Психологические типы и устройство общества

В.Волконский

Нужен новый идейный синтез

К началу третьего тысячелетия человечество подошло духов­но обнищавшим. У человечества огромные успехи в науке, в тех­нике, развитии информационных технологий, средств связи, нако­нец, в экономическом развитии. Но нет новых идей и духовных движений, которые давали бы веру и Смысл человеческой жизни. А старые изрядно дискредитированы и требуют обновления. Нараста­ние бездуховности, угасания великих идеологий ведет к увяданию и кризису культуры.

В течение ХХ века на первый план вышли такие проблемы как нарастающий разрыв между лидирующими странами "золотого милли­арда" и отстающим от них остальным человечеством, угроза ис­чезновения (унификации) не западных культур, исторических и ду­ховных традиций. В то же время появились серьезные теоретичес­кие прорывы, позволяющие гораздо более содержательно осознать разнообразие опыта культур и цивилизаций, шире взглянуть на ценности и способы жизни, отличные от европейских (теория ци­вилизаций). Другое теоретическое продвижение связано с отходом от материализма и экономизма в истории, с прояснением роли ду­ховных, психологических, вообще "идеальных" факторов ("Протес­тантская этика" М.Вебера, архетипы К.Юнга, работы Э.Фромма, Г.Маркузе, структуалистов). Мир с нетерпением ждет новых ду­ховных прорывов или обновления старых идеологий. Новый науч­ный, философский, идеологический синтез должен, по крайней ме­ре, охватить, вобрать в себя эти открытые в ХХ столетии конти­ненты знаний.

Постулат исторического материализма, что господствующие общественные идеи и верования есть часть надстройки, что их изменение определяется развитием производительных сил и об­щественных отношений, является функцией от экономических инте­ресов, - этот постулат позволяет выявить важный фактор, несом­ненно воздействующий на процесс развития и смены религиозных, идеологических и т.д. установок общества. Но он явно недоста­точен для серьезного объяснения исторического процесса, и ХХ век показал это с полной наглядностью. Можно ли выявить некое единое направление развития, совершенствования общества, если прибавляется, накапливается не только материальное богатство и благосостояние? Хотя и не решением этой проблемы, но важным и необходимым шагом к ее решению стали эпохальные открытия в психологии. Мне представляется, что на первое место здесь сле­дует поставить теорию психологических типов. Необходимо пос­мотреть на историю через призму этой теории. Хотя главный вклад в нее вписали, видимо, специалисты по медицинской психо­логии, однако в наиболее заметных ее работах, всегда имелось в виду ее значение для истории и историософии. В следующих раз­делах статьи будет коротко охарактеризована теория психологи­ческих типов и указана основанная на ней возможная интерпрета­ция истории и общественного прогресса. А затем будут описаны несколько более конкретных общественных проблем, в которых учет психологических типов должен быть одним из главных факто­ров.

Психологические типы и примеры их роли

в общественных процессах

Многие склонности и способности индивида, а потому и ха­рактеристики его поведения предопределены устойчивыми чертами психики, составляющими его психологический тип.

Аналогично можно утверждать, что распространение и влия­ние тех или иных учений и верований среди народа, а также уко­ренившиеся в обществе институты и стереотипы поведения в зна­чительной мере определяются господствующим в этом народе пси­хологическим типом личности (или пропорциями, в которых предс­тавлены в нем разные типы). Пока почти нет серьезных исследо­ваний, раскрывающих влияние господствующего психологического типа (национального характера) на культуру, религию народа или "исторический выбор" им политического или социально-экономи­ческого строя. Еще меньше надежных данных о причинах, определяющих основные черты национального характера или его измене­ние (изменение пропорций, в которых представлены разные психо­логические типы). Тем не менее, очевидно, что без категории психологического типа не удастся объяснить факты удивительной устойчивости многих черт национального характера (или "цивили­зационного кода"), которые отличают один народ от другого, или совершенно непредсказуемых последствий, к которым приводят иногда попытки "пересадки" институтов от одной страны в другую (наподобие той "реакции отторжения", которую вызвали в России "рыночные" реформы 90-х годов).

Часто человек не может воспринять тех духовных истин или культурных ценностей, которые для другого, даже живущего в том же обществе, является непосредственной очевидностью, так же как дальтоник не воспринимает различие красного и зеленого и не может оценить по достоинству живописный шедевр. Возможности развить многие психические способности человека путем воспита­ния и образования весьма ограничены. В практически и интеллек­туально ориентированном европейском обществе наиболее острые конфликты непонимания бывают связаны с различиями по способ­ностям парапсихологического и мистического характера, посколь­ку одаренные такими способностями всегда составляют малый про­цент от всего населения. Например, свидетельства экстрасенсов - людей, обладающих повышенной способностью восприятия биополей, что они видят ауру (нимб) над головой святого, всегда вызывали недоверие у остальных, пока супруги Кирлиан не изобрели способ фотографирования ауры. Если глубоко верующий человек говорит, что для него общение с Богом или духами ничуть не менее реаль­но, чем свидетельства пяти органов чувств, то прагматически и чисто интеллектуально ориентированным людям (другой полюс "оси мистической одаренности") гораздо легче рассматривать такие свидетельства даже со стороны близких людей как преднамеренный или непреднамеренный обман, чем поверить в их реальность. Тем более что примеров такого обмана действительно очень много.

Наиболее фундаментальное описание психологических типов, их проявления в бытовом поведении человека и, что особенно важно для нас, в характере его мышления, художественного, философского,  духовного творчества на исторических примерах дал

К.Юнг [1]. Его типологическая модель основана на чисто психо­логических феноменах, таких как психические функции - мышле­ние, эмоции, ощущения, интуиция, преимущественная оценка (вни­мание, интерес) внешних или своих внутренних реальностей (экс­травертивный или интравертивный тип). Собственно, он выделяет четыре основных типа - интеллектуальный, эмоциональный, сенси­тивный (ощущающий тип) и интуитивный - в зависимости от того, какая из основных психологических функций признается более ценной, более важной. Юнг считает, что это обычно и наиболее развитая, наиболее дифференцированная функция у данной личнос­ти.

Параллельно с работой Юнга и особенно в дальнейшем появ­ляются исследования, определяющие психологические типы, исходя из близости к известным психическим болезням, и изучающие связь с биохимической основой психики (дихотомия шизоидного и циклоидного типов [2] - см. также [3], [4]), специальное ис­следование о влиянии внутреннего химизма, конкретно гормонов внутренней секреции ("гормональной формулы" - сочетания гипер- и гипофункции тех или иных желез) на внешний облик и психические особенности человека [5]. К этой тематике можно отнести и ра­боты о мужской и женской психике и влиянии их на духовную жизнь и культуру (в частности, [6]).В последние десятилетия в активный тезаурус многих гуманитарных дисциплин вошли понятия правополушарной и левополушарной психики, основанные на разли­чии функций левого и правого полушарий (установленном на осно­ве клинических и иных данных (см. [7]). Началось осмысление связи левополушарного и правополушарного психологических типов с духовными и культурными историческими феноменами [8], [9].

Различия в численных пропорциях индивидуумов разных пси­хологических типов в разных нациях, социально-экономических слоях одного и того же общества создают зримые различия психо­логического облика разных национальностей, социально-экономи­ческих классов и сословий.

