ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ ОЛИГАРХИИ:

СИМБИОЗ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

В НОВОЙ РОССИИ

Петер Шульце

III. Распад и гибель финансовых групп

Организационная слабость, отсутствие институтов и органов взаимодействия и крайняя узость интересов олигархических групп в конечном счете привели  многих из них к гибели.

Вынужденное политическое согласие 1996 г. оказалось недолговечным. А поскольку опасность коммунистического возрождения была преодолена, то конкуренция за еще оставшиеся жирные куски государственной собственности выросла в настоящую “банковскую войну” лета 1997 г., которую удалось смягчить лишь вмешательством президента.

Другие конфликты возникали между энергетическими и сырьевыми концернами и новыми банками, а предметом этих конфликтов была направленность финансовой, внешнеэкономической и валютной политики.

Поскольку этими  конфликтами были предопределены содержание и формы будущего финансового кризиса, мы упомянем лишь противоречивость интересов в валютной политике. Дело в том, что энергетические и сырьевые концерны, стесняемые высокими издержками производства, вызванными технологической отсталостью и падением цен на нефть,  и озабоченные улучшением своих экспортных возможностей, с 1997 г. начали выступать за постепенное, контролируемое снижение курса рубля. В противоречии с ними находились интересы банков и торговли, настаивавших на более высоком курсе рубля к доллару. Такая политика не могла не иметь соответствующих последствий. Ее результатом стали высокие процентные ставки и негибкий антиинфляционный курс. На  немыслимую высоту подскочили издержки производства в обрабатывающей промышленности, в результате чего оказалась еще более  подорванной ее конкурентоспособность, которая и без того была придавлена ее технологической отсталостью. В итоге всего этого лишь немногие предприятия химической промышленности (производство удобрений), металлургии и деревообрабатывающей промышленности имели какие-то шансы на экспорт, а российский рынок был захлестнут волной импортных товаров. Вскоре этим предприятиям начали предъявлять обвинения в демпинге. Собственно говоря, лишь энергопроизводящие отрасли российской экономики оставались конкурентоспособными и были в состоянии на длительные сроки осуществлять поставки на мировой рынок. Но и в этом секторе стали возникать проблемы износа оборудования и недостатка инвестиций. Газовые и нефтяные концерны были весьма заинтересованы в том, чтобы открыть иностранным банкам доступ на российский рынок и таким образом  с помощью совместных предприятий получить инвестиционные кредиты. Но российские банки не были заинтересованы в долгосрочных инвестициях в промышленность. Они получали прибыли на краткосрочных государственных облигациях и на финансировании торговых  операций.

В конце концов настойчивые требования некоторых банков и других финансовых холдингов раздробить оставшиеся государственные монополии и распродать контрольные пакеты акций предприятий (“Газпром”, телекоммуникации, единые энергетические сети и т.п.) привели к окончательному расколу властной элиты народного хозяйства на два непримиримых лагеря. Эти конфликты вышли на политический уровень и привели к распаду партии власти “Наш дом Россия”, а также к дальнейшей утрате авторитета правительства и президента.

Остается фактом, что консенсус господствующих сил разломился пополам в двух аспектах. С одной стороны, нарушилось единство ведущих магнатов российских финансовых и хозяйственных кругов. С другой стороны, были ослаблены связи  “партии власти” с правительством, с окружением президента и с магнатами экономики.

Потеря единства между доминирующими хозяйственными группировками привела к обострению внутриполитических конфликтов. Образовались конкурирующие между собой властные фракции в лагере правительства, позиции которых в конкурентной борьбе оказались между противостоящими друг другу олигархическими хозяйственными группами.

В корпоративистской формуле господства соотношение между политикой и экономикой изменялось постепенно: авторитет государства ослабевал и становился все более зависимым от хозяйственных групп. Государство теряло свое доминантное положение, а крупные хозяйственные конгломераты и их лидеры становились теневой властью в государстве.

Это привело к трем последствиям. Во-первых, потеря авторитета президентом и правительством ограничила способность государства улаживать конфликты между группами капитала. Этим в свою очередь было обусловлено, во-вторых, то, что пришлось отказаться от любых попыток ввести отношения между корпорациями в организованное русло и  подчинить их умеренным целям. В конце концов это обусловило то, что,  в-третьих, государство превратилось в инструмент и одновременно в объект сражений за распределение влияния между хозяйственными группами (5).

Последствия этого процесса, а именно растущая задолженность государства, агония промышленности, систематическое истощение технологических, социальных и хозяйственных институтов, отсутствие правового государства, а также социальная и хозяйственная маргинализация регионов и их населения нашли свою кульминацию в финансовом и фискальном кризисе августа 1998 г.

Третья фаза, начавшаяся с финансового кризиса и нерешенности вопроса о политическом руководстве, не свидетельствует еще о распаде структуры господства корпораций. Однако она указывает на ее новую перестройку и одновременно расширение ее социальной базы за счет  властных групп в регионах. Государству удалось освободиться от компрометирующих связей с хозяйственными группами. Следующие факторы иллюстрируют возникшую ситуацию.

