АГРАРНЫЙ СОЦИАЛИСТ ВИКТОР ЧЕРНОВ

(Гусев К.В., В.М. Чернов. Штрихи к политическому портрету.

М.: РОССПЭН, 1999. с. 207)

Михаил Воейков

Мы плохо знаем наших отечественных социалистов, если не сказать, что вообще их не знаем. Более или менее знаем большевиков. И то о большинстве из них имеем довольно искаженное представление. И почти совсем не знаем других русских социалистов, которые были активными деятелями русской революции и внесли существенный вклад в развитие социалистической мысли. К последним можно отнести лидера социалистов-революционеров (эсеров) самой большой и авторитетной партии в России в начале ХХ в. Виктора Михайловича Чернова.

Об этом интересном социалисте, революционере, теоретике у нас почти нет никакой литературы. За весь ХХ в. существования социалистической мысли в России и 50 лет, прошедших после смерти Чернова, о нем не было ни одной книги (1). В этом смысле рецензируемая книга К.В. Гусева восполняет пробел. К сожалению, книга не очень большая и посвящена только политической деятельности Чернова, да и то, как скромно обозначил сам автор, лишь “штрихи к политическому портрету”. Поэтому цельного представления о Чернове как деятеле социалистического движения в России и прежде всего как теоретика социализма, что, на мой взгляд, сегодня самое интересное, книга не дает. Но то, что такая книга, то есть первая, вообще первая, книга о Чернове, - появилась - очень хорошо. Тем более что и сама книга хорошая. Автор объективно описывает победы и поражения своего героя, не идеализируя его, что так любят делать биографы. Спокойно и рассудительно повествуется о политической карьере Чернова, приводится много детальной информации, новых материалов, даже помещены две малоизвестные статьи самого Чернова. В общем, книга получилась интересной и полезной для всех, кто серьезно интересуется социализмом.

Виктор Михайлович Чернов родился 1 декабря 1873 г. в городе Камышине Саратовской губернии. По другой версии В. Чернов родился 9 ноября 1873 г. в Новоузенске Самарской губернии (см. с. 181 рецензируемой книги). Другой автор, называя ту же Самарскую губернию, дату рождения указывает как 19 ноября 1876 г. (2) Такое разночтение, представляя несомненный научный интерес, говорит как раз о постыдной неизученности вопроса. Однако с дальнейшими перипетиями политической карьеры Чернова путаницы в литературе пока нет. Уже будучи гимназистом, он примкнул к народникам и эту страсть к народнической идеологии сохранил на всю жизнь. С образованием партии эсеров Чернов становится ее лидером и “единственным теоретиком”. В 1917 г. он был министром земледелия во Временном правительстве, председателем Учредительного собрания в январе 1918 г. Чернов отрицательно отнесся к большевистскому перевороту, в 1919 г. эмигрировал и умер в Нью-Йорке в 1952 г. Такова сухая канва его жизни. В книге все это описано подробно и нет никакой нужды пересказывать.

Однако на некоторых моментах книги и темы остановиться надо. На мой взгляд, то, что Чернов был “селянским министром” и председателем печально известного первого и последнего заседания Учредительного собрания, исторически, конечно, интересно, но сегодня неактуально. Сегодня актуальны многие теоретические идеи и положения Чернова. Ведь, как справедливо пишет автор рецензируемой книги, с его именем “связаны попытки найти “третий путь”, опереться на “третью силу”, построить “третью власть” (с. 5). Чернову всегда доставалось и от левых и от правых. После установления советской власти большевики объявили Чернова контрреволюционером, а Колчак арестовал и выслал его. Действительно, в одной статье 1920 г. Чернов писал: “Как не связывали народную энергию путы большевизма, как не успел опостылеть народу за три года существования большевистский режим, но едва лишь пытался занять его место еще более опостылевший за целые века существования старый порядок, как тотчас же налицо оказывалось достаточно сил для отпора этому последнему. Страна поднималась не за большевиков, но против социально-политической реставрации. Большевизм, организуя во всеоружии всего государственного аппарата отпор ей, естественно возглавлял борьбу, и народ, скрепя сердце, шел под его знаменами. Шел не без колебаний, не без раздумья, часто с оглядкой назад и с сомнением в душе. Шел, порою упираясь и даже отказываясь идти, думая про большевистских комиссаров и про белых генералов, что “оба хуже” (3).

