НА РАСПУТЬЕ

Борис Кагарлицкий

Теперь в России есть социал-демократия. Даже целых две. Алек­сандр Яковлев и другие "номенклатурные социал-демократы" создали Партию Социальной Демократии. Зал был полон функционерами провин­циальной администрации и кремлевскими бюрократами. С деньгами все обстоит прекрасно. Плохо только с членами партии: одно провинци­альное начальство, записавшееся в ПСД по разнарядке из Кремля.

Часть политических деятелей "второго плана" тоже мечтает прорваться на политическую авансцену, подняв знамя социал-демок­ратии. С некоторых пор у нас в стране снова модно стало называть­ся социал-демократом. Бывшие номенклатурные деятели ЦК КПСС, сме­нившие за прошедшее время уже немало ролей, опять вспомнили про "третий путь", "левый центр" и прочие интересные идеи. Обо всем этом много и красиво говорилось в годы Горбачева, но затем подоб­ные лозунги, скомпрометированные в глазах населения неудачами пе­рестройки, были отброшены за ненадобностью.

Не только А.Н.Яковлев и Иван Рыбкин, но и Геннадий Бурбулис заговорили о новом центризме и социал-демократических ценностях. Эта тема стала всплывать чуть ли не на каждом собрании думских деятелей, бывших неформалов, политических неудачников и ветеранов номенклатуры. Социал-демократические нотки зазвучали у Явлинского и Шахрая. Часть партии Руцкого добилась того, что организацию официально переименовали в социал-демократическую. Наконец на сцену вышел сам Михаил Горбачев.

Социал-демократическая партия Российской Федерации, с которой официально поддерживал отношения Социалистический Интернационал, переживает не лучшие времена. Она раздираема борьбой между левыми и правыми, москвичами и провинциалами, "прокоммунистическими" и "антикоммунистическими" группами. Показателем этого кризиса ста­ло два шестых съезда, проведенных СДПР в Москве с разрывом всего в месяц. Сначала внеочередной съезд, созванный по инициативе про­винциалов, осудил председателя партии Анатолия Голова и выбрал нового - Александра Оболенского. Затем Голов собрал собственный

________________________________

Кагарлицкий Борис Юльевич - публицист, научный сотрудник инс­титута сравнительной политологии РАН.

съезд и повторно избрал себя председателем партии. Поскольку пе­чать своим оппонентам Голов не отдал, вопрос о том, чей съезд был более "легитимен", остается чисто риторическим. У кого печать и регистрация, тот и есть настоящий социал-демократ.

Активисты СДПР, недовольные политикой Голова, участвующего в совсем не социал-демократической думской фракции "ЯБЛоко", возла­гают надежду на объединение со своими единомышленниками из других партий в рамках Российского Социал-демократического Союза. Съезд РСДС состоялся еще 30 октября в Москве. Новорожденной организации уже выделены большие средства по линии ФНПР, а ее представители готовы к решительной борьбе с Головым за признание западных кол­лег в качестве истинной социал-демократии.

Лидеры РСДС говорят об "организационном успехе" и о 71 регио­нальной организации, что позволяет претендовать на статус обще­российской политической силы. Между тем, слухи о массовом вступ­лении левых в РСДС сильно преувеличены. В полном составе присое­динилась к союзу лишь "антиголовская" часть Социал-демократичес­кой партии России (СДПР). Да и тут у многих возникли сомнения. Профсоюзные лидеры поддержали РСДС, почтили его съезд своим учас­тием, но ни о коллективном членстве, ни о прямом участии органи­заций ФНПР в создании союза пока речи нет. Сколько бы денег выде­лено не было, а работу активистов это не заменит. На Исполкоме Партии труда (ПТ) сторонники РСДС оказались в меньшинстве. Эта партия никогда ранее не признавала себя социал-демократической (в ней была лишь небольшая социал-демократическая платформа). Дис­куссия показала, что попытки принудительно (по инициативе профсо­юзного начальства) изменить идеологию партии, ведут только к ее развалу. Поскольку ни одна точка зрения не получила явной под­держки, никакого решения вообще принято не было. Зато "клиничес­кая смерть" ПТ как политической организации - очевидна. Что каса­ется партии Руцкого и партии Липицкого, то здесь вообще трудно понять, что к чему. Липицкий исключил Руцкого, а Руцкой - Липиц­кого. В итоге повторилась история СДПР с двумя группировками, претендующими на наследство партии.