Предположительно, мистические способности человека связа­ны с развитием более древних затылочных и теменных отделов мозга, кора больших полушарий - наиболее поздний продукт раз­вития мозга. Этому соответствует порядок включения в работу после периода поражения мозга сначала задних и только затем передних его отделов, возможность возбуждения галлюцинаций, аналогичных галлюцинациям мистически одаренных людей, с по­мощью электростимуляции затылочных областей мозга и др. данные.

С развитием задних и передних частей полушарий мозга свя­заны два периода усвоения механизмов речи в раннем возрасте: первый период - усвоение механизмов, позволяющих называть предметы внешнего мира (без глаголов), и второй - механизмов, позволяющих строить предложения. Серьезное изучение с помощью современных методов социаль­ной психологии характеристик социальных слоев, национальных различий и т.д. началось, насколько я знаю, только в последнее время. Для проблем, обсуждаемых в данной статье, образцом мо­жет служить работа К.Касьяновой [10].

К.Юнг ввел также понятия коллективного бессознательного и архетипов - образов и символов, заряженных психологической энергией и составляющих содержание этого бессознательного. Психологический субстрат, определяющий формирование архетипи­ческой основы этноса, нации, цивилизации, - то, что Юнг назвал психологическими типами. Изменения архетипов и психологических типов в историческом времени почти не изучались. Нет сомнений, что они происходят, в частности, под воздействием складывающе­гося социально-экономического (институционального) устройства общества.

Историю сообщества можно рассматривать как процесс взаим­ной адаптации господствующих психологических типов, системы архетипов и социально-экономического устройства. В этой тройке наиболее устойчивым и консервативным элементом, по-видимому, является система господствующих психологических типов. Поэтому стабильность, устойчивость социально-экономического устройства зависит от того, насколько это устройство соответствует психо­логическому типу, характерному для данного народа. Если уста­навливается, навязывается система институтов, не отвечающая психологическим характеристикам, она оказывается исторически недолговечной. А серьезные попытки революционеров (или конт­рреволюционеров, как нынешние российские реформаторы) за ко­роткий срок изменить "природу человека", создать "нового чело­века" (а не приспособить общественное устройство к наличной психологической структуре общества) всегда связаны с тяжелыми жертвами и потерями и могут приводить к деградации народа. Ко­нечно, социально-значимые типы поведения нельзя однозначно со­отнести с наличием тех или иных чисто психологических характе­ристик. Тем не менее, разные социальные роли и разные виды де­ятельности в экономике, политике, культуре требуют от человека резко различающихся способностей и склонностей. Видимо, доста­точно определенно по психологическим качествам можно выделить слой людей, готовых к монашеской жизни. Сама способность к глубокой вере и потребность в вере явно составляет специальный психологический феномен, и приводят человека к религии или к коммунистическим убеждениям.

В социологических и психологических исследованиях описано мало психологических характеристик, существенных для объясне­ния явных и социально-значимых различий между разными сооб­ществами (нациями, цивилизациями, этносами) или слоями и груп­пами населения внутри одного сообщества.

Важным примером такой характеристики служит приоритет ин­теллектуального и волевого начала в западной культуре и циви­лизации. Этим чертам соответствует приоритетная ценность раци­онализма перед различными иррационалистическими теориями и идеологиями и Деятельности перед Созерцанием.

На этом языке можно определить и основные линии критики западной модели: это подавление остальных психических функций и склонностей, а следовательно и многих общественных институ­тов односторонним, "одномерным" и чрезмерным развитием этих ("буржуазных") черт психики. Наглядной иллюстрацией такого подхода служит "бунт молодежи" и ее "контркультура", провозг­ласившие "Великий Отказ" и ненависть к самым цивилизационным основам "буржуазной", западной системы в послевоенные десяти­летия - в 50-60-е годы, т.е. в период ее наиболее успешного развития. Как в декларациях создателей контркультуры, так и в практике молодежного движения провозглашались и реализовыва­лись: освобождение инстинктов; предпочтение чувственному и мистическому опыту; интуиции и воображению, а не рациональному знанию; невербальному выражению своего опыта (т.е. не надо оформлять его в слова) [11, с. 125].

Один из идеологов контркультуры, американский психолог Норман Браун, подхватывая полемику Руссо с Декартом, заостряет ее: "Сущность человека состоит не в мышлении, как полагал Де­карт, а в желании". Идея использования наркотиков для открытия "мистического измерения" превратило психоделию в средство преодоления своего  разумного,  сознательного  "я"  и необходимый элемент новой культуры. "Можно ли быть человеком без ЛСД? пи­сала одна из "подпольных" хиппианских газет, - Ответ бесспо­рен: нет!" На алтарь религии "освобождения от всемирного па­ука - Разума и паутины его" (выражение Ф.Ницше) были принесены многие жертвы. Многие прославленные звезды рока и бита умерли от наркотиков, оставив как бы образцовые жития служителей но­вого культа.

Особое значение имеет психологический фактор при формиро­вании социального и культурного типа радикала. Ряд исследова­телей "новых левых" движений констатируют, что множество весь­ма разнородных по целям и установкам групп и представителей этих движений объединяет не программная или социальная, а только духовно-психологическая общность и некоторые самые об­щие идейные истоки [4]. Объединяющим началом этих групп приз­нается резкая враждебность ко всем реально существующим в мире структурам власти, "резкая враждебность к традиционному либе­рализму (в "отчужденном" варианте), отрицательное отношение к добродетели "терпимости", смутная вера в "Закат Европы" (И.Хау). Наряду с таким "самоопределением через отрицание" в области социально-политических "программных" установок, их объединяет "стиль действия и наличие утопической цели, ... тогда как все иные идеи и организационные формы остаются очень зыбкими" (Р.Левенталь). Дж.Джонсон так характеризует "интерна­циональный" тип бунтаря, экстремиста: максимализм и горячечное нетерпение в определении своих целей и путей их достижения, отсутствие достаточно четких теоретических разработок, склон­ность указать на конкретного виновника ситуации; ситуация час­то воспринимается им как тупиковая; стремление охватить унич­тожающей критикой все стороны общества и основные культурные ценности.

В этих описаниях сквозит некая психологическая основа, объединяющая их с наиболее экстремистскими группами как ле­вых, так и правых, революционных и контрреволюционных движе­ний, а также некоторых средневековых сект, - неприятие существующего мира,  стремление  к радикальным переменам,  не так уж важно, в какую сторону (по принципу "нехай гирше,  да иньше"). Мы вернемся еще к опыту "молодежного бунта" в следующих разде­лах статьи.

В настоящей статье нет возможности изложить специальную большую тему о связи длинных волн Н.Кондратьева (50-летние циклы) с периодическими повторениями циклической смены гос­подствующей политико-идеологической ориентации и доминирующих художественных стилей в искусстве и архитектуре. Принято счи­тать, что кондратьевские циклы имеют экономический характер. Об этом имеется огромная литература, и в большинстве работ анализ самого феномена и его причин ограничивается только эко­номическими факторами. Между тем, рассмотрение изменений при­мерно через каждые 25 лет доминирующих тенденций в культурной и политической картине общества делает вполне правдоподобной гипотезу, что в основе этих перемен лежит замещение в его элитном слое одного психологического типа другим со сменой по­колений. В работах [9], [13] прослежены эти культурно-полити­ческие циклы в истории России за последние три столетия.