Однако это намерение “третьего пути” Чернов мог бы и осуществить, когда был министром земледелия во Временном правительстве. Однако ведь у него ничего так и не вышло. Его промежуточная, срединная позиция не удовлетворяла ни правых, ни левых. А главное, не удовлетворила революционный народ, который не хотел, не мог ждать “министерской” аграрной революции. В аграрной области Чернов последовательно отстаивал принципы международного социализма и отрицания частной собственности на землю. Суть его аграрной концепции, а стало быть, и концепции программы партии эсеров сводилась к социализации земли. Большевики же, к примеру, выступали за национализацию, то есть за передачу земли в государственную собственность. Разница между социализацией и национализацией, как отмечает автор рассматриваемой книги, состояла в том, что “в первом случае право распоряжения землей и земельной рентой принадлежит крестьянской общине, союзам общин, кооперациям, а во втором - государству” (с. 20). Теоретически концепция социализации земли, конечно, больше соответствовала идеалам демократического социализма, но практически в то время она было неосуществима. И это доказала деятельность Чернова как министра земледелия.

Народ ждал от Временного правительства быстрого разрешения аграрного вопроса, то есть передачи помещичьей и вообще частновладельческой земли всем трудящимся деревни. Чернов же в соответствии с программой своей партии стремился организовать передел земли на основе уравнительно-трудового принципа (“обеспечение потребительской нормы на основе приложения собственного труда”). При этом он стал организовывать большие изыскательные работы по учету всей земли и ее справедливого распределения. Дело стало сильно затягиваться, на что Л. Троцкий воскликнул в Петроградском совете, имея в виду министерство Чернова: “Мы ждали министерство аграрной революции, а получили министерство аграрной статистики”.

Министерская карьера Чернова чуть было не закончилась весьма трагично. Но его буквально спас вездесущий Троцкий. Автор книги подробно восстанавливает по многим источникам этот эпизод, и мы последуем за ним. В июле 1917 г. возник так называемый “июльский кризис”, когда недовольство половинчатой политикой Временного правительства вывело народные массы на улицы, в том числе и к Таврическому дворцу. Чернов вышел объясняться к матросам и сказал, что из правительства ушли кадетские министры и “скатертью им дорога”. Тут из толпы понеслись выкрики недовольных: почему вы, социалисты, сидели с ними в одном правительстве, почему вы не хотите брать власть сами? Кончилось тем, что матросы схватили Чернова и посадили в автомобиль, чтобы увезти арестованного. Присутствующие члены Петроградского совета бросились к представителям большевиков с просьбой о помощи. Первым на помощь пришел Троцкий. Он залез на крышу автомобиля, где сидел арестованный Чернов, и обратился к матросам: “Вы поспешили сюда, красные кронштадтцы, лишь только услышали о том, что революции грозит опасность! Красный Кронштадт снова показал себя как передовой борец за дело пролетариата. Да здравствует красный Кронштадт, слава и гордость революции… Вы пришли объявить свою волю и показать Совету, что рабочий класс больше не хочет видеть у власти буржуазию. Но зачем мешать своему собственному делу, зачем затемнять и путать свои позиции мелкими насилиями над отдельными случайными людьми? Отдельные люди не стоят вашего внимания…”. И видя колебания матросов, Троцкий крикнул толпе: “Кто тут за насилие, пусть поднимет руку”. И так как никто руки не поднял, Троцкий, спрыгнув с крыши автомобиля, обратился к Чернову: “Гражданин Чернов, вы свободны” (с. 75).

