КАКАЯ ВЛАСТЬ У НАС БЫЛА?

Сергей Черников

Диктатура пролетариата: теория и практика

Для миллионов сторонников и противников социализма по-прежнему  отнюдь не праздно звучит вопрос: почему идеалы Октября так и не осуществились, а СССР канул в Лету? К этой проблеме важно подойти непредвзято, исключая как старые, так и новые исторические “навороты”. В данной статье затрагивается проблема политического режима в СССР, имеющая историко-политологическую актуальность.

Исторический аспект этой темы изучен, на наш взгляд, недостаточно. В доперестроечные времена конкретный политологический анализ подменялся абстрактно-схоластическими догмами о “диктатуре пролетариата”, ее трансформации в 60-е гг. в “общенародное государство”, о преимуществах социалистической демократии над буржуазной и т.п. Далее мысль советских идеологов и большинства обществоведов не продвигалась.  Согласно их представлениям о марксизме, степень “социалистичности” государства определяется в основе своей изменениями в экономической и социально-классовой сферах. А все остальное - “надстройка”. Подобным “ортодоксальным марксистам” Ф. Энгельс отвечал  еще в 1890 г.: “Экономическое положение - это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки...” К числу таковых Энгельс прежде всего относил политический строй, государство, которое хотя и порождается экономикой, но затем оказывает все большее обратное влияние (1).

Лишь в перестроечное время была предпринята робкая попытка взглянуть на, казалось бы, уже устоявшуюся трактовку событий и некоторых теоретических положений несколько под другим углом зрения. Но вскоре этим, подчас поверхностным изысканиям, так и не достигшим своей цели, пришел конец: все советское наспех было объявлено “тоталитарным”, а основа политического строя, официально именовавшаяся в 20-е- 50-е гг. “диктатурой пролетариата”,  получила ярлык “генератора массового террора”. Рассмотрим пресловутую “диктатуру пролетариата” в определенном ракурсе: как она изначально понималась основоположниками марксизма, и что же осуществилось на самом деле (2). Пролив свет на это доселе “темное пятно”, мы сможем рельефнее увидеть многое из того, что случилось со страной после октября 1917 г.

________________________

Черняков Сергей – к.и.н.,  МПГУ

Необходимость диктатуры

Обобщая политический опыт прошлого, Маркс, касаясь вопроса о государстве, отмечал: “Все перевороты совершенствовали эту (государственную.-С.Ч.) машину, вместо того чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания как главную добычу при своей победе”(3).

Считая государство продуктом классового господства и, исходя из этого, орудием угнетения трудящихся масс, основную политическую задачу революции Маркс и Энгельс видели не в овладении старой государственной машиной, а в ее уничтожении. Необходимость ее ликвидации определяется тем, что сама сущность государства, как такового, эксплуататорски-репрессивная, и никакая смена вывески (вместо Государственной Думы - Совет и т.п.), никакие изменения в отношениях собственности не могут переделать основу такого государства. То есть простое восстание народа и захват им власти есть лишь техническая сторона  революции. Подлинно же политическая революция - это кардинальное изменение самой структуры власти, государства.

Под уничтожением государства на первом этапе Маркс и Энгельс понимали немедленное отсечение худших его сторон “до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности”(4).

Конкретизируя это положение Парижской Коммуны, Маркс писал: “Задача (Парижской Коммуны. - С.Ч.) состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать общественным слугам народа”. То есть задача пролетарской революции  состоит в том, “чтобы превратить государство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный...”(5) В этом, и исключительно в этом ракурсе классики марксизма говорили об уничтожении государства! (Разумеется, на этапе перехода от капитализма к коммунизму, т.е. при социализме.) Такое, т.е. лишенное своих подавляющих функций по отношению к трудящимся, государство не есть уже государство в точном, “классическом” смысле этого слова.

