|
|
(к дискуссии о социализме, диктатуре пролетариата, госкапитализме)
Иосиф Григорьевич Абрамсон – д.т.н., Институт Гипроцемент (Санкт-Петербург) Среди марксистов всё последнее десятилетие идут интенсивные дискуссии о причинах катастрофы т.н. “реального социализма”. Это и понятно. Новое грядущее революционное прощание с капиталистическим варварством должно, чтобы стать окончательным прощанием, учесть огрехи стоившего столь неимоверно дорого проекта, начатого в 1917 и потерпевшего историческое поражение в 1991 г. Отсюда – пристальное внимание исследователей к противоречивой истории Советского Союза и “мировой системы социализма”. Заметное место занимают публикации по этой проблеме и в журнале “Альтернативы”. В частности представляются весьма верными многие положения, представленные в № 3 за 2000 г. в статьях С. Корсакова [1] и С. Черникова [2]. Осмеливаюсь поделиться с читателями некоторыми выношенными соображениями. В лихолетье 1990-х в одной из бывших стран т.н. “реального социализма” имела место импровизированная настенная дискуссия. “Верните нам социализм”, - гласила дацзыбао. “Это был не социализм”, - ответил аноним другим дацзыбао. “Тогда верните нам то, что было”, - заключил первый автор. Символично и знаменательно. Так чем же было то, по чему тоскуют сегодня многие давшие себя обмануть люди? Определяя, каким было советское общественное устройство, нужно начать с того, каким оно должно было быть при правильном следовании законам, открытым марксизмом. Как известно, наиболее развернуто движение к коммунизму после свершения антикапиталистической революции исследовано К. Марксом в “Критике Готской программы”. Он убедительно показал – и это стало одним из фундаментальных положений Марксовой теории общественного развития, что, хотя между капитализмом как последней эксплуататорской общественно-экономическеой формацией и коммунизмом никаких иных социально-экономических систем нет, непосредственно после победы революции коммунизм, с его принципом “каждый по способностям, каждому по потребностям”, не наступает и наступить не может. Ему предшествует переходный период, более или менее длительный, в течение которого еще действует в превращенной форме, на суженной базе закон стоимости (хотя основные средства производства уже не находятся в частной собственности), распределение общественных благ между работниками вынужденно происходит по труду, т.е. действует еще буржуазное право. И этому периоду соответствует и политический переходный период, в котором “государство не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата” [3]. Основная миссия государства диктатуры пролетариата, или пролетарской демократии – последней исторической формы государства, состоит в создании условий для своего постепенного “засыпания” [4] с передачей своих функций ассоциациям трудящихся. Совершенно прав С. Черников [2], говоря, что “диктатура пролетариата” и “отмирание государства” являются для марксизма понятиями тождественными. Диктатура пролетариата – единственное переходное звено от государства к “негосударству”, между диктатурой пролетариата и “негосударством” ничего быть не может”. Маркс и Энгельс имели в виду революцию в эпоху классического капитализма, когда она происходит примерно в одно и то же время в экономически развитых странах. И даже для них переходный период необходим. Что же говорить об империалистической стадии неравномерного развития, когда коммунистическая революция побеждает первоначально в одной или нескольких странах, представляющих наиболее слабые звенья в системе госмонополистического капитализма, каковой была в 1917 г. Россия? Переходный период от капитализма к коммунизму Маркс называет первой, низшей фазой коммунизма. В.Межуев напомнил, что у Маркса термин “социализм” как система общественно-экономического устройства в позитивном смысле не употреблялся [5]. Он и Энгельс подвергали критике различные предлагавшиеся в их время и называвшиеся социалистическими общественные проекты: социализм реакционный (феодальный, мелкобуржуазный и “истинный”), консервативный (или буржуазный) и утопический. Они считали, что в отличие от утопического и всякого иного социализма, описывающего некое идеальное общество, коммунизм – это реальная общественная формация, революционно “снимающая” капитализм, и реальное общественно-политическое движение. Термин “научный социализм” ввел Энгельс. У него он синонимичен коммунизму и прежде всего рассматривается в качестве теории коммунистического движения (“О развитии социализма из утопии в науку”). Впервые первую фазу коммунизма назвал социализмом Ленин в “Государстве и революции”: “… в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) “буржуазное право” отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства. “Буржуазное право” признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку – и лишь постольку – “буржуазное право” отпадает” [6]. Ленин, как и Энгельс, часто употребляет термин “социализм” как синоним коммунизма, не уточняя, что речь идет о первой его фазе. Но в “Государстве и революции” параграф второй главы V “Экономические основы отмирания государства” Ленин озаглавил “Переход от капитализма к коммунизму” [7] - в точности по Марксу. И если мы называем социализмом первую фазу коммунизма, которая начинает развиваться сразу после взятия власти политическим авангардом пролетариата, являясь фазой переходной, то вошедшее в употребление, в партийные программы словосочетание “переход к социализму” ненаучно или, в лучшем случае, нестрого. Оно, это словосочетание, делает неопределенным общественное состояние после революционного переворота. Что это, еще одна, так сказать, “нулевая” фаза коммунизма? В общественном развитии вакуума не бывает. Переход к коммунизму, т.е. его первая фаза, или, по Ленину, социализм, начинает разворачиваться сразу после свержения власти капитала. Конечно, по мере своего развития, переходный социалистический процесс проходит определенные, научно вычленяемые стадии. Стадии достаточно высокого уровня развития этого генерального перехода можно называть социализмом в узком смысле слова. Это обычно и имеют в виду, применяя данную категорию к состоянию общества, в котором исчезли классовые антагонизмы и полновластно действует принцип “от каждого по способностям, каждому - по труду”. Можно, вероятно, говорить и о стадии развитого социализма, но, разумеется, не конъюнктурно-карикатурной, Брежневым и Сусловым придуманной, а той Советским Союзом не достигнутой стадии (и не достигнутой закономерно), когда уровень производительности труда опережает таковой в странах развитого капитализма. Итак, социализм – это движение от капитализма к коммунизму под руководством направляемого политическим авангардом пролетариата антикапиталистического государства и общественных структур, перенимающих во все большей мере функции этого, в той же мере отмирающего государства - государства диктатуры пролетариата. Слово “диктатура” у большинства людей, в том числе у тех, кто придерживается левых взглядов, воспринимается как обозначение сугубо негативное. Между тем классовая диктатура со времен возникновения государства существовала всегда. Как и демократия. Любое демократическое государство одновременно осуществляет функции классовой диктатуры по отношению к экономически или внеэкономически угнетенному классу. Родина демократии Греция была рабовладельческой демократией. В эпоху феодализма диктат по отношению к крепостным крестьянам, к пеонам, сочетался с демократией аристократического меньшинства. Дворянские собрания в России, например, были одной из форм такой демократии. Формой же диктатуры было самодержавие. Государство как исторически возникшее явление есть не в последнюю очередь единство этих противоположностей – диктатуры и демократии. Самая демократическая буржуазная страна сегодня исправно осуществляет функции диктатуры капитала - и даже не только своего национального, но и транснационального. Всякая социальная революция, означающая смену строя, смену общественно-экономической формации, сменяет и политическую надстройку: демократию для себя завоевывает класс победивший, диктатуру он же обращает против класса побежденного и даже бывших классов-союзников. Классические примеры – буржуазные революции XVII–XIX веков. Говоря о диктатуре пролетариата сегодня, мы должны выяснить, что представляет собой сегодня потенциальный социальный субъект этой диктатуры. Это тем более важно, что у многих, кто инстинктивно отторгает от себя этот императив, императив социального развития, слово “пролетариат” означает рабочий класс индустриального или даже раннеиндустриального общества, рабочий класс эпохи классического капитализма. Конечно, сегодня пролетариат включает в себя не только индустриальных рабочих. Обратимся к первоисточнику – работе Энгельса “Принципы коммунизма”: “Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда и не живет с продажи с какого-нибудь капитала, - класс, счастье и горе, жизнь и смерть, всё существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой конкуренции. Одним словом, пролетариат, или класс пролетариев, есть трудящийся класс XIX века” [8]. Разве сегодня не являются, если следовать определению Энгельса, пролетариями ученые, учителя, медицинские работники государственных больниц и поликлиник, инженерно-технические работники акционированных предприятий? Конечно, являются. И именно в этих высокообразованных слоях пролетариата действует большинство творчески мыслящих работников, в том числе находящихся на переднем крае развивающейся материальной цивилизации, - там, где рождаются, сменяя друг друга, новые технологии. И именно они, среди которых много тех, кого можно, по А.