Некоторые социально-психологические характеристики

русского характера

В течение нескольких веков как леволиберальная, так и социалистическая идеология и пропаганда доказывали, что все народы одинаково талантливы, что различия в способностях и склонностях характеризуют только отдельных их представителей, но не целые нации. Проблема неравенства людей и народов обычно рассматривается только в экономическом, так сказать, в коли­чественном аспекте. Между тем, в обыденном сознании прочно укоренено убеждение, что есть народы "торговые", и есть неспо­собные к этой деятельности (в России каждый ежедневно видит, что рынки в крупных городах "схвачены" азербайджанцами и дру­гими "лицами кавказской национальности"), есть народы, способ­ные к созданию сильного государства, есть - славящиеся своими воинами. Несомненно, во многих случаях такие "национальные особенности" объясняются чисто социально-экономическими или даже географическими причинами (например, монопольным положе­нием кавказцев в России по производству и торговле фруктами). Однако имеются серьезные исследования, свидетельствующие, что разная направленность способностей, интересов, склонностей мо­жет иметь и более глубокие корни - в истории, традициях, куль­туре, коллективном бессознательном в доминирующем психологи­ческом типе. Совсем разных психологических качеств требует ра­бота в торговле, вообще в сфере рыночного посредничества (об­щительности, личной инициативы) и на крупном индустриальном предприятии (умения руководить и подчиняться дисциплине). И это вовсе не расизм. Это различия, в первую очередь, не коли­чественные, а качественные - разнонаправленность способностей, интересов, склонностей, определяемая историей, традициями, культурой, коллективным подсознательным и доминирующим психо­логическим типом.

В книге К.Касьяновой [10] приводятся результаты сравни­тельного анализа (с помощью современных методов тестирования) достаточно представительных выборок россиян (советских граж­дан) и американцев, демонстрирующие вполне значимые различия по большинству фундаментальных психологических характеристик.

Одно из важнейших отличий российского психологического типа от американского - "репрессивная" модель ответа на ситуа­цию. Репрессия - это функция надсознания, сверхсознания, это механизмы, контролирующие поступление в сознание (или исключа­ющие из сознания) не одобряемых импульсов и содержаний, исхо­дящих из фрейдовского id - "оно". З.Фрейд различает в сверх-сознании супер-эго,  которое действует  как  запрещающая совесть, не  допускающая  в сознание (или исключающие из него) некоторые виды инстинктивной активности, и носит принудитель­ный характер. Эго-идеал - комплекс сознательно принимаемых и искренно желаемых стандартов добра и высшего блага, который обеспечивает позитивную устремленность к идеалам путем супрес­сии (частный вид общего понятия репрессии). В русской менталь­ности в результате тысячелетнего господства православия, эго-идеал - это в первую очередь, идеал смирения и терпения. [10, с. 107-112].

Возможны два принципа существования общества и культуры: "либо изменения и приспособления к себе окружающей культуры, либо сохранения ее и приспособления себя к ней. Первый принцип максимизируется в западноевропейской и производных от нее культурах... Мы воспринимаем эти эталоны на рефлекторном уров­не. А на уровне "социальных архетипов" реализуем, повидимому, второй принцип".

Для российской цивилизации, постоянно испытывающей мощное воздействие "экономической цивилизации" Европы и сохраняющей наследие восточных империй, наиболее актуально различие психо­логических характеристик "рыночников" и "государственников".

Вот данные, приведенные в книге [10] по группе перемен­ных, характеризующих господствующий тип общения. Русские по всем шкалам выбирают значения, соответствующие (по Т.Парсонсу) склонности к "диффузному общению" в противоположность амери­канцам, демонстрирующим "конкретное общение". Конкретный тип общения характеризуется тем, что человек устанавливает связи с разными людьми для разных целей общения (с одними занимается туризмом, с другими беседует на философские темы и т.д.). При диффузном общении человек выбирает себе друзей, круг общения не для реализации тех или иных конкретных целей, а по некото­рым общим признакам, характеризующим их как личности. При этом круг общения складывается медленно и не просто и характеризу­ется определенной замкнутостью. Устанавливаются тесные и ус­тойчивые связи, которые если разрываются, то весьма болезненно и только при крайних обстоятельствах. Естественно предположить, что носители культуры или представители психологического типа,  предпочитающего диффузное общение (русские) должны быть менее способны к деятельности "торговой", точнее, посредничес­кой, и более способны к производственной деятельности, требую­щей психологической "притирки" друг к другу членов относитель­но узкого и постоянного коллектива. Эта гипотеза становится особенно убедительной при рассмотрении конкретных шкал, обна­руживающих различия в типе общения. Эти шкалы К.Касьянова ин­терпретирует как "трудность в завязывании контактов, медлен­ность вхождения в новую социальную среду, суженность сектора общения", наряду с "умением считаться с мнением окружающих", "сохранением и налаживанием согласия с другими людьми, стрем­лением к сохранению и поддержанию отношений в группе" (шкала "конселорности") [10, с. 50, 55, 61]. Общий результат можно суммировать понятием "социальный интроверт", склонность брать много от немногих.

В то же время высокие значения по шкале "конселорности" могут быть интерпретированы как склонность русских "работать на согласие", склонность к коллективизму. Шкалы "эго-сверх­контроль" и "альтруизм" свидетельствуют о высоком значении для нас долга и иных моральных, а не юридических (не формализован­ных) образцов, заложенных в нашем сверх-Я. Это качество нашей культуры составляет и базу для высокой ценности служения госу­дарству.

Отличие русских в "характере общения", в высокой ценности межличностных отношений можно связать также с характером моти­ваций труда и творчества. Необходимой частью творческого труда служит стремление "воплотиться во внешнем мире", "закрепить себя в мире". Согласно Марксу, труд должен превратиться из тя­желого бремени в труд творческий, в первую жизненную потреб­ность. Этот процесс в современном постиндустриальном обществе прослеживает, в частности, А.Бузгалин. Он пишет [14, с. 10]: "в отличие от "обыкновенного" труда, целью и мотивом которого является продукт", творческий труд "сам по себе, как процесс, есть цель и стимул, его содержание не отчуждаемо, отчуждаем лишь материальный продукт". По-видимому, это представление стоит уточнить.  Не просто процесс труда является сам по себе целью и мотивом (тружусь ради удовольствия, "удовлет­воряю свое любопытство" и т.п.), а возможность благодаря этому труду "воплотиться во внешнем мире", закрепить себя в мире" (выражения П.Флоренского), в частности, результат труда должен получить признание современников или потомков. Так вот, "носи­тель нашей культуры больше склонен закреплять себя в своеоб­разном материале, а именно - в других людях" [10, с. 258].

Интересно сопоставить эти выводы с приводимыми К.Касьяно­вой реферативными данными о японской этнической культуре. Ряд черт несомненно сближает японский тип культуры с русской. Это "преувеличенное сознание роли социальных связей и общественных обязанностей", признание высокой ценности государства. Наряду с этим имеется существенное отличие японцев, которых никак не назовешь "социальными интровертами". Для них характерны "эмпи­призм", "практицизм", "утилитаризм и прагматизм" в смысловой сфере, "эмпиризм", "преобладающее внимание к событиям и фактам по сравнению с абстрактными законами и умозаключениями, а так­же к частностям по сравнению с общими понятиями. Типичные чер­ты экстраверта, которые, несомненно помогли японцам вырваться в лидеры современной либерально-рыночной экономики.