Каков механизм перехода к этому “полугосударству”? Никаких рецептов из головы Маркс и Энгельс не придумывали - их подсказала сама жизнь: опыт, полученный коммунарами Парижа в 1871 г. Основными мероприятиями Коммуны в этой области были:

1) избранные в Коммуну (в большинстве своем из рабочих) несли ответственность перед избирателями и в любой момент могли быть сменяемы;

2) ликвидация старой полиции, лишение ее политических функций и превращение в ответственный перед Коммуной и сменяемый орган;

3) то же самое - со всеми чиновниками всех отраслей управления;

4) любой государственный служащий исполнял свои обязанности за заработную плату рабочего; все привилегии чиновникам любого ранга отменялись (6).

Такая демократизация государства для народа, трансформация его в иное качество отнюдь не исключали его репрессивных функций по отношению к противникам. В силу этого “полугосударство” (государство нового типа) должно было быть сохранено и после победы революции на период подавления бывших господствующих классов(7). Это подавление может осуществляться не иначе, как через диктатуру завоевавшего власть пролетариата. Такова диалектика марксизма: через отрицание старого государства - к новому как основе его полного отмирания.

Маркс и Энгельс рассматривают диктатуру пролетариата исключительно в качестве средства отмирания государства. Данная форма народной власти создает предпосылки для полного устранения отчуждения власти от народа; но самая главная функция диктатуры (а именно в ней, в ее репрессивной роли и концентрируется то, что осталось от старого государства) - подавление противников нового общественного строя.

Никакого противоречия между диктатурой и демократией в самой идее диктатуры пролетариата нет (8)! Энгельс откровенно заявлял: “...Пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы (курсив мой. - С.Ч.), а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое  перестает существовать"  (курсив мой.-С.Ч.) (9). Как видим, Энгельс явно противопоставляет диктатуру и свободу, придавая первой исключительно временный характер. Поэтому ни Маркс, ни Энгельс ничего не пишут о созидательных функциях диктатуры пролетариата, не считая нужным рассматривать их в таком контексте.

Вместе с тем основоположники марксизма связывали отмирание государства не только с уничтожением эксплуататорских классов, но и с ликвидацией классов вообще. “Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование … классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно  они возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство”. “Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство. <…> Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества – взятие во владение средств производства от имени общества, – является в то же время последним самостоятельным актом его как государства”(10).

Суммируя многочисленные высказывания Маркса и Энгельса о государстве, можно констатировать, что “отмирание государства” они понимали двояко: во-первых, через ликвидацию его репрессивных функций, во-вторых, через уничтожение классов. В отличие от этих быстрых, единовременных актов процесс овладения народом функциями управления мыслился как протяженный во времени. При этом последний вопрос как третья предпосылка самоликвидации государственной машины скорее подразумевался, нежели ставился.

Можно рассуждать о том, что Маркс и Энгельс не дают законченных дефиниций рассматриваемому явлению, однако касательно нашей проблемы важно другое. Они указывают направленность движения: конкретные меры отсечения худших черт государства, обращения его в орган всецело подчиненный обществу.

Октябрь 1917 года

и вопрос о характере государственной власти

Вслед за Марксом и Энгельсом Ленин  защищал теорию диктатуры пролетариата как политической формы перехода к социализму. На последнем тезисе стоит остановиться особо.

Сопротивление эксплуататоров нельзя уничтожить в одночасье в силу их образованности и организованности, незрелости и неопытности представителей нового строя. А значит, предстоит долгая и упорная борьба, на время которой, естественно, сохранится и диктатура пролетариата. Каковы же хотя бы приблизительные сроки победы нового общества над старым, необходимой для ликвидации пролетарской диктатуры, т.е. для отмирания государства (11)? “Переход от капитализма к коммунизму есть целая историческая эпоха. Пока она не закончилась, у эксплуататоров неизбежно остается надежда на реставрацию, а эта надежда превращается в попытки реставрации. <...>

...Мы ... вправе говорить лишь о неизбежном отмирании государства, подчеркивая длительность этого процесса, его зависимость от быстроты развития высшей фазы коммунизма и оставляя совершенно открытым вопрос о сроках или конкретных формах отмирания, ибо материала для решения таких вопросов нет”(12).