Так что у Чернова практически с “третьим путем” в то горячее время ничего не получилось. Да и странно было бы искать в революции какой-либо третий путь. Но совершенно иное дело теоретическая постановка вопроса. И здесь Чернов высказывал мысли, которые и сегодня, а может быть, именно сегодня приобретают особое значение.

В книге неоднократно отмечается, что Чернов был ведущим теоретиком партии эсеров. Более того, автор приводит слова Б. Савинкова, который квалифицировал его даже как “единственного теоретика партии” (с. 39) (4). Вообще-то, это удивительно. Как так, крупнейшая партия революционной России, и имела только одного теоретика? Конечно, в партии эсеров были и другие деятели, которые писали. Например, тот же Б. Савинков прославился как талантливый беллетрист. Или такие крупные ученые с мировым именем, как социолог Питирим Сорокин и экономист Николай Кондратьев. Но теоретиком социализма был действительно только В.М. Чернов. Это странно. Например, у большевиков было не меньше десятка теоретиков мирового уровня (В. Ленин, А. Богданов, Л. Троцкий, Н. Бухарин, Г. Зиновьев, Л. Каменев, А. Луначарский, Е. Преображенский, К. Радек, Г. Парвус и многие другие). Надо сказать, что и меньшевики не очень блистали изобилием теоретиков. Если оставить в стороне Г. Плеханова, который действительно стоял в стороне от всех, то, пожалуй, у меньшевиков тоже остается один Ю. Мартов как теоретик. Почему большевики сумели сконцентрировать лучшие теоретические умы, пока неясно.

Чернов как политик и организатор оказался ниже возможностей даже своей партии, но как теоретик он не уступает самым выдающимся большевикам. Правда, с этим согласны далеко не все. К. Гусев приводит слова И. Майского 1923 г., когда этот впоследствии дипломат и академик был еще меньшевиком, по поводу Чернова: “Немножко Канта, немножко Маркса, немножко Михайловского и Лаврова, немножко социализма, немножко отсебятины - такова программа Виктора Чернова и всей партии эсеров” (с. 4). Эти слова верные, но несправедливые. Невозможно и неправильно держаться в теоретических рамках, обозначенных лишь одним мыслителем, каким бы гениальным он ни был. Приходится брать от многих, вспомним, например, “три источника” марксизма.

Но в отношении Чернова дело имеет еще и особый аспект. Чернов основное свое время посвятил изучению, как тогда говорили, аграрного вопроса. Причем изучению на русском материале, русской общине. Конечно, Чернов, как и все народники, полагал возможным переход к социализму, минуя капитализм, именно благодаря общине. “Капитализм как таковой, - писал Чернов, - никаких положительных сторон не имеет, они принадлежат сочетанию сил, крупному производству, кооперации” (с. 16). И социализм Чернов мыслил как колоссальную потребительскую организацию. Именно с распределением, подчеркивает К. Гусев, Чернов связывал и положение в обществе той или иной социальной группы, принадлежность к тому или иному классу. В этом, конечно, содержится существенное расхождение с марксизмом.

Но дело здесь сложнее. Согласно ортодоксальному марксизму развитие сельского хозяйства должно идти почти так же, как шло развитие промышленности. Индустриализация аграрной сферы должна в конце концов создать крупные производственные ячейки (“фабрики” мяса, или птицы, или зерна и т.д.) наподобие крупных промышленных предприятий. И как на капиталистической фабрике, здесь также должно произойти расслоение на одного капиталиста и множество наемных рабочих. Таков был вывод ортодоксального марксизма. Чернов был с этим не согласен. Он считал, что в аграрной сфере действуют иные законы, чем в индустриальной (фабрично-заводской) промышленности. “Если в индустрии концентрация капитала не только факт, но при условии частной собственности на капитал - закон, если здесь мелкие хозяйства, не выдерживая конкуренции крупных предприятий, поглощаются последними, то в сельском хозяйстве наряду с мелкими погибают и крупные хозяйства, а за счет обоих растет среднее трудовое крестьянское хозяйство” - цитирует автор книги программу эсеров (с. 19).