Психологические типы и критерий прогресса

в устройстве общества

Теперь, после описания примеров связи социально-психоло­гических характеристик с общественными процессами, возможно, не покажется чистой схоластикой следующая гипотеза о главном кри­терии исторического прогресса.

Господствующие технологии производства, общественное уст­ройство (классовая или сословная структура, государство, идео­логия), общепринятые идеологические установки могут способс­твовать успеху людей с определенными психологическими чертами (тем или иным социально-психологическим типам). В их руках оказывается власть, деньги, моральный авторитет, из них рекру­тируется элита. Другие психологические типы оказываются угнетенными, их представители не находят применения своим талан­там, эмигрируют и накапливают ненависть к режиму. Специалисты по биологической эволюции, по системам биоценоза знают, что только достаточное разнообразие видов, обладающих резко разли­чающимися механизмами адаптации и потенциями развития, делает систему надежной и способной к длительной и эффективной эволю­ции. Это теоретически обосновано в трудах по теории систем. Если бы в период подавляющего господства древних ящеров не оказалось на планете редких популяций млекопитающих, затерян­ных в своих узких экологических нишах и тогда еще очень несо­вершенных, животный мир наверно до сих пор остался бы на уров­не насекомых и рыб.

Смену цивилизаций, социально-экономических укладов и фор­маций в истории можно оценивать по тем социально-психологичес­ким типам, которые при этом находят себе применение, свое мес­то в обществе, получают возможность действовать на пользу себе и социуму.

Можно предположить, что в период относительной разобщен­ности малых родоплеменных групп, когда жизнь жестко регламен­тировалась традициями и примитивными религиозными верованиями, главную роль в группе играли люди властного темперамента и об­ладатели мистических и парапсихических способностей.

Важнейшим этапом в развитии общественного устройства и в формировании культурных, цивилизационных механизмов психики стало возникновение государства. В элиту должны были выдви­нуться люди с талантами политических деятелей, администрато­ров, военачальников. Эта новая форма организации общества, су­дя по устойчивости и длительности существования древних госу­дарств, была гораздо более эффективна, чем прежние. Она опира­лась на людей с развитой способностью подчинять свою жизнь надличностным ценностям, стимулировала развитие механизмов сверх-сознания - супер-эго и эго-идеала. Параллельно в различных регионах мира в рамках различных региональных систем вырабатывалась техника общения с божест­вом, развития парапсихологических возможностей человека, очи­щения и освобождения дкха от телесных, материальных зависимостей (буддизм и йоги в Азии,  христианские мистики и святые  на Ближнем Востоке и в Европе).

Важнейшая переоценка общественных ценностей связана с возникновением христианства. Христос открыл новое измерение для оценки человека, направления его усилий и общественных ре­зультатов его деятельности, связанное со способностью к любви и самопожертвованию не во имя только личного спасения, но во имя других людей, с углублением внутренней, духовной жизни, позволяющим обрести духовную свободу, не уходя от проблем об­щества.

В конце средних веков в Западной Европе сформировались условия для возникновения "экономической цивилизации" [15] и реализации возможностей "предпринимательского" типа. С уста­новлением капитализма этот тип стал господствующим в обществе.

Быстрый рост престижа и влияния науки в Европе, а вместе с ней и людей с собственно интеллектуальными способностями, начинается с XVI-XVII вв. (в Китае престиж интеллектуальных способностей еще с древних времен поддерживался системой экзаменов на замещение государственных должностей).

Идея оценивать устройство общества по "разнообразию людс­ких характеров" (выражение Дж.Стюарта Милля), которые оно по­рождает, в той или иной форме высказывались разными философа­ми. Применение ее к психологическим типам - ее самая естест­венная конкретизация. Еще Вильгельм фон Гумбольдт (конец XVIII в.) писал: "Цель человечества есть развитие в своей среде наи­большего разнообразия". Однако вопрос, какое же устройство об­щества этому способствует, решался ими по-разному. В.ф.Гум­больдт и С.Милль заботятся только о свободе - свободе от госу­дарства и от деспотизма общественного мнения.

Казалось бы, с точки зрения возможностей для развития личности разных психологических типов наилучшим идеологическим принципом является либерализм. Однако наиболее известные кри­тики западного устройства общества, характеризуемого макси­мальным в истории либерализмом в политической и экономической сфере, обвиняют его именно в отсутствии разнообразия. По выра­жению Константина Леонтьева [16, с. 82], в Европе происходит процесс "упростительного смешения". Выравниваются условия в разных странах и областях, смешиваются сословия, стираются различия в воспитании и т.д. К.Леонтьев был одним из идейных отцов быстро развивающейся теперь теории цивилизаций или этно­генеза. Наиболее плодотворный период развития каждой культуры он характеризует как "цветущую сложность", которую понимал как разнообразие в единстве.

Этому противоречит распространение единых принципов, це­лей, идеалов экономической цивилизации. Для плодотворного раз­нообразия недостаточно свободы, если главным условием всякого успеха, власти, возможности реализации любой идеи служат день­ги, если главной целью, одобряемой обществом, является матери­альное благосостояние. Не свобода соревноваться в нахождении самых эффективных способов достижения богатства и власти в единообразных общественных условиях, а наличие разнообразных "общественных положений" служит главным условием и стимулом для развития индивидуальности, для возникновения сильных и оригинальных человеческих характеров, для прогресса челове­чества.

Расхождение между либералами и консерваторами типа К.Ле­онтьева в том, должно ли государство официально признать су­ществование разных "общественных положений" этой сложившейся структуры социально-экономических слоев и групп, поддерживать нормальные для них условия жизни, регулировать изменения в этой структуре и т.д.

К.Леонтьев, идейный консерватор и сторонник сильного го­сударства, был убежденным противником тоталитарного единообра­зия. Вот как современно звучит его предостережение о "быстром единообразии" при объединении под общей властью родственных народностей: "примеры большой Италии и великой Германии дока­зывают, что объединение племенное, увеличивая на короткое вре­мя силу государства, ослабляет культурную плодотворность об­щества" [16, с. 114].

Одно из главных обвинений коммунизма - унификация, обез­личивание, нивелировка людей, разрушение таких надличностных объединений, как нация, семья, религия. К.Маркс называл такие учения "казарменным социализмом". На самом деле, если комму­низм и можно винить в грехе обезличивания и разрушения тради­ционных общностей, то в этом он является не больше чем верным последователем западного капитализма и всей экономической ци­вилизации, которую можно назвать Великим Нивелировщиком и Ве­ликим Антитрадиционалистом.

Сейчас понятие тоталитаризма западная пропаганда одноз­начно связывает с суперэтатистскими обществами фашистского или коммунистического типа. Между тем единомыслия в главных вопро­сах политики и идеологии в либеральных западных странах отнюдь не меньше. Системы контроля общества не только за поведением своих членов, но и за их идеологической лояльностью всегда были там не менее эффективны. Просто этот контроль осущест­влялся другими (более гуманными?) механизмами. В последнее время в среде интеллектуалов все чаще появляется термин "тота­литарная демократия" (см., напр.,[17]). Один из наиболее глу­боких экономистов второй половины ХХ века, лидер группы, соз­давшей теорию периферийной экономики, Р.Пребиш формулирует свой вывод с полной отчетливостью: "политический и экономичес­кий либерализм становятся несовместимыми", "ради достижения полного либерализма приходится жертвовать либеральной демокра­тией со всеми вытекающими отсюда последствиями для индивиду­альных свобод и прав человека" [18, с. 261 и 38].

