РАБОЧЕЕ ГОСУДАРСТВО И РАБОЧЕЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ: 

ВМЕСТЕ ИЛИ ПОРОЗНЬ? ДИСКУССИИ 1917—1918 ГОДОВ

Еще совсем недавно любые рассуждения о неоднородности большевизма жёстко критиковались (1). Та же участь ждала и попытки вскрыть возможные противоречия во взаимоотношениях большевиков с рабочими (2). Взаимоотношения “класса-гегемона” с “его авангардом” трактовались как ровные и поступательные (3). Однако такая схема, как минимум, страдала упрощенчеством. Позиция большевиков в рабочем вопросе на протяжении 1917—1918 г.г., да и потом не раз кардинально менялась. Подчас происходившие перемены обуславливались как раз неоднородным и противоречивым характером большевизма, различные течения которого роль в революции рабочего видели по-своему. Неоднородность же эта не была чем-то случайным и коренилась в глубоких психосоциальных сдвигах в среде самого пролетариата, а так же тех тенденциях эпохи, часть которых вскоре станут определять лицо всего постреволюционного режима.

Сложный характер становления большевистской доктрины по рабочему вопросу виден уже на примере центрального лозунга революционной пропаганды большевиков о рабочем контроле. Вопреки известному мнению, его авторство принадлежало не им. Требование рабочего контроля было подхвачено большевиками вслед за тем, как с ним начинают выступать сами рабочие (4). При этом у большевиков не было единого понимания и самого лозунга рабочего контроля, и того, как его осуществлять на практике. “Если спросить себя, — отмечал по этому поводу Н.Осинский, — как же представлялась до 25 октября нашей партии система рабочего контроля в целом, и на почве какого хозяйственного порядка её думали построить, то мы нигде не найдём ясного ответа” (5). С ним, по сути, солидаризовался А.Лозовский: “Рабочий контроль, — подчёркивал он, — был боевым лозунгом большевиков до октябрьских дней. Но, не смотря на то, что рабочий контроль фигурировал на всех знаменах и во всех резолюциях, он был покрыт какой-то мистической таинственностью. Партийная пресса мало писала об этом лозунге и еще меньше пыталась вложить в него какое-нибудь конкретное содержание, и когда грянула октябрьская революция и пришлось точно и ясно сказать, что такое рабочий контроль, то обнаружилось на этот счет большие разногласия среди самих сторонников этого лозунга” (6).

Подобная неразбериха стала благоприятной почвой для дискуссии о принципах законодательного оформления рабочего контроля уже в момент прихода большевиков к власти. В своём первом публичном выступлении после выхода из подполья Ленин провозгласил учреждение подлинного рабочего контроля одной из принципиальнейших задач состоявшейся революции (7). Подразумевалось, что декрет о рабочем контроле, наравне с декретами о Земле и о Мире, будет принят на II Всероссийском съезде Советов. На заседании руководства партии 21 октября было решено подготовить специальные доклады по этим вопросам (8). Несколькими днями раньше ЦК РСДРП (б) дало специальное поручение Милютину выработать соответствующий проект декрета о рабочем контроле (9). Однако, как известно, на II съезде Советов ничего подобного принято не было. Эта ситуация существенно снижала статус закона о рабочем контроле по сравнению с декретами II съезда. В позиции иных партийцев в начале ноября по этому поводу чувствовалась явная неудовлетворённость: “есть два декрета, о мире — для солдат и о земле для крестьян, а для рабочих нет” (10).

По словам Г. В. Циперовича, дискуссия велась с двух полюсов: между теми, кто считал необходимым переход от “стихийного контроля к государственному” и более демократичной ленинской позицией (11). Она предусматривала “только один путь преобразований снизу, чтобы рабочие сами выработали снизу новые основы экономических условий” (12). В мемуарах Н.К.Крупской упоминает о проходивших в те дни в Смольном консультативных совещаниях комиссии под председательством Ленина. Их целью было уладить возникшие между сторонами трения. В работе комиссии принимали участие М.Томский, А.Шляпников, В Шмидт, Глебов-Авилов, А.Лозовский, Ципирович и другие. “Часть товарищей говорила о необходимости государственного контроля, — вспоминала Крупская, — который бы заменил собой стихийный рабочий контроль, который сплошь и рядом переходил в захват фабрик и заводов, шахт и рудников, другие считали, что не на всех фабриках надо вводить контроль, а только на более крупных металлообрабатывающих, на железных дорогах и пр.”. Но Ленин в этой дискуссии занял совершено определённую позицию: инициативу низов нельзя суживать ни в коем случае. По свидетельству Крупской, комиссия согласилась с позицией Ленина, и соответствующий закон был принят (13).

Но фактически все эти свидетельства современников не передают всей остроты возникших тогда противоречий и их характера. Достаточно сказать, что в конечном итоге на заседании Комиссии труда совместно с представителями пролетарских организаций 5 ноября (14) и в Петроградском Совете профсоюзов 9 ноября 1917 г. (15) обсуждалось уже не две, а четыре платформы. Кроме Ленина, свой проект подготовил ЦС ФЗК, с альтернативным документом выступил Временный ЦК Союза металлистов. Наконец выполнил решения ЦК партии и совместно с Ю.Лариным подготовил свои предложения В.Милютин (16). Наиболее жесткой критике подвергся именно ленинский подход, дававший наибольший объём прав низовым звеньям системы Советов и фабзавкомам на предприятиях.

И всё же, когда речь зашла о консолидированном проекте закона, который готовил один из основных критиков Ленина Милютин, полностью от ленинской позиции отмахнуться было невозможно, поскольку было совершенно очевидно, что именно она в наибольшей мере отражает настроения масс. Так, 14 ноября, когда вопрос о рабочем контроле наконец был внесён в повестку дня ВЦИК, Милютин, выступавший теперь основным докладчиком по проекту, разъяснял необходимость его принятия тем, что “жизнь обогнала нас”, поэтому необходим манёвр, уступка рабочим, с тем, чтобы ближе подойти к заветной цели централизованного социалистического производства, а уже потом полностью отказаться от хозяйственной инициативы, идущей снизу, из трудовых коллективов (17). Доработанное положение было принято ВЦИК 24 голосами против 10 и на следующий день было обнародовано в печати.

