего хрупкого и одновременно устойчивого положения дел. А вот считать эту готовность участвовать в беспорядках зародышем будущей классовой борьбы или не считать ї это вопрос совершенной другой и не имеющий прямого отношения к теме, поставленной сегодня на обсуждение. Я считаю, что в обозримом будущем в России не будет классовой борьбы в стандартных мировых формах: забастовка, оккупационная забастовка с целью захвата предприятия, выдвижение своих кандидатов на выборах с целью завоевания власти в региональном или общенациональном масштабе и, наконец, вооруженное восстание, возглавляемое пролетарской партией. Все эти стандартные формы, с моей точки зрения, совершенно не накладываются на современную российскую действительность.

Евгений Фадеев: Я могу судить по своему предприятию, там, где есть работа, рабочие могут и умеют сопротивляться. Забастовки на таких предприятиях, как правило, неофициальные - итальянские. Где нет работы - там растерянность. Рабочего столько обманывали, что теперь он ждет - кто дело скажет. Рабочему нужен марксизм, чтобы понять, как его эксплуатируют. Для организации рабочего класса нужна партия и газета.

Владимир Савельев: Налицо кризис рабочего движения. Возьмем, например, Москву. За последний по крайней мере год здесь не было ни одной крупной забастовки. Почему? А кто будет бастовать? Рабочие сейчас делятся на три категории: занятые на предприятиях жизнеобеспечения - государственного или муниципального. Их власти откровенно подкармливают, им невыгодно бастовать, т.к. они получают относительно высокую заработную плату. Вторая категория - рабочие на реально акционированных предприятиях, где они являются частично хозяевами, т.к. контрольный пакет акций находится у директората. Там система такая: если ты работаешь - ты получаешь, пьяниц там особо не держат, выгоняют, также, как и тех, кто не хочет работать. И третья категория - это большинство предприятий, где рабочие получают 200-250 тыс. руб. Но даже на таких предприятиях бастовать невыгодно. Многие подрабатывают. Такая ситуация по всей Москве. Сказывается также разочарование - конца 80-х - начала 90-х годов, когда часть рабочего класса поверила Б.Ельцину, Е.Гайдара, Н.Травкину и прочим. В результате рабочими воспользовались, а потом выкинули. Действительно, нет и идеи, за которой пошли бы рабочие, и нет организации, которая могла бы отреагировать на тот или иной конфликт на заводе. Ведь никто не реагирует, рабочие предоставлены сами себе. Единственная у меня "надежда", правда, черная надежда, что когда начнется приватизация, начнут закрывать предприятия, не хватит рынков, чтобы торговать. Вот тогда, может быть, что-то и начнется.

Владимир Соколов: Мне хочется возразить предыдущему выступающему. Говорить о кризисе рабочего движения можно лишь в том случае, если до этого его развитие шло по нарастающей, а этого у нас не было. Поэтому я утверждаю, что мы переживаем начало рабочего движения. Что такое кризис? Это спад. Чтобы был спад, нужен подъем, а никакого подъема не наблюдалось. Нашу работу мы начинаем с нуля.

Владимир Савельев:  Хочу сказать, что в середине 80-х годов были, по моему мнению, попытки создания организационного рабочего движения в формах СТК, рабочих комитетов, забасткомов и др. Но, к сожалению, все остановилось в августе 1991 года.