Если тоталитаризм коммунистического типа связывается с антиутопией Орвела "1984-й", то тоталитаризм западной демокра­тии - с антиутопией Олдоса Хаксли "Прекрасный новый мир".

Способность обеспечивать возрастающее удовлетворение пот­ребностей все большего количества людей приводит к тому, что протест против существующего порядка, неподчинение Системе представляются социально бессмысленными. Общество настолько богато, настолько рационально управляется, настолько искусно манипулирует общественным мнением, что любой протест интегри­руется Системой.

В своей  наиболее  известной  книге  "Одномерный человек" Г.Маркузе пишет: "Огромное число спиритуалистических, метафи­зических и богемных установок, которые могли бы породить внут­реннюю духовную среду, противостоящую status quo, оно, (запад­ное общество - В.В.) легко переваривает как часть своей оздо­ровительной диеты" [19, с.18]. В результате утрачивается вто­рое, внутреннее измерение жизни индивида (семьи), антагонис­тичное внешним нуждам, происходит тотальное поглощение индиви­да, его идентификация с обществом. Человек и общество стано­вятся одномерными. Автор признается: "Самый слабый пункт кри­тической теории - ее неспособность указать освободительные тенденции внутри существующего общества" (общества развитых индустриальных стран - В.В.) [19, с. 333].

Диагноз одномерности Г.Маркузе вполне оправданно относит не только к развитым капиталистическим странам, но и к излишне бюрократизированному и отдавшему приоритет чисто материальным целям советскому обществу, которое обеспечивало господство своего истеблишмента другими средствами, но в основном болело теми же болезнями.

Что этот контроль и субъективно воспринимался большой частью общества на Западе (возможно и большей, чем в "тотали­тарных" странах) советского блока как невыносимый, подавляю­щий, - лучшим доказательством этого (или по крайней мере, наг­лядной иллюстрацией) служит мощное движение сопротивления "системе" внутри самого западного общества - "бунт молодежи" 50-70-х годов, породившее свою контркультуру. Выступив с мес­сианской претензией на формирование "нового сознания", "нового варварства", освобождающего стихийные силы жизни, "закрепощен­ные" буржуазной культурой, оно на удивление быстро выродилось [11]. Часть контркультуры, связанная с темами "сексуальной ре­волюции" влилась в русло высокодоходного порно-бизнеса. Комму­ны хиппи, от которых ждали создания "новой, неагрессивной раз­новидности человека" (через марихуану и ЛСД), быстро сраста­лись с преступным миром по каналам торговли наркотиками. Куми­ры рок-музыки стали получать фантастические барыши. Наиболее непримиримые противники "системы" с атомной бомбой, как ее наивысшим порождением, превратились в "красных" террористов, по­купающих оружие у неонацистов.

Нельзя не согласиться с авторами [20], что доминирование любой из подсистем общества, если оно переходит некоторые пре­делы и ведет к подавлению других подсистем, действует разруши­тельно на все общество, - будь то излишняя экономизация или этатизация, милитаризация или клерикализация. Каждая цивилиза­ция находит свое, наиболее ей соответствующее сочетание роли этих подсистем и допустимые границы их автономности.

Серьезная причина нынешнего кризиса российского общества и ослабления государства - духовный и идеологический раскол общества, который имеет глубокие корни в культуре, историчес­ких традициях и социально-психологических особенностях рос­сийской цивилизации.

Одна часть общества - это люди, в силу своих психологи­ческих особенностей, родственных и жизненных связей и иных причин склонные и способные к самостоятельной коммерческой или посреднической деятельности в условиях рынка. Другая часть - люди, более склонные и способные к совместной работе в больших коллективах крупных предприятий или государственных структур, к дисциплине подчинения и руководства.

Россия не пережила реформации, и для русского человека материальные богатства и экономическое преуспевание никогда не сочеталось с духовными, смысловыми символами, он не ощущает частную собственность священной.

В настоящее время ряд факторов (демонстрационное влияние успешного развития лидирующих капиталистических стран, излиш­нее огосударствление экономики в СССР, мощное воздействие за­падной культуры через СМИ) породили у большой части россиян недоверие к государству и всем общественным структурам. Значи­тельная часть молодежи восприняла установку: лучшее, чего мож­но добиться в жизни, - это богатство и благополучие для себя и своей семьи.

Однако настоящий трудовой энтузиазм, интеллектуальное подвижничество, массовая инициатива по налаживанию жизни и по­рядка, подъему производства могут охватить общество только с укреплением веры  в  надличностные  ценности,  в то,  что твой труд, твое терпение,  твой героизм нужны не только тебе,  но и Родине, а Россия нужна не только нам, но и миру. В России всегда было (и есть сейчас) достаточно людей, готовых к служе­нию и верности Народу и Государству, если они видят, что госу­дарство старается установить справедливость и борется за инте­ресы народа.

Этот фактор необходимо специально учитывать при формиро­вании идеологической и даже экономической политики. Дело не только в необходимости преодоления недопустимых разрывов в до­ходах и богатстве, которые углубляют и обостряют раскол идео­логический. У России есть вполне позитивный опыт социаль­но-экономического устройства, при котором "рыночники" и "госу­дарственники" могут найти применение своим склонностям и спо­собностям, окажутся востребованными. Это двухсекторная струк­тура экономики типа российской экономики периода 20-х годов (НЭПа). Сильный государственный сектор, включающий основные топливно-сырьевые предприятия, приносящие ренту природных ре­сурсов, и другие крупные доходообразующие предприятия и струк­туры. Остальная экономика - рыночный сектор. Государство конт­ролирует основные финансовые потоки и благодаря этому способно определять основные условия работы остальной экономики в ры­ночном режиме, не упуская из-под своего контроля главные пара­метры и пропорции развития.

В период НЭПа в СССР были достигнуты исключительно высо­кие темпы экономического роста - по 44% в год. Это было первое "экономическое чудо" в ХХ веке. Потом этот опыт активного участия государства в экономике и руководства рыночным секто­ром был использован (в разных формах) Ф.Рузвельтом для выхода из Великой Депрессии, Францией и Японией после 2-й мировой войны, Китаем - в последние два десятилетия, Индией - после обретения независимости и т.д. Именно за счет сочетания рынка и государственного руководства были осуществлены наиболее впе­чатляющие экономические рывки.

Либералы и "государственники" в западной цивилизации

Противостояние либералов и "государственников" - вовсе не своеобразие России. Оно составляет основной пафос различия германской и англосаксонской ветвей западноевропейской культуры.

Наиболее острую форму идеологическое расхождение между ними получило в XIX и в XX веке, когда Англия стала лидером капиталистического развития и либеральной идеологии, а Герма­ния - основной базой формирования антирыночной, в основном го­сударственнической идеологии. Разновидности социалистического течения мысли представляют собой различные варианты восстания против экономической цивилизации. Если марксистское коммунис­тическое учение было воспринято Россией и реализовано в виде русского большевизма, то другая ветвь ("прусский социализм"), соединившись с национализмом и расизмом, привела в ХХ веке к возникновению фашизма.