И надо сказать, что прогноз развития сельскохозяйственного производства, сделанный эсерами и прежде всего Черновым, оказался более реалистичным, чем ортодоксально марксистский. Нигде в мире в сельском хозяйстве не появились такие индустриальные гиганты, как “Дженерал моторс” или ИБМ. По мнению Чернова аграрная сфера должна развиваться как некапиталистическая, с развитием сельскохозяйственной кооперации и прогрессивной эволюции сельской общины (с. 19).

Чрезвычайно интересны и более общие мысли Чернова о будущем социалистическом обществе. В малоизвестной статье 1918 г. “Охлос и демос”, которую К. Гусев приводит целиком, Чернов пишет: “Будущий социалистический строй должен представлять собою, во-первых, огромную, обязательно включающую всех граждан, общенациональную “потребилку”, учитывающую все потребности страны и ставящую, на основании этого учета, свой “заказ” всему национальному производству. Во-вторых, социалистический строй будет таким же публично-правовым союзом всех граждан, поделенных по родам занятий, - и эти могучие самоуправляющиеся трудовые корпорации будут автономно управлять соответственными ветвями национального производства. Гармония производства и потребления предполагает, таким образом, общенациональную организованность: во-первых, всех граждан как потребителей - зародышем чего являются нынешние частно-правовые союзы, кооперативы; во-вторых, всех граждан как производителей - зародышем чего являются нынешние частно-правовые профессиональные союзы” (с. 129).

Из этой цитаты нетрудно увидеть довольно большое совпадение с ленинским положением об объединении всех граждан в потребительские союзы, что было, видимо, общим местом у всех социалистов того времени. Однако это “общее место” за сто лет своего существования так и осталось некоторой умозрительной конструкцией. Во всем мире потребление развивается не в сторону некой унификации и создания общей “потребилки”, а, наоборот, в сторону дифференциации и индивидуализации. Зато второе предположение Чернова о создании самоуправленческих трудовых корпораций получает осязаемое подтверждение в развитии предприятий с собственностью работников во многих странах мира.

Вообще, говоря о теоретических достижениях Чернова, прежде всего нужно упомянуть его положение о конструктивном социализме. К сожалению, в книге К. Гусева этот вопрос почти не затрагивается. А это принципиально важный момент для всей теории и практики социализма. Суть конструктивного социализма Чернова сводилась к тому, что он считал невозможным немедленный и спонтанный переход к социализму. Социализм, по его мнению, не вырастает стихийно, а должен сознательно и планомерно конструироваться путем постепенного отбора наилучших вариантов общественного устройства. От утопического через научный к конструктивному социализму - вот схема Чернова (5). В отличие от большевиков, которые также были за сознательное и планомерное строительство нового общества, Чернов не предполагал это делать сразу, даже не имея экономической программы строительства социализма, не руководствоваться правилом “ввязаться в бой, а там видно будет”. Чернов считал, что необходим длительный период выработки такой программы и постепенного приучения рабочего класса к самоуправлению. Поэтому так были нерешительны эсеры в 1917 г. в отстранении буржуазии от власти. “Прежде чем практически попытаться совершенно отстранить буржуазию от кормила во всем народном хозяйстве и встать на ее место, - писал он в той же статье 1918 г., - рабочему классу необходимо пройти школу хозяйственного самоуправления в кооперативах и синдикатах, не говоря уже о городских муниципалитетах и сельских самоуправлениях. Не тот рабочий класс, который громче всех аплодирует самым крайним социалистическим требованиям на митингах, более всего готов для социализма, - а тот, который сумел создать наиболее внушительную профессиональную и кооперативную организацию” (с. 129). “Социализм в экономической области есть не что иное, как переход от старой системы - самодержавия капиталиста на “его” фабрике, через промежуточную систему “фабричного конституционализма” (к этому тяготеет все рабочее законодательство, все содержание социалистической программы-минимум в рабочем вопросе), к конечной стадии полной фабричной демократии, т.е. трудовой индустриальной республике” (там же, с. 130).