Михаил Малютин: Я хотел бы сделать еще несколько замечаний. Одно дело, начало формирования рабочего движения в начале процесса индустриализации, как это традиционно происходило в мире. Другое - начало формирования рабочего движения в условиях массовой деиндустриализации страны. Нравится это кому-то или нет, но массовая деиндустриализация России уже произошла. При любом будущем правительстве, которое придет к власти в 1996-1997 годах, или позднее, очевидно, что абсолютная часть тех производственных мощностей, которые сегодня стоят, запущены не будут. Какие потребительные стоимости они будут производить и на какие и чьи капиталы существовать? Запад, очевидно, ничего не даст. Что касается внутренних источников займов, ограбить деревню еще раз уже не удастся никакому правительству, по причине отсутствия деревни. Разумеется, можно будет попробовать целесообразнее использовать "трубу", но хорошо, если бы этого хватило хотя бы на сохранение инфраструктуры. В этом смысле я выступаю за то, чтобы в процессе деиндустриализации какое-то рабочее движение все же сформировалось, хотя бы по той простой причине, что это еще 30-40 миллионов человек, и если у них значительной части нет перспективы, будущему такой страны не позавидуешь. Но совершенно очевидно, что в нынешнем виде эти люди сами, если им действительно кто-то не предложит привлекательного и одновременно реализуемого проекта, рабочего движения не сформируют. Ведь опыт СТК, зародыши профсоюзов и забасткомов показали наличие некоторой части социально активных людей. Но так или иначе в процессе своей деятельности они, старую систему разрушили необратимо. С этим надо смириться. И надо на обломках этой системы, в ситуации полураспада идти дальше, жить будущими проблемами, а не прошлыми.

Юрий Доровин (Совет рабочих Москвы): Хочу возразить Михаилу Малютину. Я думаю, что страну мы все-таки восстановим, уберем это оккупационное правительство, создадим свое однородное правительство и восстановим страну за 3-4 года, 5 лет, самое многое. Что касается рабочего движения, то нельзя проводить аналогии между действиями рабочих в 1917 году и сегодняшней ситуацией. Надо учитывать, что современные рабочие совсем другие. Относительно забастовок 1988-1989 годов хочется напомнить, что профсоюзы в них выступали не на стороне рабочих, а на стороне администрации.

Андрей Колганов:  Я хочу попытаться подвести промежуточный итог того, что здесь было сказано. Все выступавшие были согласны с тем, что рабочее движение сегодня переживает трудные времена, что есть такие причины, которые сдерживают его развитие. При этом высказывались разные точки зрения, начиная от крайней, что никакой вообще социальной основы для развития рабочего движения у нас нет, т.к. нет классического наемного работника, который мог бы в этом движении участвовать, и кончая утверждением, что рабочее движение у нас находится на самой начальной стадии. Я думаю, что во всех этих утверждениях есть определенная доля истины. Почему? Есть зерно истины в утверждениях Малютина, что в классическом виде у нас не сформировался рабочий класс, т.е. класс свободных наемных работников. Он у нас не вполне свободный, не вполне наемный, и не очень работник, как утверждает Малютин, хотя в этом я с ним не вполне согласен. Я согласен и с тем, что именно по этой причине рабочее движение сейчас находится на самом начальном этапе. Рабочие только начинают осознавать себя как класс в этих новых, непривычных для них условиях, когда все поставлено с ног на голову. Осознавать то, что же именно изменилось, каково их место в этих новых взаимоотношениях, каковы их интересы и какими способами надо их защищать. Правы и те, кто утверждает, что в нашем обществе не произошел ее до конца такой сдвиг, который поставил бы на одну сторону классического пролетария, а на другую - классического буржуя, между которыми началась бы классовая борьба. Вопрос заключается в том, что, действительно, сегодня рабочий сталкивается непосредственно не с буржуем, а с администрацией предприятия. А что такое администрация предприятия? Это вроде бы и не слуги той централизованной хозяйственной системы, которая существовала у нас раньше, но и не буржуа, а что-то такое промежуточное, перетекающее из одного в другое. Буржуй, который есть у нас в стране, непосредственно на рабочего не выходит, - он в банках, торговых компаниях, лавочках. Ситуация в целом еще не созрела в классических формах. Проявится ли оно? Изменится ли ситуация так, как это должно было быть по классической марксистской схеме? Я этого еще не знаю и не берусь предсказывать. Возможно, эволюция нашего общества пойдет не по старым, проверенным историей схемам, и те социальные конфликты, которые неизбежно у нас будут обостряться, примут какие-то новые, неожиданные и непредвиденные формы. То, что они будут, и будут острыми, и что люди, работающие на заводах и фабриках, будут в этих конфликтах участвовать, у меня сомнений не вызывает. Кризис в стране углубляется и, пока речь не идет непосредственно о выживании, люди могут оставаться в пассивном положении. Кстати, на Западе в период кризисов рабочее движение тоже находится в упадке. Оно оживляется тогда, когда в экономике наступает подъем, как не странно, а не тогда, когда наступает кризис. Это происходит потому, что в период кризиса у рабочих мало шансов добиться своих требований, а вот в период подъема они уже могут на что-то рассчитывать. То же самое может произойти и у нас. С другой стороны, пока ситуация тяжелая, то жить еще можно, люди, как правило, в основном спасаются сами, индивидуально. Когда же положение становится безвыходным, тогда начинаются волнения. Ведь наши революции произошли именно тогда, когда ситуация стала приближаться к безвыходной. Возьмите тот же 1917 год. До этого только в конце 1916 года активно проявляло себя рабочее движение. В 1915 и на протяжении всего 1916 года ничего похожего не наблюдалось. Вряд ли нам стоит делать вывод, что рабочего движения у нас нет и быть не может. На внимательно анализировать, по каким именно причинам оно себя проявляет очень слабо? Какие социально-экономические процессы лежат в основе это явления? Как это состояние будет эволюционировать дальше? И что можно в связи с этим от рабочего движения ожидать? Очень может быть, что реализации старых классических схем классовой борьбы мы в России не дождемся. Они могут быть реализованы как-то иначе, своеобразно, а не так, как мы знаем на опыте истории.