Расхождение англо-саксонской и германской духовных тради­ций дало основу для геополитической теории, трактующей историю как извечную борьбу морской, или островной, и континентальной цивилизаций (у нас эту концепцию развивает и последовательно ис­пользует А.Дугин.) и стало одной из причин самой страшной в исто­рии войны (И война России с Германией (вторая мировая), и после­довавшая за ней холодная война (третья мировая), были для Рос­сии войнами межцивилизационными. В СССР к началу Отечественной войны западная компонента коммунизма была в зна­чительной степени "переварена" российской традицией. Война демократических стран с германским фашизмом - это конфликт - это конфликт внутрицивилизационный.), но все же обе традиции возникли в лоне западной цивилизации. Их общий источник - фаустовский дух, приоритет Деятельности и рационализма.

Противопоставление германской и англо-саксонской тради­ций, может быть, наиболее ярко представлено в мало известной у нас работе О.Шпенглера [21], написанной в начале 20-х годов.

После Октябрьской революции в России О.Шпенглер обиделся на несправедливость истории, позволившей русским присвоить се­бе социалистическую идею, выношенную немецкой нацией и вопло­щенную в прусской государственности. Вот как он ее характеризует. "Прусский инстинкт говорит: власть принадлежит целому. Король - только первый слуга своего государства". "Наше самое святое и великое достояние - это сознание, подчиняющее единич­ное лицо целому", требуя от самих себя исполнения обязаннос­тей, а не от других предоставления прав". Прусский социализм - "это единство, в котором каждый в зависимости от своей соци­альной ценности, своего таланта в области добровольной дисцип­лины на основе внутреннего превосходства, своих организаторс­ких способностей, добросовестности и энергии, своего чувства духовной общности с другими становится на подобающее ему мес­то".

Он противопоставляет прусскую идею социализма англо-сак­сонской идее либерализма. В англо-саксонской парадигме место человека в обществе определяется богатством и успехом. В не­мецкой - долгом и сознательной дисциплиной. Прусская этика ос­нована на презрении к богатству и личному "счастью". В ее ос­нове не "счастье", а долг. А как это реализуется? "Над жизнью господствует служебное положение ..., а не разница между бога­тыми и бедными". А вот и совсем конкретно: социализм - это "превращение рабочего в хозяйственного чиновника, предпринима­теля - в административного чиновника..." И дальше: Германия - не общество преуспевающих в конкуренции (как в обществах анг­ло-саксонского идеала), а "трудящихся каждый на своем месте, в своей общественной клеточке" (Очевидно, прусская идея социализма (по О.Шпенглеру) не тождественна русской традиции. Прусский социализм - это по преимуществу идея государственности, это этатистский социа­лизм. Российская общинность, коллективизм не покрываются идеей государства, не идентичны ей. Другое бросающееся в глаза отли­чие от русской идеи социализма - отсутствие принципа социаль­ной справедливости, социальной защиты. На протяжении всей кни­ги эти понятия не упоминаются ни разу. Лишь однажды вскользь упоминается солидарность. Прусский социализм - это социализм без идеи равенства. Он вполне сочетается с расистской идеей избранного народа.). При описании прусской идеи О.Шпенглер солидаризируется с Гегелем, который в центр истори­ческого развития ставит государство.  "Государство - это твор­ческое начало истории".

Прусские "социалисты" оправдывают любые разрывы в богатс­тве, власти и возможностях развития между классами (или слоя­ми) в обществе государственной необходимостью, различием расы господ и расы рабов и т.д. Представить себе официальное введе­ние расистской идеи в идеологию русского коммунизма невозмож­но. Сердцевиной устойчивой идеологии в России всегда является пушкинская "всечеловечность". В тридцатые годы нашего столетия приоритет общества и го­сударства над личностью и их реальная власть в Германии и СССР достигли явно патологических высот. В ответ на это в западном мире активизировалась либерально-индивидуалистическая альтер­натива, которая в послевоенные десятилетия вышла далеко за пределы борьбы с фашизмом и коммунизмом. В числе наиболее глу­боких пророков-провозвестников новой религии Свободы, один из властителей дум ХХ столетия Э.Фромм. Рассмотрим его книгу "Бегство от свободы", изданную в 1941 г. в разгар войны с фа­шистской Германией. Э.Фромм не только ставит под сомнение, но и прямо дискредитирует любые социально-психологические меха­низмы контроля общества над индивидом. Он констатирует, что фактически усилия всей социально-философской мысли нового вре­мени от протестантизма до Канта направлены на замену явной, внешней власти регламентаций со стороны общества - властью внутренней, интериоризованной. Эта "внутренняя власть" есть нравственность, долг, совесть, ответственность, или "супер-эго".  - И видите ли, человека, обремененного долгом, совестью, нравственностью,  считают свободным!?  Э.Фромм разъясняет, чтоэто вовсе не "замена",  а подмена,  не свобода, а подавление - "подавление своих естественных наклонностей, своей человечес­кой натуры, установление господства над одной частью личности - над собственной натурой - другой части личности - разума, воли, совести" [22, с. 144]. Дальше выясняется, что "подавляе­мая человеческая натура" - это в первую очередь спонтанные эмоции, в более широком смысле - любая спонтанная деятельность индивида.

Э.Фромм уверен, что именно спонтанная активность, "не обусловленная некритическим восприятием шаблонов" вылечит ин­дивида "от расщепления личности" (на волю и интеллект, с одной стороны, и спонтанные эмоции - с другой), даст возможность объединиться "с миром, другими людьми и с природой". Но думаю, что современные россияне лучше, чем кто-либо другой (и лучше, чем Э.Фромм) знают, что такое "спонтанная активность", которую не "подавляет" ни долг, ни совесть. Это тот самый криминали­тет, который грабит и убивает, потому что разрушилась система ценностей советского общества и "некритически воспринимаемых шаблонов" поведения.

Восхваление именно спонтанной активности, отрицание реп­рессивной морали, навязанных извне шаблонов - это далеко не только отказ от той системы морали, которая может привести к фашистскому государству и садо-мазохистскому типу личности как его социально-психологической опоре. Это и отказ от "фаустовс­кого духа" - основного стержня западной цивилизации. Отказ от оценки человека по его способности ставить большие и далекие цели и добиваться результатов. Однако это отказ не во имя цен­ностей социализма как приоритета общества. Это шаг к системе ценностей дзен - буддизма, из которой Э.Фромм впоследствии будет много заимствовать. Э.Фромм прямо пишет: "Важна деятель­ность, а не ее результат... Жизнь не нуждается в оправдании (успехом или чем-либо еще). У жизни есть лишь один смысл - са­ма жизнь... Человек не должен быть подчинен чему-то высшему, нежели он сам... Свобода победит, если целью и смыслом общества станет индивид, его развитие и счастье" [22, с. 218-220].

Однако и это не все. В сущности, здесь отказ от любых надличностных ценностей, доминирование которых в психике и со­ответствующая аскеза создавали великие культуры и цивилизации на протяжении истории. Приведем предельно ясное и глубокое вы­ражение этой мысли Н.Бердяевым: "Христианская история освобож­дения человека от природы должна была привести к тому, что че­ловек ушел во внутренний духовный мир, чтобы в нем совершить какую-то огромную героическую борьбу с природными стихиями, чтобы преодолеть эту подвластность человека низшей природе и выковать человеческий образ, выковать свободную человеческую личность. Это важное дело, центральное в судьбе человека, было совершено христианскими святыми. Титаническая борьба со страс­тями мира, которую вели христианские подвижники и отшельники, совершила дело освобождения человека от низших стихий" [23, с.140-141].