Но бурные дискуссии и сшибка крайних позиций для закона о рабочем контроле не прошли даром. По определению Ленина, он появился на свет в “беспомощном” и “случайном” (18) виде. Было совершенно очевидно, что век его слишком долгим не будет (19). Почему же стороны столь сложно шли на компромисс? Только ли в приверженности своим убеждениям было дело? Последние исследования показывают, что дискуссия по основным принципам законопроекта о рабочем контроле имела и ещё одну грань, и связана она с борьбой за власть. Как уже было оговорено, основным оппонентом ленинского подхода в начале дискуссии был Милютин — один из ключевых фигур внутри правого крыла большевистской партии. На протяжении 1917 г. правые неоднократно подвергали критики предложения Ленина начиная с его апрельских тезисов и заканчивая курсом на вооружённое восстание. В литературе о послеоктябрьском периоде много говориться о деятельности левых, а вот о правых — почти ничего. Создаётся впечатление, что после ухода со своих руководящих постов в знак несогласия с позицией большинства ЦК партии на переговорах с Викжелем правые как течение, как группировка исчезают…

Сюжеты, связанные с подготовкой и проведением декрета о ВСНХ, проанализированы А.Л.Филоненко. Хотя в его работе нет широких политических обобщений, неизбежных в случае анализа хода дискуссии о рабочем контроле в первые месяцы существования Советской власти в целом, но позиции сторон, прозвучавшие при конструировании высшего экономического органа советской республики, показаны историком блестяще. Он совершено верно подметил тот далеко не случайный факт, что в руководстве ВСНХ в короткий срок концентрируется целая плеяда партийных деятелей, которых вполне можно считать наиболее яркими фигурами правого большевизма: Милютин, Ларин, А.М.Рыков, В.П.Ногин, и др. Филоненко полагает, что они пытались через Высовнархоз реализовать свои представления об управлении страной. Основное положение их плана, по мнению исследователя, сводилась к преобладанию в Советской республике не политики, а экономики. Отсюда, по его мнению, следовал вывод, что ВСНХ должен стать органом экономической диктатуры пролетариата, тогда как СНК должен оставаться органом только политической диктатуры. И тот и другой орган должны были формироваться независимо друг от друга парламентом, роль которого выполнял ВЦИК и у руля которого в первые после II съезда Советов дни стоял Каменев. Как показывает Филоненко, хотя Ленину и тут удалось отбить атаку и создать ВСНХ при Совнаркоме, борьба за привилегированное положение ВСНХ среди прочих советских ведомств, попытки подчинить именно ему все экономические наркоматы растянулась на долгие месяцы (20).

Принимая в общем трактовку А.Л. Филоненкова, следует отметить, что борьба за усиление ВСНХ велась правыми отнюдь не только из-за следования их доктринальным установкам, которые, к слову сказать, часто разнились. Но на определённом этапе в Высовнархозе усиливается именно правые элементы, покинувшие правительство в период первого кризиса Советского правительства, вызванного нотой Викжеля. Кроме того, экономическая, да и политическая платформа правых была шире. Филоненко, в частности пишет о взаимодействии некоторых из перечисленных выше деятелей с кооперацией, обращает он также внимание на то, что эти связи использовались в целях усиления собственного веса в советском аппарате. Но упоминания об этом у него сделано как бы мимоходом, тогда как на связь некоторых правых с кооперацией следовало бы обратить большее внимание. Дело в том, что, как показывает московский историк А.В.Лубков, кооперация в тот период нередко выполняла роль межпартийного центра, в рамках которой шёл активный поиск компромисса в целях послереволюционного переустройства (21). Неслучайно в аппарате ВСНХ оказалось немало правых социалистов, различавших централизаторские устремления и недоверие к рабочему контролю правых большевиков. Тем самым в своей политике некоторые лидеры ВСНХ “в миниатюре” осуществляли на практике тот компромисс, который не удалось достичь в период борьбы за коалиционное социалистическое министерство. Их централистские устремления, недооценка рабочего самоуправления не была случайностью, а вытекала из общей линии “стабилизации революции”. Но стабилизация за счёт коалиции вправо существенно осложняла ту ситуацию, в которой в первые месяцы после революции вынуждено было развиваться движение пролетарских низов.

Так, уже через два дня после принятия постановления о рабочем контроле 16 ноября 1917 г. вопрос о будущем рабочего движения в новых условиях обсуждался Московским областным комитетом рабочих-металлистов. В ходе прений вновь прозвучало, что хотя инициатива рабочего контроля и может исходить от пролетарских организаций, но в целом функции по управлению производством они брать на себя не должны (22). Эта же проблема поднималась 23 ноября 1917 г. на I конференции фабзавкомов металлообрабатывающей промышленности, и 1 декабря 1917 г. на заседании Центрального Бюро профессиональных союзов Москвы (23). В ЦК союза металлистов обобщались идущие с мест предложения, из которых видно, насколько вопрос о самостоятельной роли рабочего класса живо интересовал низовые организации союза, причём не только в Москве, но и в других регионах России, в частности на Урале, где он также выступал значимой общественной силой (24). Близкие проблемы волновали руководителей региональных отделений и другого мощного профсоюза — текстильщиков (25).

В литературе в качестве иллюстрации существовавших в партии в то время разногласий по рабочему самоуправлению приводится борьба, развернувшаяся в конце 1917 — начале 1918 г. между авторами инструкции о рабочем контроле Всероссийского совета рабочего контроля и авторами аналогичной инструкцией ЦС ФЗК. Проект, подготовленный ВСРК, был столь вызывающим, что в советской литературе его даже называли меньшевистско-эсеровским (26). Здесь не лишне будет сказать, откуда появился сам этот орган, в чьих руках как бы концентрировалась вся работа по организации в Советской республике рабочего контроля. Идея его создания родилась как альтернатива ленинскому подходу в момент дискуссии вокруг закона о рабочем контроле. Этому органу передавались высшие координирующие функции, тогда как Ленин в своём проекте предлагал наделить ими низовые Советы, что соответствовало практике тех месяцев. Что же касается ВСРК, то никакой положительной роли он не сыграл. Согласно свидетельствам Рязанова, он даже не смог собраться (27). Это, правда, преувеличение. Согласно имеющимся данным, ВСРК всё же собирался — как минимум два раза. На первом заседании обсуждались вопросы о ближайших задачах органов рабочего контроля, издании инструкции о рабочем контроле, было сформировано временное бюро Совета (28). Но, видимо, его деятельность оказалась столь “выдающейся”, что даже среди активистов-профсоюзников о ней мало кто слышал, что не случайно, поскольку ключевую роль в этом органе играл Ларин.