Бузгалину, назвать homo creator [9], призваны, осознав себя классом и организовавшись как класс, революционизировать общественное развитие. Эти позиции разделяет и руководитель РКП-КПСС А.Пригарин [10]. Новаторы в инженерно-технической сфере объективно более всего предрасположены и к социалистическому творчеству, к развитию производственных отношений в направлении от рыночных механизмов к планово-индикативной координации ассоциированных научно-производственных комплексов, к самоуправляемым трудовым коллективам. Каковы же функции государства диктатуры пролетариата, этой последней исторической формы государства, политической надстройки над экономическим базисом переходного периода? Когда-то в ходу была формула о триединой стратегической задаче КПСС: развитие производительных сил, совершенствование производственных отношений, воспитание нового человека с высокими духовными потребностями. Если отвлечься от формализма при следовании этим императивам, то в принципе против данной триады возражать не приходится. Она верно, хотя и чересчур общо, выражает сущность переходного периода от капитализма к коммунизму и основных функций диктатуры пролетариата: организационно-хозяйственной и культурно-воспитательной. В той стадии переходного периода, когда социалистические преобразования осуществляются в одной или нескольких странах, к функциям диктатуры пролетариата добавляется вооруженная защита социалистического отечества или социалистических отечеств. Организационно-хозяйственная функция состоит в создании условий для раскрытия противоречий, являющихся источниками развития переходного социалистического общества, главное из которых – противоречие между властвующим трудом и уходящим с исторической сцены капиталом, в снятии этих противоречий, как и различий между умственным и физическим трудом, между городом и деревней с помощью плановых и регулируемых рыночных механизмов и в создании, расширении, развитии самоуправленческих производственных и общественных структур, которым постепенно передаются дела государственные. Культурно-воспитательная функция пролетариата состоит в создании условий для получения всеми гражданами высококачественного образования, для гармоничного развития личности, для приобщения людей труда к богатствам мировой культуры, для раскрытия творческих способностей каждого и в особенности – способностей к ассоциированному труду и ассоциированному творчеству. Последовательное выполнение государством диктатуры пролетариата своих функций выполняет одновременно и функцию привлечения трудящихся других стран к революционным преобразованиям – создает привлекательный образ социализма. Теперь спросим себя, в какой мере выполняло Советское государство эти императивы, предписанные ему открытыми марксизмом законами общественного развития? В первое десятилетие после Октября, в основном, при тех или иных ошибках, неизбежных в столь грандиозном походе в “царство свободы”, социалистическая демократия (она же – диктатура пролетариата) развивалась в правильном направлении. Партия, руководившая этим процессом, испытывала при этом внутреннюю борьбу двух тенденций: демократической и бюрократической. Борьба эта обострилась после смерти В.И.Ленина. Бюрократическая тенденция, ограничивая социальное творчество масс, подавляя пролетарскую демократию, объективно выражала интересы многомиллионной российской мелкой буржуазии, не заинтересованной в успешном развертывании социализма. Бюрократическая тенденция, как известно, взяла верх на рубеже 1930-х годов. С этого времени началось перерождение партии, Советов и, следовательно, государства диктатуры пролетариата. Атрофировалась та сторона её организационно-хозяйственной функции, которая должна направлять создание и развитие самоуправляемых производственных и общественных структур, и та сторона её культурно-воспитательной функции, которая отвечает за создание условий для раскрытия способностей к ассоциированному самоорганизованному труду и ассоциированному творчеству. Исторический вектор был сломан. Первая, низшая фаза коммунизма утратила потенциал дальнейшего естественно-исторического развития, превратившись в уродливый, извращенный социализм. Отечественный марксист А. Бузгалин довольно точно и образно назвал реальное советское общество мутантным социализмом [9]. Но, как во всяком мутанте, и в этом явлении были элементы подлинности. Элементы социализма подлинного, социализма в узком смысле слова, составляли широко развитые общественные фонды, обеспечивавшие всем бесплатное образование, бесплатное здравоохранение, доступный отдых и другие социальные блага, отсутствие безработицы, дававшее чувство уверенности в завтрашнем дне. Нельзя не сказать и о том, что поверженная Советская власть, хотя и выхолощенная, при всех своих искажениях, помогла развить таланты миллионов детей и взрослых в тысячах дворцов и домов культуры, пионеров, спорта, школ технического и художественного творчества, театров-студий и т.