Э.Фромм явился одним из провозвестников того пути, по ко­торому пошла в послевоенные десятилетия западная культура и который сейчас играет роль одной из главных "агрессивных сред", оказывающих разрушительное воздействие на духовные структуры российской цивилизации. В своей наиболее известной книге "Бегство от свободы" он описывает психологический тип "авторитарной" личности, характерный, по его же признанию, для огромной части среднего класса в Германии и в других европейс­ких странах. Это человек, склонный повелевать (приказывать) и подчиняться, ценить порядок и восхищаться сильной властью, способной его обеспечить. Люди с такими чертами характера сос­тавляют основу всякой человеческой организации. Если эта орга­низация - государство, то их мотивация включает такие высокие чувства, как долг, честь, патриотизм. Однако Э.Фромм определя­ет этот тип как садистско-мазохистский, т.е. патологический, и утверждает, что "авторитарная личность" создает психологичес­кую основу для возникновения фашизма. Э.Фромма можно понять: он писал свою книгу в период триумфального шествия фашизма по Европе. Но сама концепция представляется чистой идеологией.

Как было сказано выше, Э.Фромм относится ко всем надличностным идеям и элементам сверх-Я с  большим  подозрением.  Он считает, что любовь к власти,  желание отождествить себя с ней оправданы только в том случае, если вышестоящий по своим лич­ным качествам превосходит низшего ("сильнее, умнее, лучше ме­ня...") и помогает ему, и не причиняет ему никакого ущерба. Единственный пример таких идеальных отношений, который он при­водит, - профессор и студент. Но тут же Фромм сам признает, что для огромной части среднего класса в Германии и в других европейских странах типичным является "авторитарный характер", который стремится к власти вовсе не из-за того, что восхищает­ся мудростью и справедливостью начальников, а по склонности повелевать и подчиняться.

Возможно, Э.Фромм прав, что садистские и мазохистские склонности присутствуют (в латентном виде) у большинства чле­нов высокоцивилизованного европейского общества. Но делать из этого вывод, что "авторитарная личность" создает опасность фа­шизма, а общество личностей, способных к спонтанной активнос­ти, есть общество творчества и "позитивной свободы" - предс­тавляется наивным или скорее слишком либерально идеологизиро­ванным.

Призыв отказаться от доминирования интеллекта и воли во имя спонтанной активности вошел важнейшей составной частью в идеологию "молодежного бунта" 60-70-х годов, в которой явно доминировала тенденция к высвобождению "под-сознания" (низших функций) из-под контроля индивидуального сознания и "над-соз­нания". К чему приводит в пределе логика "освобождения" (экс­тремальное выражение антигосударственного либерализма), ил­люстрирует идеология террористических групп, которая сформиро­валась в русле той же конъюнктуры, порождающей ненависть к системе, которая подавляет "естественного человека". Одним из полюсов "Великого отказа" была идеология ненасилия, руссоист­ского "доброго дикаря", другим - террористические акты группы Бегадера-Майнхоф в ФРГ и "красных бригад" в Италии. В 60-е годы был популярен плакат одной из групп: воткнутая в землю винтовка, перечеркнутая шприцем, и девиз: "лучше погибнуть, чем напасть". Но вот 22 мая 1967 г. загорелся крупный универмаг в Брюсселе с 4 тысячами покупателей и  служащих,  и  около300 человек погибло. И на следующий день в Западном Берлине распространялась листовка, которая заканчивалась нетерпеливым вопросом: "Когда же загорятся берлинские универмаги?" Когда же был подожжен универмаг во Франкфурте на Майне, Ульрика Майнхоф воспользовалась случаем выразить свою теоретическую позицию: "Прогрессивное значение пожара в универмаге заключается не в уничтожении товаров, оно заключается в самой преступности ак­та, в правонарушении как таковом ... Все-таки лучше жечь уни­вермаги, чем управлять ими". Т.е. смысл этого "акта" - в раз­рушении социума.

В целом, по оценке специалистов, призыв к освобождению спонтанной активности почти не был воспринят западным миром. И вся эпоха молодежного бунта не разрушила, не отменила традици­онных буржуазных ценностей, а в определенном смысле даже укре­пила систему, расширив возможность выбора индивидом подходяще­го для него образа жизни. Однако трудно взвесить на единых ве­сах этот положительный результат с устрашающим ростом потреб­ления наркотиков и укреплением нарко-картелей, что тоже, не­сомненно, явилось результатом того "порыва к свободе".

Призыв Э.Фромма был воспринят, например, в форме карна­вального духа негритюда, прежде всего, из африканской и лати­ноамериканской культур. Это конечно не изменило человека Запа­да, для которого императив действия и достижения результата стал второй натурой. Этот карнавальный дух стал лишь приятной отдушиной, ночным клубом после серьезных дневных дел.

Сейчас для России культура негритюда, вторгающаяся вместе с ценностями Запада, стала серьезным агентом разрушения собс­твенных ценностной и институциональной структуры общества, орудием моральной дезориентации, формирования установок ниги­лизма и вседозволенности. Подавление производственного сектора финансовым, безудержная пропаганда личного богатства, которое можно получить только на пути индивидуальной посреднической деятельности, криминала, обмана государства, - все это отнима­ет у молодежи возможность приобщиться к морали участника Исто­рии и обрекает многих на мучительную душевную пустоту или не мотивированную,  иррациональную склонность к агрессии самой по себе.  Это одна из важных причин успеха у молодежи организаций Э.Лимонова и А.Баркашова. Принижение, дискредитация надлич­ностных смыслов бытия в нынешней России - серьезная компонента ослабления государства, без которого для большой части народа непосредственной опасностью становится уже не духовный голод, а самый натуральный, физический.

Консерваторы и прогрессисты

Важнейшая социально-политическая оппозиция, а также и фи­лософская, мировоззренческая антитеза - ориентация на прошлое, на его сохранение или на будущее, на перемены, на новое, часто неизвестное, т.е. противоположение консерватизма и прогрессиз­ма, футуризма, революционизма. Основой этой антитезы, несомнен­но служит различие психологических характеристик, которое свя­зано с сочетанием определенных типологических особенностей ин­дивидуальной психики.  В разные исторические эпохи в культуре, идеологии, политике берет верх то та, то другая из этих поляр­ных ориентаций.

Так же как в уравновешенной, многогранно развитой личнос­ти должны быть представлены оба эти начала (со своими способ­ностями, склонностями, интересами), так и для общества, для этноса, для социально-политического движения необходимо при­сутствие обоих этих полюсов, как для армии необходимы и средс­тва наступления, и средства обороны.

Последние по крайней мере 500 лет, история Европы проходит под знаком все ускоряющегося Прогресса. В свой безудержный бег теперь она вовлекла уже весь мир. В ХХ веке ясно выявились связанные с этим опасности. Общую опасность можно обозначить на языке психологии как тотальное доминирование ценности буду­щего, оптимистического ожидания перемены, подавление консерва­тивного, охранительного начала и внимания к прошлому.

Безусловная приоритетность ценностей прогресса и совре­менная ситуация, при которой участие любого общества, этноса, культуры во всемирной экономической и технической гонке становится необходимым условием его выживания, - эти факторы служат основой для полного отрыва, "отвязанности" человечества от на­копленных дорогой ценой духовных и нравственных "якорей".