В этой связи вернёмся к инструкции ВСРК о рабочем контроле. Советский историк В.А.Виноградов несправедливо приписывает её авторство эсерам и меньшевика. Инструкция была выработана не ВСРК, а выделенной им комиссией (29). Тем самым работа над ней оказалось всецело в руках Ларина, и когда она оказалась готова, Ларин настоял на том, чтобы текст инструкции был опубликован без предварительных прений под предлогом необходимости дать возможность высказаться не только членам ВСРК, но и местные организации, а также чтобы “отчуждение её (так в тексте! — авт.) “не затянулось слишком долго” (30). Куда спешил Ларин - понятно. Подготовленный им проект так урезал права рабочего контроля, что ничего кроме именно отчуждения в рабочих массах он вызвать был не способен и его обсуждения грозило вылиться в серьёзную битву.

По сути, ларинская инструкция ВСРК отбрасывала фабзавкомы к временам закона Временного правительства от 23 апреля 1917 г., которым фабзавкомы сводились к сугубо формальным организациям. Добавим, что когда на этом же заседании ВСРК контроля 5 декабря под председательством Милютина обсуждался список организаций, имеющих право быть представленными в ВСРК, возможность представительства ЦС ФЗК даже не упоминалась (31). Вероятно, создание ВСРК понадобилось Ларину с целью привлечь на свою сторону руководителей фабзавкомов в период борьбы с Лениным за базовые положения декрета от 14 ноября 1917 г. Позже, когда Ларин усилил своё влияние на ВСНХ, необходимость и в поддержке со стороны лидеров фабзавкомовского движения, и со стороны ВСРК отпала и на основании декрета об образовании Высшего Совета Народного Хозяйства, опубликованного как раз 5 декабря 1917 г., этот орган-фантом вошёл в состав Пленума ВСНХ (32) . Что же касается низовых рабочих организаций, то инструкция ВСРК вызвала среди них яростную критику, прозвучавшую, в частности, на VI конференции фабзавкомов Петрограда (33) .

Так же, как и при обсуждении декрета о рабочем контроле, дискуссии последующих месяцев позволяют проследить две позиции. Одна сводилась к большей или меньшей поддержке уже существовавших рабочих организаций. Другая — к необходимости их приспособления к потребностям “рабочего государства”. Постепенно более жёсткая, централистская позиция утверждалась в качестве основы официального курса новой власти. Одним из центральных мероприятий, на котором курс на огосударствление самостоятельных пролетарских объединений получил официальное закрепление, стал I Всероссийский съезд профессиональных союзов. По существу, на нём в центре обсуждения оказывался вопрос о наведении в промышленности централизованного порядка и ликвидации революционной вольницы рабочих организаций. То есть именно тот вопрос, о который споткнулось министерство труда Временного правительства. На профсоюзном съезде он решался двояко: с одной стороны, ставилась задача подчинить профсоюзной бюрократии “независимые ни от кого” фабзавкомов, с другой стороны - сами профсоюзы намечалось подчинить хозяйственной деятельности государства.

Необходимость и одной, и другой меры вызывала немалые сомнения. Против подчинения фабзавкомов профсоюзам выступала не слишком многочисленная, но настойчивая когорта деятелей фабзавкомовского движения, апеллировавшая к наиболее радикальным лозунгам. После принятия на I Всероссийской конференции фабзавкомов решения о разграничении компетенции и ответственности между фабзавкомами и профсоюзами, взаимоотношения между этими двумя организациями рабочего самоуправления, казалось бы, выровнялись (34) . Показательна в этом отношении позиция, занятая центральным органом фабзавкомовского движения, - журналом “Новый путь”. Выступавшие на его страницах авторы вовсе не отрицали необходимости слияния двух рабочих организаций. Базой такого объединения им виделись фабзавкомы. Речь шла не о подчинении одной организации другой, а о своего рода “конвергенции”. Объединение мыслилось плавным, постепенным процессом, без потрясений и ущемления прав какой-либо стороны (35) . Свои противники были и у идеи огосударствить профсоюзов. Уже на съезде с критикой в ее адрес выступили профсоюзники-практики (36). Особо непримиримую позицию по отношению к превращению профсоюзов в государственные органы высказывали меньшевики (37). Острая полемика на съезде вспыхнула и по проблемам взаимоотношения фабзавкомов и профсоюзов (38). Но общие настроения делегатов были максималистскими, и огосударствление получает статус официальной политики нового режима.

Столкновения сторонников разных подходов к определению положения рабочих организаций в новых условиях продолжались и потом, на VI конференции фабзавкомов Петрограда, IV конференции профсоюзов, Московской областной конференции фабзавкомов, II конференции рабочих организаций Костромы, I областной конференции фабзавкомов текстильной промышленности Ярославля и позже на других форумах. Выходят статьи в периодических изданиях и брошюры, где звучит теоретическое обоснование существовавших в те годы подходов к проблеме рабочей политической и экономической демократии.

Стоит отметить, что различные стороны, втянутые в дискуссию, необходимость и рабочего самоуправления, и огосударствления очень часто доказывали одними и теми же обстоятельствами, а именно незрелостью и отсталостью России. Только выводы из этого делались разные. Показательной в этом смысле может считаться позиция Рязанова. Именно он был основным докладчиком по проблемам подчинения фабзавкомов на I съезде профсоюзов. В своей речи он обвинил фабзавкомы не только в анархии, но и бесполезности (39). Жестко критиковал фабзавкомы и А.Лозовский. Неприятие фабзавкомов Рязановым и Лозовским не удивляет. Приверженцы европейской культуры, они и рабочее движение видели организованным по-европейски. Фабзавкомы, которые можно считать детищем русской архаики, им были просто непонятны. Но это не мешало тому же Лозовскому быть последовательным сторонником независимости рабочих организаций.

Лозовский предупреждал, что огосударствление самодеятельных объединений пролетариата, подчинение их Советам приведёт к утере ими классовой самостоятельности, бюрократизации, разрыву с пролетариатом, нанесёт ущерб инициативе низов. Всё это приведёт к тому, что “сама жизнь ... создаст организации, которые будут брать на себя защиту интересов рабочих против государственных интересов”. Лозовский разделял понятия рабочего самоуправления и рабочего контроля и, выступая против первого, активно поддерживал второй. Он отвергал мнение о том, что рабочий контроль уже устарел и что его пора списывать со счетов (40). Такие взгляды Лозовского на перспективы рабочего представительства исходили из его общей оценки ситуации в стране. Он считал, что мужицкая Россия никак не созрела для социализма. Лозовский подчеркивал: “Состояние народного хозяйства делает материально невозможным организацию производства на социалистических началах, и не будем поэтому перед лицом этого, хотя и печального, но неопровержимого факта плодить крайне вредных и опасных иллюзий, ибо иллюзии гибнут, а факты остаются”. При этом не без иронии Лозовский пояснял, что “социалистическая революция начинается не тогда, когда социалисты становятся у власти” (41).