д. Всё это и вызывает сегодня у большинства трудящихся ностальгию – “верните нам то, что было”. Итак, “то, что было”, советское общество 1930-1980-х годов представляло собой бюрократический, извращенный, мутантный социализм с элементами социализма подлинного. Тони Клифф и современные последователи Клиффа называют его государственным капитализмом [11]. Это ошибочная характеристика. Начнем с того, что категория “государственный капитализм” вошла в научный оборот до Т.Клиффа. Введенная В.И.Лениным, она относилась к другому явлению – к нэпу. Государственный капитализм – это капитализм, контролируемый государством диктатуры пролетариата, подвластный этому государству, допускаемый им в определнных рамках. В науке не принято одним и тем же термином обозначать разные понятия. Т.Клифф же и его последователи называют государственным капитализмом Советское государство как совокупного капиталиста. Т.Клифф убедительно показал, что положение рабочих в довоенном Советском Союзе было во многих отношениях хуже, чем в экономически развитых капиталистических странах Запада, хуже в экономическом и правовом отношении. С этим не стоит спорить. Да, так было, особенно в тридцатые годы. Но это – следствие игнорирования ленинских указаний относительно необходимости развивать социалистическое строительство не на одном энтузиазме, а при помощи энтузиазма – на материальном интересе, это – следствие учиненного Сталиным и его окружением термидорианского переворота, это – добросовестно зафиксированное Клиффом проявление сталинизма, сбившего общество с социалистического пути развития. Но называть при всей бесспорности этих наблюдений деформированное сталинизмом советское общество разновидностью капитализма означает видимость принимать за явление. Наиболее концентрированно аргументы товарищей, придерживающихся этих взглядов на наше недавнее прошлое, изложены в газете “Левый поворот” [12]. Остановимся на них. Ссылка на Ф.Энгельса, под влиянием которого в Программе Социалистической партии Германии 1891 года ужесточена оценка государственного социализма, примечательна в одном отношении: рассматривавшийся тогда как вариант строй всеобщего огосударствления и Энгельс, и авторы Программы называли всё же государственным социализмом. Они справедливо не считали его социализмом, но не отождествляли и с капитализмом. И термин “госсоциализм”, примененный тогда, был точнее термина “госкапитализм”. Но то был предполагаемый вариант общественного устройства. Существовавший же в действительной истории советский мутантный социализм – явление более сложное. Совершенно неуместно приведенное далее извлечение из “Экономически-философских рукописей” К. Маркса 1844 г., где он подвергает критике грубый коммунизм, проповедовавшийся Бабефом и др., коммунизм зависти и уравнительной бедности. То, что партийно-государственная бюрократия в Советском Союзе и других странах “реального социализма” приобрела классообразующие свойства, верно. Но это класс особый. Он имел экономические привилегии своего иерархически построенного господства в обществе, но он не имел возможности извлекать экономическую прибыль из этого своего господствующего положения. Как бы мы справедливо резко ни оценивали исторически реакционную роль партийно-советской бюрократии, она через плановые, в основном, механизмы распределяла прибавочный продукт между инвестициями в гражданскую экономику, расходами на военно-промышленный комплекс, на помощь ориентированным на советский социализм странам и движениям, заниженным фондом заработной платы и сравнительно существенными общественными фондами, служившими достаточно эффективными социальными уравнителями. А что же из прибавочного продукта получала властвующая бюрократия? Только высокие оклады, хотя и не сверхвысокие, и строго ранжированные привилегии. Хорош капитализм! Авторы редакционной статьи в “Левом повороте” цитируют Маркса: “Никакая форма наёмного труда, хотя одна из них может устранить недостатки другой, не в состоянии устранить недостатки самой системы наёмного труда” (из “Экономических рукописей 1857-1859 годов”) и “Капитал предполагает наёмный труд, а наемный труд предполагает капитал; они взаимно порождают друг друга” (Из “Наемного труда и капитала”). Но эти афористические выводы Маркса относятся к обществу, в котором властвует буржуазия посредством институтов её (буржуазного) государства. Многократно цитируя Маркса, Энгельса, Ленина наши “госкаповцы” упорно избегают “Критики Готской программы”, “Анти-Дюринга” и “Государства и революции”. В этих фундаментальных работах Маркс, Энгельс и Ленин доказывают, что в первой фазе коммунизма (по Ленину, социализме), когда у власти находится пролетариат, еще не устраненный наемный труд