Слово «консерватор» часто употребляется только с отрицательным оттенком. Предрасположенность человека к кон­серватизму, повышенный интерес, любовное отношение к прошлому, или наоборот, готовность "рискнуть" собой и всем миром во имя неизвестного, но заведомо прекрасного будущего - несомненно имеют корни в структуре психики. По-видимому, пока нет надежных данных, позволяющих описать тот и другой тип психики, кроме указания отдельных связей. В частности, отмечалось, что интен­сивность памяти и интерес к прошлому связаны преимущественно с эмоциональной активностью мозга, а также с деятельностью пра­вого полушария, заведующего образным (или "художественным") мышлением. Согласно [7], "В каждый образ как отдельный компо­нент входит и время его формирования", в отличие от формирова­ния понятий. Видимо, поэтому "правое полушарие обращено в прошлое, а левое - в будущее и занято планированием, помимо текущей, еще и предполагаемой в последующем деятельности".

В [24] описаны исключительно наглядные результаты тести­рования значительного числа научных работников, в котором выя­вились (по ряду вопросов и других методов) резкие различия в психологических характеристиках двух "крайних" групп - 1)"сис­темные программисты" и 2) непрофессиональные пользователи ЭВМ. Первая из этих групп состояла из профессиональных программис­тов, как правило, сознательно выбравших эту профессию и зани­мающихся проблемами, требующими оперирования с наиболее абс­трактными и сложными математическими конструкциями, вторая - из работников гуманитарных дисциплин (психологи, филологи, журналисты).

Для нас важен ответ на вопрос: "Если бы представилась возможность жить в другую эпоху, Вы бы хотели жить в другое время? Когда именно?" Все системные программисты за исключени­ем двух хотят жить в будущем. Двое, пожелавшие жить в средние века, по материалам других методик и по их собственным выска­зываниям, стали программистами случайно, и не считают эту профессию своим призванием.  Их интересы связаны с  гуманитарными дисциплинами. В группе гуманитариев, наоборот, большинство хо­тели бы жить в прошлом. Две девушки, которые хотели бы остать­ся в настоящем, характеризуются интересом к техническим нау­кам. Только один захотел жить в будущем. Но в отличие от сис­темных программистов, которые имели свой сформировавшийся об­раз будущего, этого гуманитария будущее привлекало именно тем, что о нем ничего не известно.

Заключение

В качестве вывода из приведенных фактов и теоретических подходов можно представить следующую картину исторического процесса. Комплекс идеологических, производственных, техноло­гических, социальных и прочих условий, складывающихся в ту или иную эпоху в стране и в мире, открывает преимущественные воз­можности для развития и для завоевания господствующего положе­ния в обществе тому или иному социально-психологическому типу. Часто этническая или социальная группа - носитель соответствующих психологических  качеств  и  архетипов может обеспечить для себя, а иногда и для общества возможность  победы  над  своими конкурентами, рывка в области технологии, политической экспан­сии и т.п. за счет подавления иных социально-психологических групп, тоталитарного навязывания обществу своих целей, крите­риев, норм поведения. Является соблазн начать "с чистого лис­та". Представляется, что в длительной перспективе выигрывают те общественные системы, где удается сохранить "старые" соци­ально-психологические группы с их ценностями и Смыслами, найти формы их сосуществования с "новыми", их взаимного обогащения.

Отказываясь от Прошлого, человек утрачивает свое Будущее, ибо Цель и упорное стремление к ней, ожидание Будущего, его Смысл могут родиться и вырасти только из любви и ненависти к Прошлому, как спор с ним и его преодоление. Великих результатов может добиться только то общество, та цивилизация, которая подобна не шлюпке, бросаемой из стороны в сторону волнами ис­тории, а стреле, летящей из Прошлого в Будущее через века и тысячелетия, не меняя своего направления. Ценность сохранения Традиции как таковой была основой духовности в древние време­на. В новое время она была "открыта" заново многими религиоз­ными и светскими мыслителями (см. напр., [25], [26]).

Эти общеизвестные истины сейчас приходится повторять рос­сиянам.

Литература

1. Юнг К.Г.  Психологические типы.  - М. "Университетская книга" АСТ, 1997.

2. Кречмер Э. Строение тела и характер. Киев. Гос. изд-во Украины, 192.

3. Ганушкин П.Б.  Клиника психопатий. Их статика, динамика, систематика. - М. 1933, с. 15-50.

4. Леви В.Л. Я и Мы. М. "Молодая гвардия", 1969.

5. Пэрна Н.Я.. Стоители живого тела. Очерки физиологии внутренней секреции.- Петроград, изд. "Сеятель", 1924.

6. Розанов В.В. Люди лунного света. - М. "Дружба наро­дов", 1990.

7. Сергеев Б.  "Ум хорошо..." - М."Молодая гвардия", 1984.

8. Иванов В.В. Чет и нечет. М. 1978.

9. Маслов С.Ю.  Асимметрия познавательных механизмов и ее следствия.  В сб. "Семиотика и информатика", вып. 20, М. ВИНИТИ, 1983, с.3-34.

10. Касьянова К. О русском национальном характере. - М. Ин-т национальной модели экономики. 1994.

11. Мяло К.Г. Под знаменем бунта (Очерки по истории и пси­хологии молодежного протеста 1950-1970-х годов).  - М."Молодая гвардия", 1985.

12. Мяло К.Г.  Проблемы власти и элиты в идеологиях "новых левых" движений (социально-психологический анализ). // Общество, элита и бюрократия в развивающихся странах. - М. "Наука", Ин-т востоковедения АН СССР, 1974.

13. Волконский В.А. О природе кондратьевских "длинных волн" // "Экономика и математические методы". 1992, т.28, вып 2.

14. Бузгалин А.В.  Будущее коммунизма. - М. "ОЛМА-ПРЕСС", 1996.

15. Осипов Ю.М."Экономическая цивилизация и научная эконо­мия" - Доклад на Международной конференции "Экономическая ци­вилизация: исторический триумф и эксхатологический кризис", М. 8-10 декабря 1998 г., МГУ.

16. Леонтьев К.Н.  Византизм и славянство. В кн. "Избран­ное".- М. "Рарог", "Моск. рабочий", 1993.

17. Россия сможет утвердить новый восточно-европейский порядок. Интервью с румынским историком Рэзваном Теодореску. - "Особая папка НГ", 1999 № 3, 25 августа.

18. Пребиш Р. Периферийный капитализм: есть ли ему аль­тернатива? - Ин-т. Латинской Америки РАН, М. 1992.

19. Маркузе Г. Одномерный человек.-М. "REFL-book", 1994.

20. Зотов В.В., Пресняков В.Ф. Системные функции экономи­ки в обществе.  - В сб.  "Экономика и общество (труды семинара под рук. акад. Д.С.Львова)" - М., РАН, ЦЭМИ, 1996.

21. Шпенглер О. Прусская идея и социализм. - Берлин, изд. С Ефрон, 1925.

22. Фромм Э.Бегство от свободы. - М. Прогресс, 1990.

23. Бердяев Н.  Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. - Париж. 1969.

24. Веселкова О.В. Некоторые сравнительные особенности профессиональных и непрофессиональных пользователей ЭВМ  // Психологический журнал", 1989, N1.

25. Генон Р. Кризис современного мира.-М. Арктогея, 1991.

26. Генон Р. Царь мира //  Вопросы философии, 1993, N3, с.97-133.