Рязанов и Лозовский — революционеры, вошедшие в большевистскую партию как бы “извне”. Но на максималистских позициях стояли и некоторые “коренные” большевики, прежде всего те из них, которые были связаны с группой молодых москвичей. Их наиболее ярким представителем был Н.Бухарин. Первые наброски своей концепции революционного государства Бухарин делает сразу же, как узнаёт о победе революции на Родине, ещё будучи в эмиграции в Америке. Уже тогда он подчёркивал: “дело производства не может оставаться вне рабочего контроля” (42). По возвращению в Россию Бухарин разовьёт свои взгляды (43). В частности, летом 1917 г. им будет разработан оригинальный проект преодоления угрозы голода путём развёртывания целостной системы рабочих организаций. С ней он выступил на одном из июньских заседаний Моссовета. Бухарин призвал на основе рабочих объединений создать аппарат централизованной организации хозяйства. “Нижними ячейками этого аппарата, — указывал он, — должны быть заводские комитеты и комитеты служащих единичного предприятия” (44) .

Кроме того, целый ряд сторонников рабочего контроля и самоуправления их же максимализм заставлял переходить на всё более этатистские позиции. Уже в 1917 г. многие из них заявили о себе как самые яростные сторонники огосударствления. Всё тот же Бухарин практически не видел разницы между контролем рабочим и контролем государственным (45). От этой позиции был только шаг к апологетике государственного диктата в экономике. Много общего с таким подходом можно видеть у одного из центральных лидеров самостоятельного рабочего движения Н.Скрыпника. Он всячески ратовал за распространение рабочего вмешательства в экономику на предприятия (46). Но, по сути, он оценивал рабочий контроль лишь как первую ступень к государственному контролю и настаивал на том, чтобы переход свершился как можно скорее.

Особенным радикализмом в этом отношении может считаться проект, подготовленный В.Осинским (Оболенским) (47). Начав с того, что рабочие должны заменить буржуазию в сфере организации производства, он заканчивал разработкой мер по введению всеобщей трудовой повинности, которая бы превратила рабочих в индустриальных крепостных (48). Категорическое высказывание на счет рабочего самоуправления принадлежит Лозовскому: “Нужно оговорить, — подчеркивал он, — с абсолютной ясностью и категоричностью, чтобы у рабочих каждого предприятия не получилось такого впечатления, что предприятия принадлежат им” (49) .

Но, конечно, ведущей фигурой “правого уклона ” в тот момент был Ю.Ларин. Он был одним из принципиальнейших антагонистов рабочего контроля. Некоторое время спустя, в мае 1918г., он ставит себе в заслугу "ограничение прав трудовых коллективов" и "борьбу с самостоятельным установлением рабочего управления на производстве", которые он осуществлял, если пользоваться его же терминологией, насаждая Главки и Центры (50). В середине ноября 1917 г. Ларин выступил с программой государственно-монополистического преобразования России на основе германского образца (51). Уже тогда в ней были сильны этатистские элементы. Ларин становится одним из вдохновителей сближения с бывшими промышленниками на предмет сотрудничества между ними и новыми властями России.

В этот период Ларин был приверженцем сохранения в урезанном виде частной собственности. Но видеть только в этом его оппозиционность рабочему контролю не вполне правомерно (52). Дело в том, что, подобно тому, как левые элементы смещались в сторону чистого этатизма, такую же эволюцию проделывали и некоторые правые группировки внутри РКП(б). Во всяком случае, когда Ларин становится идеологом всеобщей национализации и главков, своего отношения к самостоятельному творчеству низов он не пересмотрел ни в коей мере (53). Впрочем, точно так же эволюционировала позиция Троцкого, к 1920 г. ставшего одним из главных проповедников милитаризации труда и лидером бюрократических группировок внутри партийного руководства (54). Известный историк М.Агурский даже называет его вождём новой государственической идеологии “красного патриотизма” (55). При этом, правда, имеет смысл подчеркнуть, что для большинства лидеров партии само по себе понятие государства не несло в себе никакой мистической нагрузки. Лишь для очень немногих оно являлось неким натурализованным воплощением зла (56), а обычно, как правило, государство воспринималось руководством большевиков механизмом, банальным рычагом для осуществления их целей (57). Эта недооценка опасности этатизма будет распознана многими революционерами лишь существенно позже.

Так, в определенном смысле, вопреки собственным взглядам на себя как на выразителей сугубо пролетарского социализма, позиция и левых и правых максималистов в рабочем вопросе, как и всё в России, находилась под мощным воздействием крестьянского мировосприятия. В частности, здесь можно утверждать связь между радикальными течениями в большевизме и миром крестьянской утопии рубежа веков (58). Эти утопии ощутимо подпитывали своеобразную “сектантскую реформацию” в России, в конечном итоге ставшую важным компонентом всей революции 1917 года (59). Основными её чертами можно назвать глобализм и полное отрицание существующего порядка вещей, хилиазм и эсхатологизм. Характерно, что некоторые из этих народных утопий имели ярко выраженную этатистскую природу, а другие — безгосударственную и даже антигосударственную.

Другим истоком существовавших в партии разногласий можно считать состояние сознания самих рабочих. Во-первых, рабочие не в меньшей, а в ещё большей мере, чем отдельные вожди большевиков, были подвержены крестьянскому влиянию. О том, что городское население в начале XX в. проявляло стандарты политического и социального поведения, присущего деревне, говорят все серьёзные исследования социальной истории России периода модернизации (60). Но и развитие собственно пролетариата страны, даже без учёта многочисленных воздействий окружавшего его необозримого крестьянского моря, формировало у рабочих совершенно разный жизненный опыт и совершенно разные взгляды на государство, в том числе и на революционное государство. Революционная практика многих рабочих была не столь велика, чтобы твёрдо стоять на демократических позициях, а разруха, царившая в стране, опыт военного времени создавал видимость всесилия государства и его распределительного аппарата (61). В результате нередко огосударствления своих предприятий, будь то в форме национализации или секвестра, ещё до Октября требовали сами рабочие (62). Но особенно участились подобные обращения после прихода к власти большевиков. Подчас предложения рабочих по огосударствлению их предприятий имели самый что ни на есть радикалистский характер. Так, на заводе Михельсона, когда там сложилась остро критическая ситуация из-за недостатка рабочей силы, завком постановил, что единственным выходом может стать милитаризация труда (63).