В рассуждениях Ленина нет четких указаний на то, чем же все-таки должна явиться диктатура пролетариата - небольшим “мостиком” к социализму или гигантским “туннелем” к коммунизму.

Исходя из реалий октябрьских перипетий, полыхавшей гражданской войны и особенностей исторического развития России, Ленин приходил к мысли, что диктатура пролетариата сохранится значительно дольше, нежели это предполагали Маркс и Энгельс. Он рассматривал диктатуру пролетариата и даже Советы не как политическую надстройку, присущую социализму, а как политическую власть переходного (от капитализма к социализму) периода.  Вождь большевиков придавал ей не только разрушительные, но и созидательные функции: подготовка масс к управлению страной (на этом акцентировано особое внимание), повышение их культурного уровня, изменения в их менталитете, совершенствование организации общественного труда (13). Таким образом, Ленин подходил к проблеме шире, но, одновременно, точнее. Для самоуничтожения государства он считал необходимым не только самоуничтожение причин, его породивших, но и способность народа исполнять его функции.

Рассматривая диктатуру пролетариата в таком широком ракурсе, Ленин, казалось бы, должен был хотя бы штрихами очертить границы использования репрессивных функций власти. Тем более что, по его мысли, помимо того, что борьба с противниками растянется на долгие годы, необходимо систематическое воздействие не только на них, но и на непролетарские элементы вообще. А руководство строительством всего нового тоже подразумевает в определенной мере насилие (14). Однако таких ограничений он не сделал. Крен в сторону насилия, который нашел отражение в ленинской теории в общем-то по объективным причинам, также вполне объективно существенно сужал возможности перехода от диктатуры пролетариата к всеобщей демократии.

Советский госаппарат: начало пути

В 1918 г. Ленин с большим энтузиазмом констатировал успехи большевиков по “социалистической перековке” доставшегося им в наследство буржуазного чиновничьего аппарата: “...В России совсем разбили чиновничий аппарат ... и дали гораздо более доступное представительство именно рабочим и крестьянам, их Советами заменили чиновников, или их Советы поставили над чиновниками...“(15).

Однако по прошествии нескольких лет он увидел, что на фронте борьбы с бюрократизмом дела обстоят далеко не так радужно, как ему представлялось в начале.  В 1921-1923 гг. Ленин уже понимал, что “годы и годы должны пройти, чтоб мы добились улучшения нашего госаппарата”, “переделать тут серьезно мы ничего за пять лет борьбы не успели и не могли успеть”. И теперь, после окончания гражданской войны и обеспечения хотя бы минимальных потребностей населения, главную задачу эпохи лидер большевистской партии усматривал в “переделке нашего аппарата, который ровно никуда не годится”(16). Очевидно, что под “переделкой” Ленин понимал не только эмансипацию советской власти от бюрократизма, повышение культурно-технического уровня советских служащих, но и переход к той структуре власти, которая,  собственно, и обеспечивает заслон бюрократизму, препятствуя таким образом подавлению трудящихся, ущемлению их прав и свобод, суверенитету власти по отношению к народу. На языке марксизма такая власть называется “диктатура пролетариата”. К 1922 г. большевики из этого определения твердо усвоили только одно слово - диктатура...

Историческая судьба советской диктатуры

Еще на XII съезде РКП(б) в 1923 г. Зиновьев выдвинул тезис о “диктатуре партии”(17). Тем самым власть всего рабочего класса ограничивалась властью его авангарда, который в первые годы советской власти действительно таковым и являлся; однако фактически этот постулат отражал склонность партийной верхушки к ограничению даже потенциальной  власти рабочих и крестьян, снижал их реальную возможность как приобретения знаний и умений по управлению страной, так и контроля над партийными верхами.

