СМЕНА РЕЖИМОВ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ: ОТ ИСТОРИИ К ТЕОРИИ

(Беседа с Т.Краусом)

"Альтернативы": "Скажите, Томаш, как в странах Восточной Европы осмысливаются происшедшие там радикальные перемены? Что Вы сами, как представитель одной из этих стран, обо всем этом думаете?"

Краус Т.: "Зачастую смена режимов в странах Восточной Европы рассматривается как революция даже среди левоориентированной интелли­генции Запада. При этом крушение государственного социализма трактует­ся в рамках упрощенной альтернативы: либо капиталистическая рыночная экономика, построенная на многопартийном парламентском элитизме, либо возврат к старой системе государственного социализма. С этой точки зрения победа мирового капитализма в Восточной Европе представляется более высокой ступенью исторического развития. Теория "политической революции" служит исходным пунктом идеологии, необходимой для легити­мации режима. При таком подходе критический анализ системы просто иск­лючается. Идеологи старо-новых правящих элит обычно отождествляют рост политической демократии с ростом демократии как таковой. В действи­тельности же смена режимов значительно ограничила экономические и со­циальные аспекты демократии в странах региона. Идеологи нового режима никогда не забывают подчеркивать, что либерализм, то есть свободная рыночная экономика, и экономическая или производственная демократия несовместимы.

Складывается впечатление, что во всем регионе господствуют только две формы капитализма: "национальный капитализм" на консервативной на­ционалистической основе и "многонациональный" с неолиберальной монета­ристской моделью, игнорирующей национальные экономические интересы. Последний открыто защищает интересы богатых народов и классов и тем самым подготавливает почву и перманентно способствует подъему нацио­нального популизма.

Идеологи смены режимов подчеркивают, что манипуляция властью со стороны советских и местных коммунистов после второй мировой войны привела к разрыву связей с капиталистической мировой системой в Вос­точной Европе. Но, похоже, они забывают, что это явилось следствием баланса сил, выражавшего интересы ведущих, высоко развитых стран. Эти идеологи также забывают о том, что "раздел" Европы начался не 40 лет назад, а имеет четырехсотлетнюю историю. Волна переоценок истории представила коммунистов как "демиургов" исторических процессов. Тем же занимались и старая сталинская историография. Оба типа "историкотвор­чества" рассматривают систему государственного социализма как воплоще­ние определенных /коммунистических, марксистских, ленинских/ теорий. Но у государственного социализма в Восточной Европе были свои специфи­ческие региональные черты. Историки соглашаются с тем, что российская революция стала следствием крушения капитализма полупериферийного ти­па, слабо интегрированного с центром мировой капиталистической систе­мы. Специфические восточно-европейские черты нашли свое воплощение в таких внутренних органических проявлениях, как, например, авторита­ризм, догоняющий тип экономического развития, господство государствен­ной собственности, рудиментарные формы парламентаризма, недостаток на­циональной буржуазной культуры, выключение масс из политики, национа­листически-популистская традиция, особые черты "полупериферийного ка­питализма" и т.д.

_________________________________________________

Томаш Краус - д.и.н., Будапешт.

После второй мировой войны капиталистическая система утратила свою легитимность у народов всего восточно-европейского региона. Анти­фашистское и антикапиталистическое движения были неотделимы. Со своей стороны, идеологи смены режимов попытались совместить фашизм с социа­листической традицией, выдвинув доктрину тоталитаризма, приведшую к отождествлению коммунизма и фашизма. Предупреждая об опасности фашист­ской угрозы, они неоднократно поддерживали существование антисоциалис­тических режимов, мотивируя это тем, что "только Запад может защитить нас от крайне левых и крайне правых"".

А: "Как можно оценить стремление восточноевропейских стран "под­тянуться" до уровня Запада? Каковы шансы такого "догоняющего разви­тия?"