Важно, что одни и те же требования рабочих могли быть следствием совершенно разных психологических настроений. Часто с требованиями огосударствления предприятий и до Октября, и после него выступали не только те коллективы, которые готовы были взять на себя ответственность за поддержание производства. Подчас обращения к правительству установить государственный контроль над тем или иным предприятием диктовались чувством социального иждивенчества (64). И наоборот, сторонниками “производственного сепаратизма” могли выступать не только слабые коллективы, но и те из них, которые уже реально осуществляли руководство своим предприятием или готовы были взять на себя роль полноправных хозяев производства (65). Увеличение же числа ходатайств о государственном вмешательстве в судьбы фабрик и заводов связаны не только с обострением классовой борьбы, но и с тем, что рабочие начинают по-новому относиться к государству. После Октября оно становится в их глазах “более своим”, примером чего может служить позиция рабочих текстильной фабрики В.И.Агафонова подмосковной станции Химки, просивших "объявить ее собственностью Российской республики" — традиционная формулировка для подобных обращений (66).

Изменения в области базиса находили своё отражение и на доктринальном уровне. Это сегодня демократия не мыслится без самого широкого самоуправления, в том числе рабочего, без участия трудовых коллективов в управлении своими предприятиями. Но такие представления закрепились лишь благодаря опыту революции 1917 г., который в последующие периоды нашёл продолжение в практике и других стран (67). В 1917—1918 г.г. лишь внутри большевизма на какое-то время смогли победить силы, готовые сделать ставку на инициативу низов в тех формах, в каких она успела проявиться, на навязывая массам свои представления о необходимых формах их самоорганизации. В других более или менее значимых политических течениях рабочая демократия воспринималась в очень урезанном виде. В те годы в политических кругах доминировали этатистские воззрения, вызванные бурными процессами общемировой, в том числе отечественной модернизации. Открыто или косвенно на этатистских позициях стояли экономисты Б.Авилов, Н.Астров, Л.Кофенгауз, Г.Полонский, А.Соколов (68), а также такие представители торгово-промышленных кругов и связанных с ними партий, как В.А.Степанов, А.И.Коновалов и многие другие (69). После февраля ситуация только усугубилась. Осознанно или нет, этатистские тенденции вмешательства государства в саморегуляцию общества поддерживали в тот период все реальные политические силы, вовлечённые в борьбу за власть: от Керенского до Корнилова, различаясь лишь в аргументации необходимости подобных мер (70).

Достойно внимание и то обстоятельство, что на подобных позициях стояли и партии, взявшиеся действовать от имени пролетариата. С ультрарадикальной программой соответствующих реформ выступили экономисты Петроградского Совета — меньшевики П.Гарви, Ф.Череванин, Б.Богданов. Особенно был активен и последователен на ниве социального моделирования В.Громан. Взяв за основу опыт воюющих держав, прежде всего Германии, он настаивал на том, что только всеобщее регулирование способно привести к улучшению экономических показателей; решение этой проблемы, по его расчетам, было не под силу общественным организациям и требовало вмешательства административного аппарата, наделённого всей полнотой государственной власти (71). В этом, на наш взгляд, и кроется одна из причин того скептического отношения, которое складывалось в руководстве правых социалистических партий к рабочему самоуправлению, к самим ФЗК и к связанным с ними формам рабочего контроля.

Так, в работах П.Гарви мысль о “реакционности” деятельности низовых рабочих комитетов является одной из основополагающих в его концепции революционного движения рабочих в период русской революции. По его мнению, сепаратизм фабзавкомов мешал объединению всех сил рабочего класса и был на руку только большевикам (72). Критика рабочего контроля, рассредоточенного по отдельным предприятиям, содержится в работе меньшевика В.Плетнёва. Он полагал необходимым сосредоточить контрольные функции в едином центре (73).

Пытались меньшевистские лидеры ответить и на вопрос о причинах, как им казалось, неудач рабочего движения (74). В подходах к этой проблеме с их стороны не было ничего неожиданного. На первое место выдвигались два обстоятельства. Во-первых, причины кризиса виделись в том, что из деревень хлынули анархистски настроенные элементы, серьёзно изменившие лицо рабочего класса. Эта полукрестьянская “голытьба” пошла за большевиками. Меньшевиков же поддержала лишь немногочисленная прослойка кадрового пролетариата (75). Второй причиной кризиса рабочего движения в 1917 г. меньшевистские авторы видели в том, что рабочие не поддержали их усилий по налаживанию государственного контроля. Особое место в этой связи отводилось организационной деятельности министерства труда, которое якобы проделало "громадную законодательную работу по вопросам рабочей политики" (76).

Эсеры, хотя их внимание было больше приковано к вопросам земельной реформы, также разделяли общие для интеллигенции настроения. Пожалуй, именно эсерам принадлежит первенство в проведении резолюции, содержащей положения в поддержку огосударствления рабочих организаций на форуме одной из пролетарских организаций еще в середине 1917 года. Именно с этих позиций эсеровская делегация выступала еще в апреле 1917 г. на I Всесоюзной конференции железнодорожников (77). Чернов, лидер эсеров, уже будучи за границей, посвятил немало страниц своего фундаментального обобщающего труда “Конструктивный социализм” критике фабзавкомов, рабочего контроля и “отсталости” русского рабочего класса. Свои аргументы он, не стеснясь, брал у различных представителей российской социал-демократии, с которыми боролся по многим другим вопросам революции. Чернов отстаивал ту точку зрения, что сам по себе рабочий контроль — это не что иное, как путь к анархии. Положительное значение для революции он может иметь лишь как подчинённая часть контроля государственного (78). Считали рабочий контроль лишь суррогатом контроля со стороны всего общества и представители левацких течений неонародников (79).

Анархисты, выступая за отмену государства, его разрушение как такового, вроде бы должны были быть последовательными противниками государственного контроля и сторонниками контроля рабочего. Известный анархист Г.Максимов уже после революции настаивал, что только анархисты правильно оценивали роль и значение рабочего самоуправления (80). На деле ситуация и в рядах анархистов складывалась не так однозначно. Во-первых, отдельные группы анархистов выдвигали идею общественного контроля, которая на практике не могла реально отличаться от контроля государственного. Во-вторых, отдельные группы анархистов полагали необходимым сохранить рыночные механизмы, в том числе через развитие кооперации. Но существование рынка уже само по себе подразумевает существование неравенства, а вслед за тем неизбежно и государства. Утопические надежды отдельных течений в анархизме избежать при помощи кооперации наёмного труда подвергались сомнению в самой же анархистской среде. Наконец, в-третьих, последовательные анархисты, настаивающие на тотальной ликвидации государства, выступали за создание таких условий, в которых бы рабочий контроль не смог продержаться сколько-нибудь длительное время (81).