С местными организациями тоже не все в порядке. В Санкт-Пе­тербурге профсоюзный актив, работавший с ПТ, наотрез отказался вступать в РСДС, в некоторых регионах попытки создания объединен­ных организаций сразу привели к стычкам и противоречиям. Органи­зации СДПР занимаются выяснением отношений между сторонниками и противниками Голова.

Как бы привлекательны не были лозунги социал-демократии, в России они не работают. Очень многие люди хотели бы жить как в Швеции. И они, бесспорно, симпатизируют социал-демократам. Шведс­ким. Что касается социал-демократов российских, то с ними все время повторяется одна и та же история. Пока тот или иной деятель произносит общие слова о "социальном партнерстве", "регулируемом рынке" и "социал-демократических ценностях", это очень мило и приятно. Но как только речь заходит о конкретных политических или экономических вопросах, слушатели как-то сразу теряют интерес: ничего специфически "социал-демократического" не получается. Одни повторяют речи Гайдара о свободном предпринимательстве, другие слово в слово воспроизводят лозунги Вольского о поддержке произ­водителя "во имя перехода к рынку", а третьи предстают перед нами классическими марксистами, интересующимися проблемами социализма и классовой борьбы.

Что объединяет этих людей, явно не имеющих ни ясных общих це­лей, ни общих подходов? Два обстоятельства: отчужденность от власти и недовольство оппозицией. Короче - два "нет", за которы­ми, вопреки традиции, никогда не последуют два общих "да". Рас­суждения типа "мы не то" и "мы не это" мало кому интересны. Спа­сительная формула "мы - социал-демократы" позволяет ответить на вопрос и даже создать видимость единства. Но только на очень ко­роткое время - до тех пор, пока не надо принимать серьезных реше­ний. Недовольство властью может иметь самые разные причины, так же, как и неудовлетворенность деятельностью оппозицией. Противо­речивость позиций выявляется всякий раз, когда российские соци­ал-демократические группы пытаются действовать. Отсюда стычки, расколы, взаимные обвинения.

Сегодняшний интерес к социал-демократической риторике не слу­чаен. Эта риторика однажды уже была использована в России партий­но-государственной номенклатурой, стремившейся спокойно и безбо­лезненно освободиться от собственного прошлого и обязательств, связанных с коммунистической идеологией. Вопрос о том, можно ли вообще применить в России методы "рыночного регулирования", прак­тиковавшиеся в Швеции и Австрии, мало кого волновал, поскольку никто и не собирался перенимать социал-демократический опыт всерьез. Чем менее был пригоден этот опыт на практике, тем лучше, ибо тем легче было сделать следующий шаг в сторону открыто капи­талистической идеологии и политики.

Ни для кого не секрет, что нынешняя мода на социал-демократию связана с кризисом реформ. В условиях, когда, несмотря на все разговоры о стабилизации, недовольство нарастает, часть правящих кругов не может не задуматься... нет, не о смене курса, об этом и речи быть не может, а о смене лозунгов и лидеров. Социал-демокра­тия в России представляется нашим героям в виде респектабель­но-консервативной силы, "конструктивно работающей" в рамках новой системы. И способной ее стабилизировать.

По сравнению с концом 80-х многое изменилось, но прежними ос­талось мышление правящих кругов, да и список политических "персо­нажей" мало изменился. Именно практическая нереализуемость идей социал-демократии на русской почве делает эти идеи особенно прив­лекательными. Лозунг "социал-демократии с российской спецификой" утопичен не только потому, что в России нет ни традиций, ни усло­вий, аналогичных тем, что породили западную социал-демократию (этих условий, кстати, сегодня нет и на Западе, что предопредели­ло трудности соответствующих партий). Гораздо важнее, что в Рос­сии есть как раз прямо противоположные условия.

Социал-демократия - это политика регулирования и перераспре­деления доходов в эффективно работающей рыночной экономике. Все социал-демократические партии развились в странах со стабильной политической системой, более или менее устойчивыми демократичес­кими институтами и традициями. Многие из этих партий пережили пе­риоды острых общественных конфликтов, но их становление всегда приходилось на эпохи стабильности и экономического роста. В пери­оды экономического спада социал-демократия всегда становилась бо­лее радикальной, но ее рост и успехи всегда приходились именно на "благополучные" годы.