Владимир Сошников, рабочий завода им. С.Орджоникидзе, член координационного Совета Союза трудовых коллективов Москвы и Московской области: Я хотел бы прежде всего возразить по поводу того, что СТК создавались по указанию сверху. Это не так. Это было изначально объединение снизу людей, желавших активно участвовать в строительстве нашего общества. Я согласен с выступлениями ряда товарищей по поводу рабочего движения. Давайте разберемся, что такое забастовка в классическом виде. Я могу "посадить" любой завод на неделю - на две с условием, что рабочие будут знать, что их забастовочное время оплачено. Профсоюзы, которые бастуют, получают свои деньги, хотя и в неполном объеме, выбивая их из правительства, или за счет средств забастовочного фонда. В Москве же нет ни одной общественной организации, которая обладала бы забастовочным фондом. Поэтому практически невозможно "посадить" рабочих на одном энтузиазме. Уже через полдня они спросят у инициаторов забастовки: "А кто мне платить будет? Мне семью кормить надо". Вместе с тем я категорически не согласен, что у нас кризис рабочего движения. Вялотекущий процесс рабочего движения был все время, сейчас же он находится в затухающем состоянии. Производство упало на 40-50%. Это значит, что с предприятий ушли самые инициативные работники, которые внедрились в коммерческие структуры. Сегодня они просто работают за деньги и находятся совершенно в бесправном положении, не защищены ничем. В Москве существует еще одна проблема. Здесь коммерческие предприятия создают в основном, так называемые, лица кавказской национальности. Они привозят сюда рабочих, которые живут без прописки, в тяжелых условиях. Открывают новые рабочие места, а у москвичей отнимают. Здесь может таиться источник огромного социального взрыва. Когда у нас произойдет дальнейшее падение производства, устроиться на работу будет уже некуда. Нужно сказать, что на предприятиях сегодня осталась категория людей слабых и духовно, и профессионально. Когда предприятие вообще ничего не производит, рабочие получают не заработанные деньги. Вот, например, завод им. С.Орджоникидзе: от 5,5 тыс. работников осталось 800, и они получают незаработанные деньги с аренды, которую дают свободные помещения. В таком состоянии находятся 85% московских предприятий. Наталья Морозова, публицист: Я не специалист по рабочему движению, но хотела бы обратить ваше внимание вот на что. Есть такая партия - Партия бедноты Айвазьяна. Когда я проанализировала ее деятельность по свидетельствам очевидцев, то пришла к выводу, что это чистая зубатовщина. Пока мы тут теоретизируем, есть ли движение, нет ли, наши противники уже сегодня отвлекают рабочих. Партия бедноты раздает им по пачке вермишели, по пачке кофе, записывает в свои ряды, учит рабочих добиваться улучшения своего положения, конституционным, ненасильственным путем. Партия издает газету "Набат". Айвазьян, богатейший человек, возглавил эту Партию бедноты. Мне кажется, наши теоретики рабочего движения должны обратить внимание на современную зубатовщину, т.к. она представляет очень большую опасность для нарождающегося рабочего движения.