Кардинальное значение для проведения в жизнь политики “диктатуры партии” (а на деле - узкой группы лиц во главе со Сталиным, Зиновьевым и Каменевым) имели решения, принятые Оргбюро и Секретариатом ЦК в 1922-1924 гг. В августе 1922 г. XII всероссийская партконференция приняла новое положение в Уставе партии: секретари губкомов утверждались вышестоящей партийной инстанцией. В ноябре того же года рассылается циркуляр ЦК, резко ограничивающий самостоятельность местных партийных органов. Одновременно Оргбюро утвердило порядок хранения секретных постановлений ЦК РКП(б): определялся узкий круг лиц, которым они рассылались. В феврале 1923 г. вышло постановление Оргбюро о жестком, централизованном руководстве партийной прессой, а связь Секретариата ЦК с национальными ЦК, областными и губернскими комитетами осуществлялась теперь посредством закрытых писем, секретных циркуляров и шифротелеграмм. В 1924 г. было утверждено “Положение о ячейках РКП”. Ячейкам партии вменялось в обязанность неуклонно проводить в жизнь решения вышестоящего партийного комитета. По горизонтали же связи между ячейками не было (18).

Параллельно с этим меняются как содержание, так и формы и методы проведения политических дискуссий. Из средств выработки наиболее оптимальных решений назревших проблем на основе обмена мнений и сопоставления подходов  все больше превращаются в слепое орудие жесткой внутрипартийной борьбы, в инструмент подавления инакомыслия и политической дискредитации оппонентов. Аналогичным образом проблема власти стала решаться и в Советах.

Новая партийно-государственная власть, сделав на заре своего существования значительный скачок от старой, постепенно, но неудержимо дрейфовала в сторону  “классической”, бюрократической власти над обществом. Она быстро перенимала многие привычки прежней власти, и прежде всего – использование привилегий.

В формировании привилегий важную роль сыграла постепенная отмена партмаксимума. В 1920 г. было принято постановление ВЦИК о партмаксимуме. Устанавливалась единая фиксированная тарифная сетка зарплаты для всех коммунистов, включая партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных руководителей. Максимальный уровень их окладов не должен был превышать зарплату высококвалифицированного рабочего. Фактическая отмена партмаксимума произошла в конце 1929 г., а официально он был ликвидирован секретным постановлением Политбюро от 8 февраля 1932 г. (19).

Вывод из вышесказанного ясен: уже в 20-е гг. возникает узкий партийный слой, который устанавливает свое господство как в самой партии, так и над обществом в целом. Логическим следствием этого процесса явился режим личной власти, установленный Сталиным в 1929 г.

Триумф бюрократизации

Диктатура пролетариата в СССР потерпела крушение  уже в 20-е . Поэтому вызывает лишь удивление позиция тех, кто “откровенной диверсией против социализма” считает отказ при Хрущеве от принципа диктатуры пролетариата (20). К тому моменту ее давно уже не существовало, во всяком случае, на деле.

Марксисты, относящиеся к Сталину критически, мыслят более глубоко: “Если первые Советы были порождены российскими пролетарскими революциями, действительно “творчеством народных масс”, то вторые (сталинские - С.Ч.) - гением составителя Конституции СССР 1936 г., закрепившим таким образом в Основном Законе совершившийся в системе политической власти контрреволюционный переворот. Если Советы рабочих депутатов создавались из представителей заводских, фабричных органов самоуправления, то Советы депутатов трудящихся - из представителей абстрактных избирательных округов по месту жительства “населения”. И отозвать “народного депутата” по требованию избирателей, т. е. оторвать его от теплого, насиженного кремлевского места, обставленного спецраспределителями, спецполиклиниками и другими спецуслугами, как всем известно, было невозможно. <...> Формальное право выдвижения своих кандидатов по абстрактным территориальным избирательным округам власти рабочим не давало”(21). Однако все эти факты представляют собой не начало, а уже продолжение (хотя и намного более радикальное) тенденции, проявившейся с первых дней Октябрьской революции. Другое дело, что в первые годы правления большевиков это был лишь один из возможных вариантов складывания политического режима, а на рубеже 20-х - 30-х  оторванность власти от народа становится магистральной линией развития Советского государства.