Достижения социал-демократов в послевоенную эпоху сами по се­бе стали возможны лишь благодаря потрясениям и революционному на­тиску предшествующих лет. В этом смысле революционеры очень по­могли реформаторам. Готовая к компромиссу буржуазия - необходимый элемент любого социал-демократического проекта, иначе всякая по­пытка мягкого регулирования и перераспределения все равно обер­нется острейшим социальным конфликтом вплоть до гражданской вой­ны.

Наши правящие круги на компромиссы не пойдут. "Новые русс­кие", как бы не пытались они изобразить из себя "цивилизованных предпринимателей", на самом деле - типичная варварская олигархия. Их "бизнес" - паразитический и ростовщический. Наша элита форми­ровалась еще в советское время по принципу "отбора худших". Связи заменяли компетентность, верность начальнику - порядочность, кон­формизм - принципы. Реформы лишь усугубили ситуацию: номенклатура отбросила последние остатки социальной ответственности. О какой "протестантской этике" и "социальном партнерстве" можно говорить с дикарем-начальником, кое-как захватившим собственность, не умея даже управлять ею? По своему культурному и умственному развитию, по своему моральному уровню "новые русские" отстали на целую эпо­ху от большинства наемных работников, которых они презрительно именуют "люмпенами". Политика "новых русских" основана на бессо­вестном карьеризме и безнадежной узости мышления. Их экономичес­кая практика - не столько рыночная, сколько бандитская. Под пред­логом "первоначального накопления" они экспроприировали и госу­дарство, и сбережения рядовых граждан. А в результате не только обрекли большинство населения на нищету, но и самих себя на неиз­бежность жесткой социальной борьбы. Бернштейну и Гелбрейту тут делать нечего. Уровень развития социальных отношений таков, что без Маркса никак не обойдешься.

Политический режим, пригодный "новым русским", не может назы­ваться демократией. Парламентские учреждения для них не более, чем модное иностранное украшение обветшалого фасада. Власть при­надлежит узкому кругу представителей новой и старой номенклатуры, которая ни с кем не намерена делиться.

С такими "элитами" не может быть никакого "исторического компромисса", никакой "золотой середины". В условиях экономичес­кой катастрофы нужны радикальные меры, а не половинчатые рецепты "косвенного регулирования". Отсюда вовсе не следует, будто надо копировать большевистские методы. В любом случае, после 1917 года прошло много времени. Сегодня мы знаем и понимаем то, чего не знали и не понимали люди начала века. Рабочим движением во всем мире накоплен огромный опыт. Используя этот опыт, нам предстоит создавать в нашей стране современное левое движение. Это реальная задача, не имеющая ничего общего с респектабельными разглагольст­вованиями о "шведской модели" в стране, которая по уровню детской смертности уже догоняет Бангладеш.

Политическая жизнь в нашей стране не оставляет особых надежд на появление нового центристского движения. Очень многие люди не­довольны происходящим, но умеренные программы, идеологические изыски и ссылки на иностранный опыт уже никого не вдохновляют. Опросы общественного мнения говорят, что у левых и левоцентрист­ских движений есть реальные перспективы, но лишь 3-4% избирателей готовы голосовать за социал-демократов ради одного только назва­ния. А если учесть, что на это название уже претендует несколько группировок, картина становится еще более мрачной.

Места в политической системе так или иначе уже так или иначе распределены. Выборы по партийным спискам, несмотря на слабость самих политических организаций, сделали свое дело: люди знают пять-шесть "настоящих" партий, а все остальное воспринимается как бессмысленная суета. Из ныне заседающих в Думе партий далеко не все попадут в новый парламент. Опыт Восточной Европы показывает, что при повторных многопартийных выборах число "прорвавшихся" резко сокращается. Тем более мало оснований надеяться, что это удасится новичкам.

Появление на свет Российского Социал-демократического Союза подтверждает общее правило. Создатели организации искренне назва­ли свой успех "неожиданным". Но тут же признались, что после уч­редительного съезда занялись не столько политической деятель­ностью, сколько решением внутренних организационных вопросов.

В то время, как ельцинская авиация бомбит Чечню, руководство РСДС предпочло воздержаться от активного участия в антивоенных выступлениях, что вполне естественно, поскольку единства по этому - важнейшему для действительной политики - вопросу у них нет. Ру­ководство ФНПР так же не осудило действий правительства, ограни­чившись общими словами про "озабоченность". Но одно дело проф­центр с 50 миллионами членов, объединенных не столько общей идео­логией, сколько общими традициями и общими текущими интересами. Совсем другое - политическое движение.