Думается, что эти представления в теоретическом плане весьма созвучны современности. В начале ХХ в. не было времени на раздумья и длительное воспитание рабочего класса. Надо было брать власть, что и сделали большевики. Другое дело, что не нужно было спешить с объявлением русской революции социалистической и строительством социализма.

Октябрьскую революцию Чернов не считал ни социалистической, ни буржуазной. Первой она не могла быть, ибо в России в то время не существовало объективных предпосылок для социализма, а второй она не была потому, что уже февраль, по его мнению, зашел за границы буржуазной революции. Октябрьскую революцию он трактовал как “народно-трудовую”, открывающую эпоху “между порой чисто буржуазного уклада и порой будущего социалистического переустройства” (с. 105).

Поэтому и к большевизму Чернов отнесся резко отрицательно. В той же статье 1918 г. он охарактеризовал нарождающийся социализм как “штык-социализм”: “Псевдо-социализм охлократии насквозь пропах казармой. Нужды нет, что этот социализм провозглашает себя непримиримым врагом войны и милитаризма. Он сам духовно подвергся казарменному перерождению, стал своеобразным милитарным социализмом” (с. 136). Конечно, все это говорилось по отношению периода “военного коммунизма”, разворачивающейся гражданской войны, положения, как говорили большевики, “осажденной крепости”. А в осажденной крепости должен быть именно “милитарный социализм”, там не место для запахов салона или библиотеки.

Другое дело, что Чернов уже в первых шагах “милитарного социализма” увидел то, во что он переродился в сталинский период. В 1920 г. Чернов писал: “Он уже создал конкретные формы деспотического образа правления, которые ныне прикрываются еще красным флагом социализма, но хоть завтра без всякого вреда для них могут быть прикрыты белым знаменем реставрации. Он уже возродил в населении старые навыки беспрекословного и слепого подчинения “предержащей” власти. После большевизма любой российский Бонапарт, если не прямо кто-нибудь из “последышей” старой династии, придет как бы “на все готовое” (6). Действительно, Сталин со всей государственной бюрократией и пришел “на все готовое”. Таким образом, Чернов уже 1920 г. и даже раньше поднимал те проблемы, над которыми стали задумываться Троцкий и левая оппозиция после окончания гражданской войны.

И наконец, заключительный абзац книги К. Гусева о Чернове: “Это был умный, высокообразованный политик, хотя, может быть, и не того образца, который был нужен в бурной исторической действительности его времени, одна из наиболее значительных личностей среди российских социалистов” (с. 176). Это, конечно, правильно. Чернов был и нерешительным, и непоследовательным, бесконечно искал компромиссы, когда нужно было принимать жесткие решения. Но таким решительным и последовательным был В. Ленин, и его вполне хватило для русской революции. Чернов нужен нам сегодня не только как историческая личность, а как первостатейный теоретик “конструктивного социализма”, труды которого мы еще очень плохо знаем.

Примечания

1. В последнее время, правда, появилось несколько толковых статей о В.М. Чернове. Например, статья Б. Ярцева “Социальная философия В. Чернова” в сборнике Института философии РАН “Был ли у России выбор? (Н.И. Бухарин и В.М. Чернов в социально-философских дискуссиях 20-х годов). - М., 1996, с. 94-141.

2. Ярцев Б.К. Социальная философия В. Чернова, с. 96.

3. Чернов В.М. Революционная Россия. - В сб.: Публицистика русского зарубежья (1920 - 1945). - М., 1999, с. 274.

4. Савинков Б.В. Воспоминания террориста. М., 1991, с. 252.

5. См.: Чернов В.М. Конструктивный социализм. М., 1997, с. 3-27.

6. Чернов В.М. Революционная Россия, с. 274.