К.Т : "Мечта" догнать Запад имеет давнюю традицию. Утопия "дого­няющего развития" как официальная идеология изменения существующего строя исходит от интеллигентской части национальных движений Восточной Европы XIX века. Затем она была унаследована сталинистской идеологией. В 1989 году эта идеология была сформулирована в виде лозунга: "Мы сое­динимся с Европой". В действительности наиболее эффективный период "догоняющего этапа развития" пришелся на 50-70-е годы, на эпоху госу­дарственного социализма. Это развитие оказалось бы невозможным без "имперской" интеграции после второй мировой войны. Структурные харак­теристики биполярного мира в основном определялись сосуществованием с конкурирующей "социалистической мировой системой".

Неолиберальный прорыв и новые процессы накопления оказали небла­гоприятное воздействие на развитие периферийных и полупериферийных ре­гионов - на Восточную Европу в том числе. Крушение государственного социализма едва ли можно понять без учета этих экономических процессов в масштабах всего мира. В 80-х годах разрыв между Востоком и Западом углубился. Несмотря на все усилия по "догонянию", тенденция к отстава­нию от развитых стран Запада усилилась после 1989 года. Началась новая фаза периферийного развития. Внутренние региональные особенности смены режимов отражают эволюцию взаимоотношений мировой системы и Восточной Европы. Об "органическом" характере этих связей свидетельствует тот факт, что процесс изменения режимов в регионе выявил много общих черт. И это не только совпадение перемен во времени. У этой проблемы более глубокие корни.

Трансформация государства при Сталине, положившая конец Ок­тябрьской революции, обусловила и те основные проблемы, которые высве­тились вновь в процессе смена режимов. В 20-е годы наиболее важными проблемами в Советском Союзе были: а/ характер государственной власти, новый механизм осуществления политической власти; б/ первоначальное накопление капитала и в/ перераспределение собственности. Все это было тесно переплетено. В 1989-1991 годах при смене режимов основными проб­лемами оказались все те же: структура государственной власти, процесс первоначального накопления, названный приватизацией, и перераспределе­ние собственности. Конечные результаты этих перемен определяются эко­номико-политическими интересами ведущих стран. Процесс интеграции и объединения с Европой носит особый селективный характер, определяемый центром с экономической, социальной и региональной точки зрения. Зажи­точная часть населения Европы объединяется за счет "народных масс", разделяемых и противопоставляемых как по национальному, так и по реги­ональному признаку."

А: "Но как объяснить процессы, нередко навязываемые "этническим ренессансом"?"

К.Т.: "Национально-этническое возрождение в Восточной Европе сле­дует рассматривать в том же контексте. Причинами этнических конфликтов и войн стали не столько внутренние противоречия, сколько в значитель­ной степени слом структур, не отвечающих интересам ведущих стран. /Де­зинтеграция восточно-европейских федераций позволила международным фи­нансовым институтам поставить под свой контроль экономические процессы в этом регионе. Правые экстремистские движения, вспыхнувшие после сме­ны режимов, стали открытым ответом на неолиберальный вызов, который свел на нет значение новорожденных национальных парламентов. Наиболее важные шаги в экономическом развитии Восточной Европы сегодня происхо­дят под диктовку чиновников из Международного Валютного Фонда./

Успех интеграции Западной Европы неотделим от дезинтеграции Вос­точной Европы, что сильно способствует сохранению нестабильности в ре­гионе. Новые национальные государства задумывались в духе национальной буржуазной цивилизации XIX века. И хотя в эпоху международных корпора­ций и информационной революции это явный анахронизм, он имеет опреде­ленные преимущества для развитых стран. Так, например, цена рабочей силы в странах Восточной Европы резко упала. Иностранный капитал и на­циональная мафиозная буржуазия с помощью компрадорской интеллигенции с легкостью могут сломить социально-экономическое сопротивление наемных работников."

А: "Какую роль сыграло во всем этом наследие государственного со­циализма?"