в организующем своё самоустранение государстве существует в иной, нежели при капитализме, превращенной форме. Поскольку Советское государство оказалось во власти фактически сошедшей с социалистического пути развития партийно-государственной бюрократии, игнорировавшей необходимость обеспечить простор самоорганизации и самоуправлению трудовых коллективов с оптимальным сочетанием материальных и моральных стимулов производительного труда, постольку возникала угроза буржуазной контрреволюции, когда переродившаяся бюрократическая элита Советского государства конвертирует власть в собственность. Капитализм, таким образом, в 1930-1980-ые годы был в потенции. В реальности он существовал лишь в теневом секторе экономики. Бюрократия, которой становилось тесно в ограничивающих её рамках советских конституций (не только сталинской, но и брежневской), инстинктивно отторгала предлагавшиеся и только на короткое время реализовывавшиеся реформы, пробуждавшие инициативу трудящихся: косыгинскую в конце 1960-х годов с введением хозрасчета, раннегорбачевскую (1985-1988 г.г.) с наделением поначалу большими правами советов трудовых коллективов. Бюрократия ощущала несоответствие этих реформ её классовым интересам. А идеологически ей, бюрократии, эффективно помогала укоренившаяся теоретическая ошибка, состоявшая в том, что государственная собственность объявлялась высшей формой социалистической собственности. Это притупляло социальную бдительность трудящихся, отчужденных на практике от этой собственности (при отсутствии реального контроля снизу и недопущении каких-либо серьезных общественно-экономических новаций, могущих ослабить отчуждение) и создавало условия для сравнительно легкой победы буржуазной контрреволюции, или, иначе, перерастания бюрократической, скрытой контрреволюции начала 1930-х г.г. в буржуазную, открытую контрреволюцию 1991 года. Когда товарищи-“госкаповцы” утверждают, что августовской якобы “революцией” “завершилась в России эпоха буржуазно-демократической революции в широком смысле слова, начатая революцией 1905 г.”, то они тем самым встают на позиции позднего Плеханова, осуждавшего Ленина и большевиков, не посчитавшихся с тем, что Россия, мол, не подготовлена к социалистической революции. Далее, если следовать логике “госкаповцев”, то уже в первые годы Советской власти, при введении НЭПа, у нас произошла всеобщая реставрация капитализма: с одной стороны, был допущен капиталистический уклад (госкапитализм по Ленину), с другой стороны, в государственной промышленности трудящиеся нанимались на работу, получали зарплату и создавали прибавочный продукт. И когда товарищи, с которыми мы полемизируем, говорят (все та же статья в “Левом повороте”) о несостоятельности любых товарно-денежных моделей социализма, как государственных, так и рыночных, называя их немарксистскими, то они объективно порывают с марксистскими представлениями о двухфазности коммунистической общественной формации, доказывая тем самым свою научную несостоятельность. Научная несостоятельность воззрений товарищей-“госкаповцев” проявляется и в молчаливом игнорировании ленинского положения о слабом звене глобальной империалистической цепи, о возможности первоначальной победы социалистической революции в одной или нескольких странах и невозможности одновременной победоносной революции в большинстве капиталистических стран. Там, где революция происходит, капитализм развит слабее, чем в странах капиталистического ядра, и по логике “госкаповцев” революция должна ему помочь догнать уровень буржуазных производственных отношений, характерный для более развитых капиталистических стран. Удивительно, что в конце ХХ века предлагается дискутировать проблему, решенную марксизмом еще в его начале. Одновременно демонстрируется несостоятельность политическая. Такая позиция стирает грань между сегодняшней буржуазной Россией и Советским Союзом. Но не только. Она стирает грань между сталинским и ленинским периодами истории Советского государства. Такая позиция демобилизует рабочее движение. О какой революции может идти речь, когда переход к продуктообмену (да еще, очевидно, во всемирном масштабе, ибо предусматривается перепрыгивание через не признаваемую товарищами низшую фазу коммунизма, а высшая может быть достигнута только глобально) сегодня откровенно утопичен, а следовательно, авантюристичен. Значит, объективно такая позиция, будь она принята политическим авангардом пролетариата, обрекла бы его на правосоциалдемократическое ожидание естественного умирания капитализма. Сталинисты дискредитировали марксизм его теоретическими и практическими извращениями. Не будем им уподобляться и дискредитировать марксизм игнорированием открытых им фундаментальных закономерностей революционного перехода от капитализма к коммунизму. Литература:
|
|
© (составление) libelli.ru 2003-2020 |