В этом смысле мы можем говорить лишь о степени бюрократизации, о мере отчуждения власти от общества. “Бюрократизация” и “отчуждение” - понятия близкие, но, на наш взгляд, не тождественные. Бюрократия как особый аппарат управления, частично унаследованный от старой России, частично сформированный в условиях революции и гражданской войны, существовала в Советской стране с самого начала. Однако слой управленцев, оторванный от народа в смысле выполнения им особых функций, долгое время мог решать жизненно важные для страны в целом задачи. И в данном контексте говорить об отчуждении власти можно лишь с определенными оговорками.

По мере развития советской системы бюрократия отходила от революционных традиций прошлого, все больше рвала связь с трудящимися (в том числе и личные, родственные); привилегии изменяли ее образ жизни и привычки. Здесь уже можно констатировать отчуждение громадной массы управленцев. Процесс этот шел десятилетия: если до войны разложение захватило лишь самую верхушку, то потом оно стало спускаться все ниже и ниже, сделав, в конце концов, всю советскую политическую систему в принципе нежизнеспособной.

И еще одно весомое обстоятельство. С развитием производства, с внедрением в него достижений НТР управлять старыми методами, по-бюрократически, становится просто невозможно (22). Поэтому бюрократическое государство не только субъективно, но уже и объективно не могло осуществлять свои функции! Таким образом, бюрократия - основная предпосылка отчуждения политической системы от общества, но не всегда и не во всем синоним этого отчуждения.

Анализируя природу бюрократии вообще и советской в частности, известный отечественный философ В.А.Вазюлин пишет: “Бюрократия неизбежна, если в стране есть существенное различие, противоположность или противоречие единичных, особенных и общественных интересов, то есть отрыв их друг от друга”. Следовательно, борьба с бюрократией - “это борьба как с бюрократией самой по себе и с отдельными бюрократами, так и с условиями, которые порождают бюрократию”(23). А к таковым, несомненно, нужно отнести режим “осадного положения”, в котором пребывал СССР практически все время своего существования, а также (и в первую очередь) недостаточную развитость производительных сил.

При таких условиях полностью искоренить бюрократию просто невозможно, ее можно поставить под жесткий контроль снизу, резко ограничить с тенденцией к постепенной ликвидации. Но этого, к сожалению, не произошло...

Всегда ли уместно поступаться принципами

 Большевики не были догматиками в теории и часто (хотя далеко не всегда) адаптировали идеи классиков к российским реалиям. Однако в отношении государства они допустили прямой просчет: советы Маркса, изложенные им в “Гражданской войне во Франции” на основе тщательного анализа опыта Парижской Коммуны, были проигнорированы! 

Да, “избираемая полиция” и “всеобщее вооружение народа” вместо регулярной армии не прошли проверки жизнью. В условиях гражданской войны и последующей, практически перманентной,  такие нововведения были вряд ли возможны. Однако постоянная сменяемость народных представителей во властных структурах, строгая подотчетность избирателям, отсутствие малейших привилегий и политических функций у “полиции” (читай - НКВД) - все это было практически осуществимо. Насколько продвинулся бы этот процесс? Только конкретная действительность могла бы дать ответ на этот вопрос, лишь она могла бы сказать свое веское слово о соотношении реальности и утопичности в данном проекте государственного переустройства (24). Безусловно, только одно: такие действия стали бы реальным шагом на пути преодоления бюрократии, на пути лишения государства диктаторско-эксплуататорских функций, ликвидации многовекового антагонизма между обществом и властью! Без выполнения этих задач все предложения Ленина, направленные на устранение бюрократии, даже если бы они и были осуществлены, оказались бы безрезультатными. Они могли лишь на какое-то время на волне революционного энтузиазма и альтруизма замедлить процесс приобретения новой властью  черт старой, но рано или поздно бюрократия все равно бы взяла свое.