Всё это вряд ли случайно и вело к тому, что на территориях, подконтрольных Махно, рабочий вопрос существенно осложнял жизнь анархистам, и, кроме того, заслуживает внимание то обстоятельство, что, когда анархистам удалось-таки на продолжительное время закрепить свою власть в “махновской” республики, они легко отказались от поддержки фабзавкомов и предпочли опираться на штыки своих военных формирований и карательных органов (82). Да и большого значения анархисты не играли, их вполне можно назвать маргиналами в среде левых. При анализе 1917—1918 г.г. скорее приходится учитывать анархистские настроения, чем деятельность малосильных анархистских группировок, хотя, конечно, нет правил без исключений.

Окончательный перелом в дискуссиях о судьбах рабочего самоуправления после революции намечается с началом периода гражданской войны и переходом к политике военного коммунизма. В своём объёмном, хотя крайне тенденциозном исследовании той эпохи американский советолог, апологет тоталитаристской школы Р.Пайпс сигналом к перемене официального курса в рабочем вопросе называет речь Л.Троцкого 28 мая 1918 г., которая, по определению Р.Пайпса, имела “странный, совершенно фашистский заголовок”: “Труд, дисциплина и порядок спасут Советскую Социалистическую Республику”. Троцкий призывал рабочих к “самоограничению”, к смирению перед фактами ограничения их свобод, возвращению управляющих из числа прежних “эксплуататоров” и т.п. (83)

Но всё же решающий (хотя и не последний) бой между сторонниками усиления государства и апологетами рабочего самоуправления произошёл на I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства. Это, наверное, не случайно, если учесть то, что выше говорилось о ВСНХ, а также о концентрации в нём деятелей, осознанно ставивших перед собой цель перераспределения власти между рабочим государством и рабочими низами. Съезд проходил в Москве с 25 мая по 4 июня 1918 года. Его состав был достаточно представительный: 252 делегата от 5 областных, 30 губернских и значительного числа уездных Совнархозов. Решениями съезда рабочее самоуправление если и не упразднялось окончательно, то сохранялось лишь в пережиточных, часто символических формах. Приоритет полностью отдавался хозяйственным органам нового государства.

Ключевым решением съезда по рабочему самоуправлению следует считать принятое по докладу Андронова “Положение об управлении национализированными предприятиями”, шедшее значительно дальше всех предшествующих постановлений по проблемам централизованного регулирования экономики. Согласно §2 этого Положения, “две трети фабрично-заводского управления назначаются областным (т.е. вышестоящим) Советом Народного Хозяйства”. Лишь одна треть членов управления избиралась “профессионально-организованными рабочими предприятия”. При этом “список членов фабрично-заводского управления по конституировании его и избрании председателя представляется на утверждение ближайшего органа высшего управления”. Но и это было еще не все. Согласно примечанию №1 к этому параграфу, “ближайший орган Высшего Управления имеет право, если в этом случается необходимость, назначать в фабрично-заводские управления национализированного предприятия своего представителя”, который получал бы право “решающего голоса и право приостанавливать решения фабрично-заводского управления, противоречащие общественным интересам”. А согласно примечанию №2, “в экстренных случаях” вышестоящие инстанции с некоторыми формальными оговорками получали право “назначать управления предприятий” по собственному усмотрению (84).

Решения съезда совнархозов ликвидировали, фактически, фабзавкомы как самостоятельные ячейки экономической жизни общества и как органы рабочего самоуправления. Весь период от I Всероссийского съезда до II Всероссийского съезда профессиональных союзов, на котором фабзавкомы были в очередной раз, но теперь уже окончательно подчинены профсоюзам, являлся временем такой переориентации сохранившихся элементов рабочего самоуправления с задач революционных на задачи гораздо более меньшего масштаба. Происходившие перемены четко отражены в примерном Положении о рабочем контроле на частных и в Примерном положении о рабочем контроле на национализированных предприятиях, разработанных Советом профессиональных союзов. В первом из них подчёркивалось, что “рабочий контроль подчинён [и] ответственен в своих действиях перед вышестоящими органами”, а во втором отмечалось, что прежние методы контрольных органов “должны уступить место ревизионному контролю за правильностью и хозяйственностью расходования народного достояния без вмешательства в распорядительные права органов управления предприятием” (85). Параллельно с этим шёл и другой процесс, характерный для периодов становления государства из предгосударственных институтов, а именно - нарождение новой элиты. Есть немало моментов, которые связывают его с процессом трансформации системы рабочего самоуправления в первые месяцы революции.

Может быть, у кого-то возникает вопрос, зачем столь внимательно изучать идеологические баталии между лидерами партии, заложившей фундамент советского государства, если уже давно нет самих этих людей, если созданное ими государство разрушено? Ответ очевиден. Помимо научного интереса, которой, как известно, не имеет “срока давности”, вопрос о судьбах рабочего самоуправления в условиях русской революции 1917 г. и развернувшихся в те годы дискуссиях имеет немалую общественную значимость и актуальность.

Ситуация, которая сегодня складывается в рабочем движении и вокруг него, удивительно напоминает происходившее почти век назад. Рабочий класс сегодня, так же, как и в послеоктябрьский период, явно устал от политического противоборства, политической нестабильности в стране. Как и тогда, его пассивное большинство равнодушно, а социально активное меньшинство разделено между различными группировками реформаторов и контрреформаторов. Наконец, сегодня, так же как и десятилетия назад, условия разрухи и деиндустриализации ведут к величайшей деградации рабочего класса, его маргинализации и деклассированнию. Рабочий отвыкает от труда, превращается в ремесленника-кустаря, челнока (по терминологии той поры — мешочника), спивается. А среди его лидеров ведётся жаркая полемика между сторонниками самостоятельных действий рабочих и теми, кто уповает на милость “доброго” государства. При этом ни одни, ни другие подчас не отдают себе отчёт в том, что же происходит вокруг них, чем живут реальные рабочие, а не их собратья, сошедшие с праздничных плакатов. И пока происходит то, что происходит, пока уроки истории остаются невостребованными, уповать на чудеса и рассчитывать на перемены к лучшему не приходится.

1. См. Критика основных концепций современной буржуазной историографии трёх российских революций. М., 1983. С.С. 190—191.

2. См. напр.: Скворцова А. Ю. Пролетарские массы и партия большевиков в Великой Октябрьской социалистической революции (критический анализ буржуазной историографии 60—80-х годов) // Современная буржуазная историография Советского общества. М., 1988. С.С. 28—42.