Зато учреждение РСДС стало важной темой на декабрьском засе­дании Совета Социалистического Интернационала в Будапеште. Сопредседатель комитета Социнтерна по Восточной Европе Пьеро Фас­сино назвал образование РСДС "наиболее значимым событием", доба­вив, что в РСДС вошел "ряд заметных политических деятелей" и он "неплохо представлен в парламенте".

Насчет "неплохого" парламентского представительства - явное преувеличение. А.Оболенский, В.Липицкий, П.Кудюкин и многие дру­гие, вошедшие в РСДС могут с полным правом называться "заметными политическими деятелями". Но авторитет политического союза зави­сит не от того, сколько известных интеллектуалов включено в руко­водство, а от того, насколько этот союз проявляет себя в общест­венной жизни, насколько он способен доказать свою "полезность" людям. Недостаточно просто говорить про "защиту интересов наемных работников", нужно словом и делом участвовать в борьбе за переме­ны.

Активисты левого крыла СДПР с 1990 года активно сотрудничали с рабочим движением, консультировали стачечные комитеты. В этом смысле создание сугубо "верхушечного" РСДС является скорее шагом назад. В нестабильном политическом союзе - чем меньше деятельнос­ти, тем надежнее. Всякое соприкосновение с реальным миром, с действительной политикой взорвет хрупкое равновесие. О том, нас­колько тяжело для РСДС сделать политический выбор, свидетельству­ет "секретарь по идеологии" (есть такая должность в РСДС) А.Иса­ев, описывая четыре варианта "социал-демократической политики". По существу речь идет не только о различных тактических подходах, но и о четырех различных стратегиях и даже целях. Выбор богат: от "самостоятельной политики", которая почти наверняка обернется полной изоляцией и совершенным бессилием, до участия в некой "объединенной" оппозиции. От попыток второго издания центристско­го блока в стиле старго "Гражданского Союза" до объединения с коммунистами.

Ясно, что за каждым из четырех вариантов стоит своя группа со своим собственным видением того, что такое "социал-демократия по-русски". Но дело не только во внутренних разногласиях. Созда­ние новой политической организации в любом случае имело бы смысл лишь в том случае, если бы это позволило вовлечь в общественное движение массу беспартийных и активных граждан, недовольных властью, но сегодня ни к каким партиям не примыкающих. Значитель­ная часть рабочих и интеллигенции сегодня в России готова бороть­ся против режима, но не в рядах коммунистической партии: слишком уж свежи в памяти далеко не самые привлекательные страницы прош­лого. Однако отсюда вовсе не следует, что достаточно произнести магическое заклинание "социал-демократия" и объявить себя "выра­зителем интересов наемных работников", чтобы массы людей покорно кинулись поддерживать новую "левоцентристскую силу".

Люди пойдут лишь за теми, в ком узнают самих себя. Именно в зависимости от требований и активности низов должна была бы фор­мироваться политическая линия. Однако большинство инициаторов со­циал-демократического союза вовсе не собираются "поднимать низы". Более того, попытка организовать в Омске в ноябре конференцию ни­зового профсоюзного актива была фактически сорвана не без участия тех самых профсоюзных деятелей, которые поддерживают и обещают финансировать РСДС. Некоторые представители левого крыла СДПР пы­тались обратиться к профсоюзным низам - их тоже поставили на мес­то: после переговоров с руководством ФНПР Академия Труда отказа­лась предоставить помещение для съезда этой партии.

У новичков могут быть шансы лишь в том случае, если появляю­щаяся политическая сила сразу же заявит о себе как об альтернати­ве всей сложившейся политической олигархии, всему "истеблишмен­ту", всем тем, кто мелькает на телеэкране в течение последних 10 лет. Социал-демократические группы сейчас озабочены, где бы найти общеизвестных деятелей на первые роли, как бы доказать "респекта­бельность". Старые политики, в очередной раз меняющие окраску, им уже не помогут. Но и неформалы-активисты, отторгнутые политичес­кими элитами всех оттенков, не вызывают доверия населения. Они смогут стать политической силой лишь в том случае, если будут не выразителями настроений части профсоюзной бюрократии, а активис­тами массового движения.