К.Т.: "В индустриальном отношении государственный социализм представлял собой тип "модернизации", разрушивший феодально-капиталис­тическую и фашистскую системы и создавший "государство всеобщего бла­годенствия" в восточно-европейском стиле. Если на Западе создание та­кого государства стало заслугой социал-демократов, то на Востоке про­водниками этого процесса выступили так называемые государственные пар­тии. Но "система" была неспособной "социализировать" себя. И одна из важнейших причин этого заключалась в том, что она была тесно завязана на интересы привилегированных правящих элит. Логика сохранения власти неизменно сводила на нет все социалистические реформы, а открывала путь только сталинистским или буржуазным. Критика системы с левых по­зиций оказалась вне закона.

Во второй половине 80-х годов под давлением внешних факторов и внутренних причин, возможности для поддержания завоеваний государс­твенно-социалистической модернизации были исчерпаны: идеалы относи­тельного культурного равенства, полной занятости на базе устаревшей промышленной структуры и бесплатного образования были утеряны. Тем не менее социалистические ценности и равенство социальных возможностей оставили глубокий, неизгладимый след в сознании общества. И хотя экс­перимент государственного социализма провалился, теперь у нас есть громадный опыт для осуществления на практике теоретической и полити­ческой модели антигосударственного социализма в будущем. Мы также зна­ем теперь, какого монстра таил в себе государственный социализм - монстра второго издания капитализма полупериферийного типа".

А: "Однако существовали же левые силы, которые давно уже критико­вали подобный режим?"

К.Т.: "В Восточной Европе первыми, кто теоретически последова­тельно отказался от дихотомии частной и государственной собственности, ссылаясь на традиции российской революции и марксизма досталинского периода, стали Дьердь Лукач и кружок "Праксис" в Югославии. Социалис­тическая альтернатива была выдвинута в противовес буржуазно-социал-де­мократическому и сталинистскому государству. Следуя традициям К.Марк­са, Р.Люксембург, В.Ленина и А.Грамши, Лукач попытался вписать чисто экономическую реформу в Венгрии 1968 года в широкую общую социальную реформу, рассматривая коммунальные самоуправляющиеся структуры в ка­честве "третьего пути". Но его устремления потерпели политическое по­ражение. По словам Лукача, коммунисты-реформаторы и консерваторы-дог­матики заключили тайный союз против "утопической социальной реформы".

Будучи последователями Лукача, представители венгерской демокра­тической оппозиции первоначально встали на ту же, что и он, точку зре­ния: они делали ставку на демократическую социалистическую смену режи­ма на основе самоуправляющегося хозяйства. Еще в начале 80-х годов Аг­неш Хеллер, Ференц Фехер, Янош Киш и Дьердь Бенце отстаивали позицию, близкую к идеалам общественного самоуправления /например, наследие ра­бочих советов 1917 и 1956 гг./. Более того, они требовали "больше со­циализма" и отрицали объективную возможность демократического капита­лизма в "советском блоке". Во второй же половине 80-х годов бывшие идеологи экономического самоуправления /теперь широкоизвестные эконо­мисты, стоящие у власти/ изменили свои взгляды и призвали к превраще­нию государственной собственности в частную, к разгосударствлению пу­тем приватизации. Возрождая частную собственность, они помогли приви­легированной элите государственного социализма стать "новым обществен­ным классом". В 70-е гг. те же философы протестовали против такого яв­ления. Позднее они осознали, что при новой экономической и политичес­кой ситуации в мире они могли бы сами примкнуть к "новому классу".