3. О решении этого вопроса в советской историографии на примере, в частности, Московского промышленного района см.: Белоусова М.Т. Борьба московских большевиков за рабочие массы в период мирного развития революции (март — июнь 1917г.) // Московский историко-архивный институт. Труды. Т.14. М., 1960. С.С. 59 — 87; Очерки истории Московской организации КПСС. Кн. 1. М., 1979; Шустова Е.И. Борьба московских большевиков за профсоюзы и фабзавкомы в период двоевластия // Вопросы истории КПСС. 1984 № 6 и др.

4. См. об этом: Мандель Д. Рабочий контроль на заводах Петрограда // Альтернативы. 1995, № 2. С.С. 128—129.

5. Цит. по: Карр Э. История Советской России. Кн. 1: Том 1 и 2. Большевистская революция. 1917—1923. М., 1990. С. 452.

6. Лозовский А. Рабочий контроль. Пг., 1918. С. 19.

7. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 3.

8. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 г. – февраль 1918 г. М., 1958. С. 118.

9. Карр Э. История Советской России. Большевистская революция. С. 458

10. Цит по: Леонов С.В. Рождение Советской Империи: государство и идеология 1917—1922 гг. М., 1997. С. 122.

11. Красная летопись. 1927. № 2. С.С. 230 — 231.

12. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 274.

13. Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине. М., 1989. С. 341.

14. Правда. 1917. 15 ноября.

15. Баевский Д.А. Рабочий класс в первые годы Советской власти. (1917—1921 гг.). М., 1974. С. 19.

16. Киселёв А.Ф. Профсоюзы и Советское государство (Дискуссии 1917—1920 гг.) М., 1991. С.29.

17. Там же.

18. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 140.

19. Панкратова А.М. Фабзавкомы в борьбе за социалистическую фабрику. М., 1923. С. 238 — 241.

20. Одна из глав его монографии так и называется “Борьба за власть”, и название это следует признать как нельзя более удачным, хотя сам историк борьбу за власть трактует в несколько суженном смысле как межведомственное соперничество внутри нарождающегося бюрократического аппарата (подробнее см.: Филоненко А.Л. ВСНХ: идея и реальность. Магнитогорск, 1998. С.С. 22—41).

21. Лубков А.В. Война. Революция. Кооперация. Москва, 1997.

22. ЦГАМО. Ф. 180. Оп. 1. Д. 28. Л. 1 - 3.

23. Известия Московского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 25 ноября; Социал-демократ. 1917. 14 декабря.

24. См.: ГАРФ. Ф. 5469. Оп. 1. Д. 21. Л. 1—8.

25. ГАИО. Ф. Р-730. Оп. 1. Д. 73. Л. 22 - 22 Об.

26. Виноградов В.А. Рабочий контроль над производством: теория, история, современность. М., 1983. С.С.91—92.

27. Труды I Всероссийского съезда советов народного хозяйства. М. ВСНХ. 1918. С. 104.

28. Виноградов В. А. Рабочий контроль над производством. М. 1983. С. 92.

29. Рабочий контроль в промышленности Петрограда в 1917 — 1918 гг. Л. 1947. С.С. 243 – 244.

30. РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 1. Д. 1. Л. 2 об.

31. РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 1. Д. 1. Л. 2.

32. Национализация промышленности в СССР. Сб. док и материалов.1917—1920 гг. М., 1959. С.С. 74—75.

33. ГА РФ. Ф. 472. Оп. 1. Д. 7. Л. 5.

34. См. Отчёт Всероссийского Центрального Совета профсоюзов за июль - декабрь 1917г. Пг. 1918.

35. Новый путь. 1918. №1 - 2. С.С. 6 - 7.

36. Киселёв А. Ф. Профсоюзы и Советское государство. С.С. 14—22.

37. Важность для социал-демократов принципа независимости профессиональных организаций рабочего класса показывает тот факт, что практически везде, где бы они ни возвращались к власти, “разгосударствление” профсоюзов входило в перечень их первоочередных мероприятий, как это можно видеть на примере недолгого господства умеренных социалистов в Прикамье в период ижевско-воткинского восстания (См.: Воткинская жизнь. 1918. 15 сентября).

38. Первый Всероссийский съезд профсоюзов М. Профиздат. 1958. С.С. 194 - 195; 204, 215, 221 – 222 и др.

39. Первый всероссийский съезд профессиональных союзов. М. 1918. С. 234.

40. См.: Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов. 7 - 14 января 1918г. Стенографический отчет с предисловием. М. Томского. М. ВЦСПС. 1918. С. 98; Лозовский А. Рабочий контроль. С. 3.

41. Лозовский А. Рабочий контроль. Пг. 1918. С. 5.

42. Новый Мир. 1917. 27 марта.

43. См. напр.: Социал-демократ. 1917. 27 мая; см. там же: Спартак. 1917. № 2. С. 1 - 4.

44. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 12. Д. 90. Л.2 - 9.

45. Бухарин Н. Программа коммунистов большевиков / Бухарин Н.И. Избранные произведения. М. 1990. С.С. 39 - 80.

46. Новый путь. 1917. № 3 - 4. С. 21.

47. См. его: Осинский Н. Строительство социализма. М., 1918.

48. В этом смысле представляется странным утверждение Р.Пайпса о том, что программа левых пользовалась мощной поддержкой рабочих и членов большевистской партии, в особенности тех из них, кто извлекал выгоды из системы рабочего контроля (См.: Пайпс Р. Русская революция. Т. 2. М., 1994. С.С. 361, 364. Кроме всего прочего, Пайпс явно не хочет признать, что как таковая, единая платформа левых отсутствовала. Во всяком случае, не видеть, что предлагаемые некоторыми левыми меры государственного регулирования в корне убивали всякую экономическую возможность рабочего контроля, – это значит не видеть реальной ситуации в России середины 1918 года.

49. Подробнее об этом см.: Профсоюзы и экономика. 1993. №6. С. 115.

50. Рабочий контроль. 1918. № 4

51. См. Известия. 1917. 18 ноября.

52. По мнению Д.Манделя, именно этим и следует объяснить его “оппозицию справа” фабрично-заводским комитетам, недвусмысленно посягавшим на право частной собственности (См. Мандель Д. Рабочий контроль на заводах Петрограда // Альтернативы. 1995. № 3. С. 130.

53. Известия. 1918. 17 апреля.