Нежелание профсоюзного руководства допустить объединение ни­зов вполне понятно: ведь, объединившись, рабочие активисты могут не только оказаться куда радикальнее, нежели лидеры ФНПР, но и превратиться в настоящую оппозиционную силу внутри профсоюзов. Для большинства "профессиональных политиков" участие масс в дви­жении - тоже одна обуза. Ведь с активистами на местах придется считаться. Тогда уже нельзя будет "свободно" выбирать между "рав­ноценными" вариантами, в зависимости от того, кто из потенциаль­ных партнеров пообещает больше думских мандатов.

Нетрудно догадаться, что именно эта высокая цель составляет основной и, быть может, единственный смысл объединения. Но не вполне понятно, почему другие политические силы (будь то "цент­ристы", объединенная оппозиция или коммунисты) должны помогать "профессиональным социал-демократам" завоевывать депутатские ман­даты? Если бы речь шла о серьезной работе в массах, вопрос о пар­ламентском представительстве решался бы сам собой - через участие в конкретных действиях, через завоеванный авторитет. Но это труд­ный, мучительный и политически рискованный путь (начальство бун­товщиков не любит). Гораздо соблазнительнее попробовать выторго­вать два-три мандата. Но при чем здесь трудящиеся?

Как бы мучительна не была эта мысль для социал-демократов, наиболее серьезный вариант для них - блок с коммунистами. Зачем тогда вообще нужно было "огород городить" и создавать РСДС? Рас­суждения о необходимости представить "собственную" социал-демок­ратическую политику - не более чем отговорка. Такой политики нет. Да и поддержка проекта РСДС со стороны ФНПР никого и ни к чему не обязывает. Ограниченная помощь РСДС (как ранее бесконечная дис­куссия о том, помогать или нет Партии Труда) позволяла до поры предотвратить гораздо более серьезные решения о собственной поли­тической позиции профсоюзов. Но когда встал вопрос о выборах, Ис­полком ФНПР предпочел сотрудничество с коммунистами и аграриями рискованным попыткам построить на голом месте социал-демократи­ческую организацию с невнятной программой и размытой идеологией.

Разница между старым опытом ПТ и нынешними играми вокруг РСДС состояла в том, что вопрос о Партии Труда ставился в 1992-93 го­дах как общепрофсоюзный. Сторонники ПТ свою позицию открыто отс­таивали на различных профсоюзных дискуссиях и прямо заявляли, что создание партии должно быть связано с политическим самоопределе­нием профсоюзов. Сейчас ничего подобного не происходит. Публичные профсоюзные дискуссии - сами по себе, политические игры - сами по себе.

Нравится это кому-то или нет, сегодня единственная серьезная альтернатива для всех тех, кто действительно верен социалистичес­ким традициям, состоит в совместных действиях с коммунистами. Это понимают и многие из тех, кто работает в РСДС. Идея единства действий становится важной и для коммунистов.

В 1991-93 годах существовала серьезная возможность появления в России широкой левой партии с современной идеологией. Но для этого необходимы были несколько условий: во-первых, готовность большинства новых левых организаций объединиться на несектантской основе, во-вторых, решимость профсоюзного руководства не только говорить о лейбористском опыте, но и всерьез заниматься созданием политической организации, в-третьих, способность сторонников "коммунистической" и "социалистической" традиций объединиться в одной партии; в-четвертых, социальный реализм и решительный отказ левых политиков от попыток имитировать западные социал-демократи­ческие модели. Ни одно из этих условий не было выполнено.

В итоге новые левые группы понемногу были оттеснены на обочи­ну политической жизни, а затем и вообще вытеснены из серьезной политики. В свою очередь Компартия РФ восстанавливалась именно как традиционалистская партия, рядом с которой не было иных оппо­зиционных сил, кроме националистов, крайних сталинистов и бестол­ковых "центристов".

Плоха или хороша, но КПРФ оказалась единственной левой парти­ей в России.  Такая, какая она есть, - эта партия по-своему выра­жает состояние общества и настроения значительной части трудящих­ся.  КПРФ несовременна. Парадокс в том, что и общество наше за 10 лет реформ стало несравненно более архаичным и отсталым.

События 1989-91 годов, по сути своей, были борьбой реакцион­ных сил против консервативных. "Прогрессивные", "модернизаторс­кие" элементы могли вмешаться в эту борьбу на первых порах (что и проявилось в росте неформальных инициатив, экологических и само­управленческих движений). У левых могли быть определенные иллюзии по поводу того, что победа над консервативными силами позволит начать новую эру демократического прогресса и социальных преобра­зований. Задним числом мы можем рассуждать о том, насколько эти представления были обоснованы. Консервативная модель развития бы­ла обречена, однако ее разложение сопровождалось не прорывом в будущее, а откатом в прошлое. После 1991 г. наступило торжество реакции.