Олег Маляров, профессор: Когда мы говорим о рабочем движении, то как-то в тени остается вопрос, а за что, собственно, это рабочее движение борется? Наши средства массовой информации говорят, что рабочие борются за то, чтобы им вовремя выплачивали заработную плату. В тени остается основной вопрос - у рабочих отнимают остатки прав на их власть на производстве. Вспомним середину 50-х годов. Именно тогда начали зарождаться зачатки законодательства, обеспечивающего власть рабочих на производстве. Если бы это получило развитие, то тогда можно было бы говорить и о реальной власти рабочих в государстве. Но развития такого не произошло по нескольким причинам. Первое - сопротивление административно-командной системы. Так, по Закону о государственном предприятии, многие права были ликвидированы. Профсоюзы тогда выступили против СТК, рассматривая их как конкурентов, не поддержали борьбу рабочих за власть. Второе - система СТК создавалась индивидуальная, на отдельных предприятиях. Не было объяснения рабочим, как управлять предприятием. Поэтому многое осталось формальным. И третье - левые силы, левые партии занимались в этот период междоусобной и внутрипартийной борьбой, оставив в стороне все рабочее движение. А затем начался период приватизации. Это процесс направлен на полную ликвидацию всех прав трудовых коллективов. Когда говорят о льготах трудовым коллективам при приватизации, то имеют ввиду на самом деле льготы отдельным работникам, не объединенным ни в какую власть. Расчет делается на то, что они эти акции продадут, что вообщем-то и происходит. Четвертое - в нарушение капиталистической Конституции рабочие лишаются прав на определенное представительство в Советах директоров, даже при соответствующем их акционерном участии. Происходит превращение государственных предприятий в "казенку", а самоуправляемых предприятий, даже на государственном уровне, практически быть не может. И, наконец, последнее - взяв рабочих за горло безработицей, поставив перед угрозой банкротства, их пытаются заставить отказаться от всех остатков прав. И, кстати, о ваучеризации. Весь народ настроили против трудовых коллективов, говорили, что дать трудовым коллективам льготы, значит обидеть всех бюджетников. Доходило до того, что натравливали армию и т.д. Таким образом, набирает силу процесс лишения рабочих всяких перспектив на власть, превращения их в полностью бесправных. Их лишают даже прав как наемных работников. А профсоюзы продолжают их защищать как наемных рабочих, также как и рабочее движение направлено на это же.

В такой связи имеют значение рассматриваемые в Государственной Думе законопроекты, в частности, о демократизации отношений собственности, которые пытаются восстановить и расширить права трудовых коллективов, право рабочих на власть. Разумеется, при сложившемся соотношении сил в Думе эти законы вряд ли будут приятны. Но они показывают пути, по которым рабочим нужно бороться за свои права. СМИ полностью блокируют эту проблему. Нужно создавать реальную систему советов трудовых коллективов и распространять знания об этой системе.