За то, что произошло со страной в 30-е гг. и далее, несет ответственность не только  Сталин (хотя, конечно, субъективный фактор - личность самого вождя - мы не игнорируем). Будь на его месте Троцкий или кто-либо другой, он ради сохранения власти большевиков должен был бы действовать примерно так же. Мы имеем в виду не масштабы репрессий, а сам механизм осуществления власти (25).

Упустив возможность движения к демократии, большевики могли теперь удерживать власть и строить социализм, только максимально усиливая роль государства (26). Исходя из этого, вполне обоснованным выглядит тезис Сталина, выдвинутый им на XVIII съезде партии, о сохранении государства при социализме и коммунизме (27)...

Многие современные представители левых сил до сих пор уповают на государство как на некое магическое средство, способное исцелить все общественные болезни. К примеру, Г.А.Зюганов рассматривает Октябрьскую революцию как “восстановление сильной власти”, что было “актом в высшей степени патриотическим и государственническим...” (курсив мой.-С.Ч.) (28). “Сильная государственная власть” как раз и сделала возможным массовый террор 30-х гг., деформировала социально-экономические основы нового общества, перечеркнула коммунистические убеждения многих и многих людей, да и самих коммунистов, превратив в “винтики” Системы, сделала политически инфантильными и беззащитными.  В этом отношении здравомыслящие противники большевиков судят куда более исторично, усматривая в “государственном социализме” “принципиальное изменение самой концепции диктатуры пролетариата” (29).

Трагедия советского общества заключается в том, что государственный социализм хотя и имел немалые достижения, по своей политической сути был социализмом глубоко деформированным, а значит - неполноценным, не имевшим возможности реализовать свой потенциал. В этой сфере социалистический строй в СССР развивался изначально как внутренне противоречивый. Данное противоречие с годами лишь углублялось, что стало одной из причин структурного кризиса, охватившего Советский Союз на рубеже 80-х-90-х гг. и в конечном итоге приведшего к распаду СССР.

 А уроки истории?  В данном случае они на поверхности. Только, по меткому выражению Гегеля, мы их совсем не умеем извлекать...

Примечания:

1. Энгельс Ф. Письмо Иозефу Блоху от 21 (22) сентября 1890 г.; Его же. Письмо Конраду Шмидту от 27 октября 1890 г. // Энгельс Ф. Письма об историческом материализме. 1890-1894 гг. М., 1983. С.5 - 6, 12.

2. В данном случае нет смысла рассматривать немарксистские политические концепции, теории государства, так как большевики придерживались (точнее, хотели и стремились придерживаться) исключительно марксистской доктрины.

3. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные произведения в 3 т. Т.1. М., 1985. С.506.

4. Энгельс Ф. Введение к “Гражданской войне во Франции” // К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные произведения в 3-х т. Т.2. М., 1980. С.203 - 204.

5. Маркс К. Гражданская война во Франции // Там же. С.239. Его же. Критика Готской программы // Там же. Т.3. М., 1981. С.22.

6. Его же. Гражданская война... С.238.

7. Энгельс Ф. Письмо А.Бебелю от 18 - 28 марта 1875 г. // К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные произведения... Т.3. М., 1981. С.33.

8. Именно имманентные противоречия внутри самой теории диктатуры пролетариата (сочетание демократических и диктаторских черт нового государства), по мнению ряда исследователей, обрекли на практике такую власть на гибель. (См., напр.: Курашвили Б.П. Новый социализм. К возрождению после катастрофы. М., 1997. С.135.)

9. Энгельс Ф. Ук. соч. С.33.

10. Его же. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Там же. С.365 - 366. Его же. Анти-Дюринг. М.,1988. С.284 - 285.

11. “Диктатура пролетариата” и “отмирание государства” являются для марксизма понятиями тождественными. Диктатура пролетариата - единственное переходное звено от государства к “негосударству”, между диктатурой пролетариата и “негосударством” ничего быть не может.

12. Ленин В.И. Пролетарская революция... С.264. Его же. Государство и революция // ПСС. Т.33. С.96.