Никакого иного социального смысла и никакой иной перспективы "российские реформы" не имели и иметь не могли. То, что реакция использовала в своих целях прогрессивные и модернистские лозунги (демократия, приобщение трудящихся к собственности, открытое об­щество и т.д.) лишь усугубило положение, ввергнув общество, кроме социально-политического и экономического, еще и в глубочайший мо­ральный и идеологический кризис. Победа реакции оказалась серь­зным и закономерным поражением для консерваторов, но для прогрес­сивно-модернистских сил она означала полный и неожиданный крах. Консервативные течения в обществе более или менее оправились. Бо­лее слабые модернистские силы оказались в ином положении. Они не только пострадали от политического разгрома, от того, что их ло­зунги и были украдены и дискредитированы. Важнее то, что измене­ния в обществе ослабили позиции именно тех социальных сил, на ко­торые могло опереться модернизаторское движение (научно-техничес­кой интеллигенции, квалифицированных рабочих и т.д.).

В этой ситуации "консерватизм" коммунистов не только стано­вится гораздо более привлекателен, но и действительно оказывается огромным шагом вперед. Необходимость сохранения технологического потенциала, системы образования и остатков социальных гарантий выглядит убедительным доводом в пользу левого "консерватизма". Бывшие критики коммунистического режима оказались в ситуации, когда они просто обязаны блокироваться с коммунистами, чтобы спасти хотя бы те немногие завоевания ХХ века, которые еще можно спасти.

Совершенно ясно, что механическое восстановление прежних структур невозможно. Но это и дает надежду на успех "консерватив­но-модернистского" левого блока. Не только модернистски настроен­ные "новые левые" нуждаются в "консервативных" и "старых" левых для борьбы против реакции, но и последние, в поисках новой моде­ли, вынуждены искать взаимопонимания с бывшими неформалами.

Если кто-то видит в единстве левых сил только возможность удачно пристроиться к усиливающейся КПРФ и выторговать несколько мандатов, то такой партнер может только нанести ущерб движению. Единство нужно прежде всего для развертывания движения снизу, для того, чтобы дать серьезную политическую перспективу людям, не связанным с партиями, но разделяющими социалистические ценности. А главное - чтобы объединить различные общественные силы, заинте­ресованные в преодолении реакции. Единство должно быть достигнуто в конкретной совместной работе коммунистов и независимых левых во имя общих целей. В антивоенных выступлениях, в борьбе за права граждан, в профсоюзной работе, в забастовочных комитетах, в аги­тационных кампаниях. И здесь может быть очень ценен опыт активис­тов социал-демократических групп, их привычка к неформальным действиям.

Недовольство большинства общества политикой режима - очевид­но. Но это недовольство не означает автоматической готовности поддерживать оппозицию и тем более компартию. Значительная часть интеллигенции, особенно научно-технической, и квалифицированных рабочих, будучи в целом настроены не только оппозиционно и даже социалистически, одновременно испытывают недоверие к коммунистам как к структуре. За счет людей, недовольных сложившейся системой, но не находящих себя в сегодняшней оппозиции, сложилась огромная масса неголосующих. Эта масса является возможным резервом левых сил. Но необходимо осознавать, что если левые не добьются успеха, потенциал протеста будет использован другими силами - от Жири­новского до "Выбора России".

Изоляция компартии является частью стратегии власти. Этому может быть противопоставлена политика объединения широких общест­венных сил вокруг коммунистов. Опыт коммунистов многих стран го­ворит, что создание широких фронтов неоднократно становилось эф­фективным ответом на попытки изоляции коммунистов. Политика широ­кого фронта неоднократно позволяла коммунистическим партиям укре­пить свои позиции, привлечь новое поколение активистов, "легити­мизировать" свое положение в обществе.

Стратегией, позволяющей объединить вокруг КПРФ, как крупней­шей левой партии России, широкие массовые слои, должен стать ле­вый блок. Именно став ядром левого блока, КПРФ, оставаясь сама собой, не отказываясь от своих программных принципов, может стать центром притяжения для целого спектра общественных сил, привлечь значительную массу беспартийных рабочих, интеллигенции, профсоюз­ных и политических активистов. В противном случае партия не толь­ко останется в изоляции, но и крайне ограничит возможности собс­твенных активистов.