С сентября 1988 года новая левая традиция, как независимое теоре­тическое, политическое и организационное направление, была представле­на "Левой Альтернативой" в Венгрии. Аналогичные организации были соз­даны по всей Восточной Европе. Но по разным причинам они не имеют мас­совой социальной поддержки. Бывшая венгерская демократическая оппози­ция отказалась от своего требования об "освобождении общества от поли­тики", однажды признанного утопическим. Эта цель звучит теперь из уст новых левых, что отличает их как от старых левых консерваторов, так и от коммунистов-реформаторов. В конце 80-х годов новые левые отказались от принятого либералами и сталинистами подхода, ставящего экономику во главу угла, предложив поставить в центр внимания "автономного индиви­дуума", способного решать свою судьбу без "помощи" бюрократии или ка­питала. Но смена режимов остановила эту тенденцию вместе с ростками общественной собственности и рабочими советами самоуправления."

А: "Каковы же перспективы новых левых?"

К.Т.: "Крушение государственного социализма вызвало упадок и в значительной степени крах европейского и мирового левого движения /что заслуживало гибели, а что следовало бы сохранить - вопрос отдельный/. В Восточной Европе новые левые, выступавшие с антикапиталистических позиций, не получили массовой поддержки. Оказалось, что под развалина­ми проросли либо прокапиталистически настроенные левые, либо популис­ты. Эти "старые левые" оказались способны завоевать власть только по­тому, что достижения старой системы государственного социализма прев­зошли социально-экономические и культурные достижения новых восточ­но-европейских режимов. Это объясняет широко распространенную носталь­гию по "социалистическим завоеваниям" и помогает бывшим коммунис­там-реформаторам из номенклатуры - сегодня они сами называют себя со­циал-демократами - вернуться к власти. Избиратели надеются, что они покончат с неравенством, богатством немногих, нищетой большинства - результатами смены режимов. Но опыт Польши, Литвы и Венгрии показыва­ет, что эти "партии-преемники" способны только придать более цивилизо­ванный характер исторической задаче смены строя, а именно - реставра­ции капитализма в регионе.

Серьезную опасность для новых левых сегодня представляют сектант­ство, абстрактное доктринерство, "сверхидеологизация" и бесконечное повторение конечных целей. Традиционные партии находятся в тупике, так как они заинтересованы только в сохранении сложившихся на сегодняшний день властных политических структур. Новые левые организации Восточной Европы, на наш взгляд, укоренятся в регионе только, если образуют ши­рокую коалицию из партий, социальных движений, общественных организа­ций и профессиональных союзов. Они смогут завоевать симпатии масс, ес­ли уловят "слабые места" системы, то есть основные местные проблемы. "Слабые точки" этих систем частично имеют специфику региона, а частич­но отражают общие проблемы мировой системы. Это: а/ безработица и неу­веренность в будущем; б/ общее разрушение механизмов самообеспечения государства, преступность как органическая часть воспроизводства отно­шений жизнеобеспечения общества; в/ способ экспроприации государствен­ной собственности и его социальные последствия, недостаточная закон­ность приватизации с точки зрения общества или весьма проблематичные шансы ее легитимации; г/ появление новых привилегированных правящих классов в противовес нищете широких масс; д/ культурное неравенство нового типа ; е/ феминизм, проблемы меньшинств и проблемы окружающей среды, проявляющиеся в новых формах; ж/ противоречие между политичес­кой демократией и диктатурой в экономической и социальной областях; з/ падение производительности в экономической и социально-культурной сфе­рах при новых режимах в странах Восточной Европы по сравнению с произ­водительностью при государственном социализме.

Для нас наиболее важным из прав человека, по-видимому, является социальное и культурное равенство возможностей. Это как раз тот воп­рос, который, похоже, не учитывается ни в либеральной, ни в консерва­тивной системе ценностей, как и в их стратегиях политической борьбы. Историческое место новых левых становится яснее, если учесть "либера­лизацию" социал-демократии и крах коммунистического движения, оказав­шегося неспособным к приспособлению. В следующем кризисе мировой капи­талистической системы новые левые смогут сыграть решающую историческую роль, если им удастся собрать воедино потенциал протеста различных со­циальных слоев. К тому времени мы должны найти необходимые теоретичес­кие и политические формы для международного сотрудничества во всех "трех мирах".