13. Ленин В.И. Черновой набросок проекта программы // ПСС. Т.36, С.74. Его же. Пролетарская революция и ренегат Каутский // ПСС. Т.37. С.262 - 263, 316. Его же. Что такое Советская власть? // ПСС. Т.38. С.239. Его же. Великий почин // ПСС. Т.39. С.13.

14. Его же. Черновые наброски и план брошюры о диктатуре пролетариата // Т.39. С.454 - 455.

15. Его же. Пролетарская революция... С.258 - 259.

16. Его же. Речь на IV сессии ВЦИК IX созыва // ПСС. Т.45. С.251; его же. О кооперации // Там же. С.376.

17. XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). М., 1968. С.47 - 48.

18. Павлова И.В. Загадки внутрипартийной борьбы (1923-1929) // Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск, 1992. С.92 - 96.

19. Роговин В.З. Власть и оппозиции. М., 1993. С.217.

20. Трудовая Россия. 1997. № 17.

21. Марксист. 1995-1996. № 3 - 4. С.20.

22. На самом механизме бюрократического управления в данной связи нет необходимости специально останавливаться, поскольку о нем написано достаточно исследований; кроме того, это выходит за рамки темы настоящей статьи.

23. Вазюлин В.А. “Осмыслить современную эпоху...” // Труды международной логико-исторической школы. Вып.2. История и реальность: уроки теории и практики. М., 1995. С.21.

24. Большевики же не смогли разобраться (да особо и не старались разобраться), какие положения марксистской теории о государстве не отвечали конкретной обстановке, а какие были попросту необходимыми. Помимо этого, раннесоциалистический строй в силу забот о самосохранении  просто не мог заниматься “социалистической чистотой” своих основ, в том числе – основ политических. В этом смысле, естественно, проще было хотя бы частично опереться на старые “сваи” (конечно, только на те, которые непосредственной угрозы новому строю не несли), пускай, безнадежно разъеденные ржавчиной, но пока функционирующие. Новых ведь еще нет, и создаются они не за один день. Сначала большевики использовали инструментарии государства “по назначению”, а затем почувствовали, поняли, что так можно управлять массами, решать (причем, нередко, эффективно) существенные, сложные задачи.

25. О причинах торжества бюрократии в СССР см. подробнее: Вазюлин В.А. Ук. соч. С.20 - 22, 24 - 25.

26. Ослабление роли государства в случае спешной, неподготовленной попытки заменить его институтами народовластия (а таковые формируются  медленно и мучительно) обрекает систему на крах.  “Перестройка” – убедительное тому подтверждение.

27. Сталин И.В. Отчетный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б) //  И. Сталин. Вопросы ленинизма. М., 1952. С.640 - 646. Сталин правильно указал, что формула Энгельса об исчезновении государства вместе с антагонистическими классами была выдвинута, исходя из уверенности в победе социализма в мировом масштабе, а значит, вопрос о защите социалистического государства от враждебного капиталистического окружения не мог встать в принципе. Сталин также подчеркнул сущностные отличия формы и функций социалистического государства от прежних. В этом ничего экстравагантного не было, ибо генсек, по сути, шел вслед за Лениным. С другой стороны, Сталин взял для опровержения лишь одно из направлений теории Маркса – Энгельса о государственности, ничего не сказав об отмирании государства как конечном итоге отмирания классового деления общества. Преподнося уничтожение государства как некий одноразовый акт, вождь умолчал и о том, какова тенденция ликвидации отрицательных сторон государства, которые могут быть преодолены даже в условиях сохранения классов и внешнеполитической опасности. Речь идет о выборности и сменяемости партийно-государственных чиновников, отмене их привилегий и т. п. Наконец, генсек явно исказил действительность, заявив, что ныне острие советских карательных органов обращено во вне страны.

28. Зюганов Г. Смысл и дело Октября // Советская Россия. 1997. 6 ноября.

29. Попов Г. Месяц Скорпиона, год Красной Змеи // Известия. 1997. 6 ноября.