Со своей стороны, радикальные левые, выбирая единство дейс­твий с КПРФ, вовсе не должны отказываться ни от собственных взглядов, ни от принципиальной критики позиций компартий. Если бы различий не существовало, все давно были бы в единой партии. Именно существенные различия между КПРФ и радикальными левыми группами привели к тому, что КПРФ оказалась в значительной мере отчуждена от левой интеллигенции, а эта последняя - от парламент­ской политики.

Однако сколько бы левая интеллигенция не критиковала КПРФ, об этой критике общество не узнает. И не только потому, что средства массовой информации не предоставляют трибуну левым, но и потому, что неспособность "новых левых" стать серьезной политической си­лой полностью обесценивает любые их идеологические заявления.

Перспектива серьезной работы открывается в ходе единых дейс­твий. Только занимаясь серьезным делом, можно создать серьезную организацию. Сегодня независимые левые даже не могут договориться между собой об объединении в одну общую партию (в лучшем случае все заканчивается договоренностями о создании различных "союзов", внутри которых можно сохранить свои крохотные группы и псев­допартии). Быть может, необходимость стать равноценными партне­рами с КПРФ подтолкнет "новых левых" хотя бы задуматься о своих собственных провалах и перспективах. Если этого не произойдет, мы как политическое движение все равно безнадежны.

Совместные действия - это не идиллическая картина взаимной любви, а трудная повседневная работа, позволяющая лучше понять друг друга и компенсировать недостатки партнера. Что вырастет из этого опыта? Будет ли он удачен? На это можно ответить только практикой. Если единый фронт станет реальностью, в итоге изменят­ся и коммунисты, и левые радикалы.

В некоторых регионах есть уже опыт совместной избирательной работы коммунистов с другими левыми и общественными движениями. На уровне районного актива, где сильны старые межличностные кон­такты, возможна координация действий на предприятиях района, го­рода, области, методическая помощь, совместная организация дейс­твий на выборах и работа в местных органах власти.

В обществе явно возрождается интерес к социалистическим иде­ям. И в то же время миллионы людей протестуют против нынешней власти просто потому, что она является антидемократической. Зада­ча демократизации общества остается актуальной. И если с ней не справились патентованные "демократы", закончившие свои реформы бомбежкой собственных городов, попытками введения цензуры и нару­шением прав человека, то дело левых - стать ведущей демократичес­кой силой.

Идеология левого блока есть соединение социалистических и об­щедемократических требований, равно актуальных сегодня. Речь идет не только о восстановлении ключевой роли государственного сектора как стратегии восстановления промышленности, о противопоставлении интересов основной массы народа и финансовой олигархии, но и о замене фиктивной и декоративной "демократии" подлинным народов­ластием. Под этим подпишется сейчас значительное большинство граждан России.

"Идейные социал-демократы" в России, скорее всего, останутся небольшими группами интеллектуалов. Эти группы могут сыграть важ­ную роль в развитии рабочего движения благодаря своим международ­ным связям, политическому опыту и искренней преданности делу тру­дящихся (что резко отличает их от номенклатурных "социал-демокра­тов"). Но массовое движение в России никогда не будет социал-де­мократическим, даже "с российской спецификой".

Сегодня мы видим первые признаки того, что трудящиеся, нако­нец, начинают выходить из состояния апатии. Рост числа забастовок говорит сам за себя. Ни "традиционные", ни "альтернативные" проф­союзы этим процессом управлять не в состоянии. Люди начинают про­тестовать, стихийно организовываться на местах. На самом деле это еще достаточно слабое движение, которое не нашло ни своего языка, ни своей организации.

Время породит новых лидеров и новые организации. И, быть мо­жет, ждать осталось не так уж долго. Но в любом случае будущее в российской политике есть лишь у тех, кто осознает, что необходимы не перемена лозунгов, а коренное преобразование системы и полная смена политической элиты. Коль скоро левые в нашей стране дейс­твительно, стремятся стать влиятельной политической силой, они обречены на радикализм, далеко выходящий за пределы европейских социал-демократических представлений. Но не надо заблуждаться: если эти задачи не будут решены левыми, решать их своими собс­твенными методами будут крайне правые, националистические группы. И уж они-то не будут долго тратить время на теоретические дискус­сии.