54. В этой связи трудно не согласиться с итальянским исследователем П.Нери, полагавшим, что именно эта поддержка Троцким наиболее антидемократических тенденций в большевизме в 1920—1921 г.г. стала “препятствием в борьбе левой оппозиции со сталинским режимом” (См.: Альтернативы. 1997. № 4. С. 173). Убеждённые левые не смогли простить ему прежних обид и притеснений.

55. Агурский М. Идеология национал-большевизма. YMCA-PRESS, Paris, 1980. С. 144

56. Любопытны в этом плане рассуждения Н. Бухарина о государстве, как о новом Левиафане (См. об этом в кн.: Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888—1938. М., 1988. С. 57), восходящие, вероятно, к рационалистической картине мира Гоббса и романтической прозе Джека Лондона.

57. В российской политической культуре власть вообще воспринималась как инструмент преобразования общества (См. об этом в кн.: Власть и оппозиция. М., 1995. С. 45). То же мы видим и в случае с интернационалистическими течениями в большевизме. Троцкий, к примеру, так и писал: государство не самоцель, а рабочая машина (См. Троцкий Л.Д. Перманентная революция. Iskra Research. Cambridge, MA 1995. P. 196).

58. См. подробнее об этом явлении в рабочей психологии: Балакирев А.С. Русские коммунистические утопии и учение Н.Ф.Фёдорова // Россия XXI. 1996. № 1—2, 3—4.

59. См. о некоторых её аспектах в кн.: Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1988. С.С. 156—157 и др.

60. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1. СПб. 1999. С. 342.

61. Мартов Ю.О. Мировой большевизм // Избранное. М., 2000. С.С. 396, 403—407.

62. К примеру, в протоколе завкома завода бр. Бромлей за 24 июня 1917г. помимо "перечня важнейших мероприятий, направленных к установлению нормального хода на заводе" и указания на то, что действия заводоуправления направлены к сокращению производства, звучит категорическое требование членов завкома "установления государственного контроля” (см. ГАРФ. Ф. Р-7952. Оп. 3. Д. 100. Л.77).

63. ГАРФ. Ф. Р-7952. Оп.. 3. Д. 36. Л. 15.

64. Это можно видеть на примере того, что часто вопрос о переходе предприятия в собственность государства увязывался с получением им стабильных кредитов “на поддержание производства” См.: Журналы заседаний Особого совещания по обороне государства. Пг., 1917. 13 сентября.

65. Именно такой готовностью рабочих было продиктовано решение Советского правительства о национализации Ликинской мануфактуры, ставшей, таким образом, первым национализированным предприятием (См. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 1. Л. 2 и др.)

66. Рабочее движение в 1917 году. М. – Л. 1927.С. 330. Подчас переход фабрик в руки рабочих анархисты готовы были трактовать как их синдикализацию (См. Баевский Д.А. Рабочий класс в первые годы Советской власти. С.С. 46—47), “но рабочие рассуждают с иной точки зрения: они каждый раз, составляя протокол, объявляют рудник собственностью Республики, национализируют его, хотя и без всякого участия высшей инстанции” (См. Бюллетень Высшего совета народного хозяйства. 1918. № 1. С. 37.

67. По этой проблеме существует очень богатая литература: Колганов А. И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. М. 1993; Исаев А. Экономическая демократия. Современная идеология традиционных профсоюзов России. М. 1997; Боуман Э. Стоун Р. Рабочая собственность (Мондрагонская модель): ловушка или путь в будущее? М. 1994; Белоцерковский В. Самоуправление — будущее человечества или новая утопия. М. 1992; Самари К. План, рынок, демократия. М. 1992; Предраг Враницки. Самоуправление как перманентная революция // Социализм будущего. 1992. № 2; Сцелл Д. Участие, контроль работников и самоуправление. М. 1994 и др.

68. Мау В. Реформы и догмы. 1914 - 1929. М., 1993. С.С. 29 и др.

69. Думова Н.Г. Кадетская партия в период мировой войны и Февральской революции.. М. 1988. С.С. 135 — 136.

70. Судьбы реформ и реформаторов в России. С.С. 264 — 265.

71. Галили З. Лидеры меньшевиков в Русской революции. М. 1993. С. 126.

72. Гарви П. Профсоюзы и кооперация после революции (1917 — 1921). CHALIDZE PUBLICATIONS 1989. С.С. 20—21.

73. Плетнёв В. О рабочем контроле. М., 1918.

74. См. напр.: Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 1—3. М., 1991—1992; Прокопович С.Н. Война и народное хозяйство. М., 1978 и др.

75. См. Мартынов А. Две диктатуры. Пг., 1918; Предисловие Р.Абрамовича к книге К.Каутского "От демократии к государственному рабству" Берлин, 1922.

76. Розенблюм Д. Революция и рабочее движение. Год Русской революции. Пг., 1918. С. 184.

77. Цит по: Лозовский А. Настоящее и будущее профессиональных союзов. // Партия и союзы. Пг. 1921. С. 156 и др.

78. Чернов В. Конструктивный социализм. М., 1997. С.С. 236, 250 и др. Здесь будет более чем интересно отметить, что идеолог крестьянского социализма не просто ссылался на мнения своих оппонентов, но и выбрал те из них, которые объясняли отсталость рабочего класса тем, что “во время войны состав рабочего класса изменился”, что в него “вошло много чуждых, недисциплинированных элементов”, под которыми меньшевики, как известно, подразумевали крестьянство.

79. Союз социалистов-революционеров максималистов. О рабочем контроле. М., 1918.

80. Максимов Г. Анархо-синдикалисты в российской революции // Прямое действие. 1997. № 9/10. Подробнее см.Maximoff G. Syndikalists in the Russian Revolution. London, 1985.

81. Разные платформы внутри анархизма в период революции 1917 г. и последовавшего за ним периода хорошо отражены в сборнике: Анархисты. Документы и материалы. 1883—1935. В 2-х тт. / Т. 2. 1917—1935 гг. М., 1999.

82. См. подробнее: Шубин А.В. Махно и махновское движение. М., 1998. С.С. 110—121. Собранные в книге факты говорят сами за себя, хотя автор даёт им свою трактовку в духе защиты исторической практики анархизма.

83. Пайпс Р. Русская революция. Т. 2. М., 1994. С. 360.

84. Труды Первого Всероссийского съезда Советов народного хозяйства. 25 мая — 4 июня 1918 г. Стенографический отчет. С. 256 — 257.; Панкратова А.М. Фабзавкомы России. С.С. 399 — 400.

85. Рабочий контроль в промышленности Петрограда в 1917 - 1919 гг. Т I. Л. 1947. С.С. 457 - 461.

© (составление) libelli.ru 2003-2020