Кирилл Перевезенцев, член группы социально-экономический действий "Череповец". Я хочу кратко рассказать о конкретном примере рабочего движения, с которым я очень хорошо знаком, ї о ситуации на Череповецком металлургическом комбинате. Череповец ї один из ведущих центров российской черной металлургии, построенный в 50-е годы. На Череповецком металлургическом комбинате уже несколько лет существует рабочая организация, которая действует по нынешним временам достаточно успешно. Свободные профсоюзы возникли на ЧМК в 1992 году, в постперестроечное время кризиса, полураспада, спада общественной активности. Именно в этот период они смогли завоевать там определенные позиции. Ситуация на ЧМК в целом разительно отличается от той, которую мы имеем в среднем по России. Это предприятие, где люди имеют хорошую, по нашим меркам, оплату за действительно очень тяжелый труд, где многомесячная задержка заработной платы, повседневный беспредел администрации в принципе невозможны по той причине, что существует организация, способная людей защитить. Профсоюзы на ЧМК (их несколько) сегодня объединяют порядка 3-х тысяч человек из 30-тысячного коллектива предприятия. Как показывает опыт, для каких-то активных действий и для того, чтобы "держать за глотку" администрацию, этого достаточно. При этом расширение, конечно, желательно. Но есть и определенный естественный рубеж, который преодолеть не удается. Профсоюз может контролировать ситуацию с заработной платой. Вопросы финансового контроля, экспорта, вопросы, жестко заблокированы. Коллективные действия на ЧМК возможны пока спорадически, в какие-либо кризисные моменты. Создать устойчивую систему активистов по предприятию пока не удалось. А тем левым партиям, которые претендуют на то, чтобы рано или поздно стать партиями рабочего класса, я бы посоветовал установить контакты с рабочими группами, которых сейчас очень много в России, и сделать это не по идеологическому принципу. На деле людей, которые объединяются сегодня в инициативные группы по отстаиванию своих прав, интересуют другие вещи, а не идеология. В первую очередь, эта самая пресловутая зарплата, такие вопросы, как соотношение прав рабочего и мастера и др. Антагонизм между технической интеллигенцией и рабочими очень силен. Все это гораздо важнее для реального российского рабочего, чем вопросы социализма, капитализма и т.п. Если левое политическое движение не будет заниматься этим, то возможности простого установления контактов с реальным рабочим классом, который у нас, как ни странно, все же существует, фактически сводятся к минимуму. Мы, экологисты, тесно сотрудничаем с профсоюзами на ЧМК, у нас с ними очень хорошие отношения. Может быть, для того, чтобы соединить экологические проекты с современным рабочим движением, надо просто научиться правильно говорить с людьми и правильно ставить вопросы.

Владимир Якуничкин: Достаточно ожесточенная борьба на производстве идет непрерывно. Но чисто рабочего движения в общем-то не возникает. Совершенно согласен с товарищем Перевезенцевым, что антагонизм между рабочими и служащими на предприятиях имеет место. Но когда возникает, например, конфликт с администрацией, эта схема не срабатывает. На стороне администрации оказывается гораздо меньше служащих, чем на стороне рабочих. Видимо, действительно, ни о каком классическом рабочем движении речь не идет, так как отсутствует достаточно жесткое социо-культурное обособление рабочих как социальной группы. Если оно и есть, то идет по линии "новые русские" и все остальные. Отсюда, может быть, и те результаты, о которых товарищ Малютин подробно рассказывал.

Павел Былевский: На мой взгляд, рабочее движение у нас есть, но для его успешного развития необходимо заново соединить его с коммунистической идеологией. Наиболее удачным механизмом для осуществления такого соединения является, по моему мнению, профсоюз "Защита".

Борис Курашвили, профессор: Мне бы хотелось только отметить, что, на мой взгляд, наиболее перспективным являются захватные забастовки. Можно предположить, что в ближайшее время они станут основной формой борьбы. Наша задача - подготовить для этого необходимую юридическую базу, поддержать рассматриваемые Государственной Думой законопроекты, связанные с СТК и самоуправлением.

Александр Бузгалин: В заключении я хочу сказать, что кризис рабочего движения налицо. И основной причиной этого является то, что из 70 лет Советской власти наше население вышло в состоянии пассивности.