1. Мощная российская олигархия стала жертвой финансового кризиса. Однако кризис поразил различные части олигархии по-разному. Без сомнения, падение цен на нефть, газ и сырье на международных рынках и смена правительства Черномырдина  привели к ослаблению властных групп топливно-энергетического комплекса (ТЭК) (6). Однако в конце концов эти группы вышли из кризиса политически окрепшими, поскольку теперь они получили возможность с меньшими трудностями претворять в жизнь свои экономические требования, не боясь конкуренции со стороны финансовой олигархии (7). Восстановление уровня цен на энергию с лета 1999 г. усилило значение ТЭК в российской политике. Доказательство этому можно найти в том, что раздробление и приватизация “естественных” монополий сейчас уже перестали быть темой дня. Больше того,  во всех рассуждениях о будущей промышленной и структурной политике ТЭК играет центральную роль.

2. Парадоксальным образом финансовый кризис 1998 г.  и банкротство крупных банков поразили большинство российских промышленных концернов не так тяжело, как это вообще можно было предполагать. Дело в том, что они действовали в фактически демонетаризированном пространстве и проводили свои сделки, включая уплату местных или региональных налогов, преимущественно на основе бартера. По оценкам, до августа 1998 г., около 75 %  предприятий российской промышленности работали на бартерной основе. Что касается этих предприятий, то было ясно, что они были отключены от финансовых потоков. После финансового кризиса для многих из таких предприятий ситуация изменилась. Они вернулись в монетарный кругооборот. С 1999 г. некоторые отрасли в секторе производства товаров широкого потребления и продовольствия достигли впечатляющих показателей роста, но это не коснулось сектора услуг и торговли, оборот которых снизился. По данным Госкомстата, в первые девять месяцев 1999 г. в промышленности наблюдался рост в среднем на 7 % по сравнению с прошлым годом. Только в сентябре 1999 г. продукция промышленности удивительным образом выросла на 20,2 % в сравнении с прошлым годом (8). Так, например, в сравнении с 1998 годом за первые семь месяцев 1999 г. продукция биохимической промышленности выросла на 72,7 %, легкой промышленности – на 25,6 % и химической промышленности – на 24,1 % (9). Постоянное и контролируемое снижение курса рубля после его резкого обесценения оставалось в пределах, заданных Центробанком. Стабилизация валюты на низком уровне, предотвращение инфляционных сдвигов и навязанная политика замещения импорта с начала 1999  г. обеспечили приток иностранных прямых инвестиций в Россию в неожиданно крупном объеме. Это затронуло почти все важные секторы экономики - от производства товаров широкого потребления до автомобильной промышленности. Здесь сыграли свою роль три основные причины. Во-первых, российский рынок в общем остается важным; во-вторых, снижение курса рубля и вызванное этим вздорожание импорта вынудили предприятия, заинтересованные в российском рынке, путем прямых инвестиций преодолевать таможенные, тарифные и валютные барьеры; в-третьих, время, остававшееся до президентских выборов, оценивалось как благоприятное для заключения сделок с российскими предпринимателями на пока еще выгодных условиях. В деловых кругах преобладает надежда на то, что российская экономика в условиях политической стабильности и разрешения проблемы преемственности власти в 2000 г. войдет в фазу продолжительного хозяйственного подъема.

2. Совершенно иным образом кризис поразил финансовый сектор. Фактически все крупные частные банки вошли в штопор. Только старые политические связи спасли их, как, например, банк “СБС-Агро”, от банкротства. Однако из примерно 1600 банков России выживет, вероятно, лишь горстка реструктурированных крупных банков, причем с государственным участием или под государственным надзором. Способность финансовых групп к политической самореализации сократилась. Не считая секторов энергетики и топлива, которые лишь выиграли от нынешнего возрождения уровня цен на энергоносители, все они борются за хозяйственное выживание.

3. Несмотря на то что государству удалось вернуть  и даже    увеличить свободу действий в отношении экономики, а со времени премьерства Примакова еще и доверие населения, подлинная основа олигархии властных групп, а именно президентская власть, так и не смогла оправиться от потрясений кризиса.

4. Остающийся открытым вопрос о политическом руководстве и потеря авторитета президентской власти способствовали тому, что хозяйственные элиты политически переориентировались или все же диверсифицировали свою поддержку партиям и потенциальным кандидатам. Судя по всему, политические группы правого крыла демократов и прежней “партии власти” (Гайдар, Черномырдин, Кириенко), а также губернатор Красноярска генерал А.Лебедь потеряли поддержку хозяйственных элит.

5. Появившиеся вначале опасения, что финансовый кризис и кризис доверия населения приведут к захвату власти националистической и коммунистической оппозицией, вероятнее всего, не оправдаются. Радикализация части населения, особенно российского среднего класса, так и не произошла. Напротив, средний класс приспособился к новым условиям на пониженном экономическом уровне и по мере сглаживания волн кризиса и появления признаков экономического подъема снова обрел веру в будущее. Для коммунистической оппозиции и более мелких националистических и популистских партий эта тенденция включала и то, что им пришлось, подобно силам прежнего реформистского лагеря, смириться с перспективой потери голосов на предстоящих выборах.

6. На политической переориентации части хозяйственной элиты, несомненно, выиграли мэр Москвы Ю.Лужков и его политическое движение “Отечество”. Однако поддержка Лужкова происходит лишь вполсилы. И в то же время борьба старых властных групп из окружения Березовского и “семьи” против Лужкова ведется с ожесточенностью, не имеющей прецедента в новейшей европейской истории.

7. Несмотря на то что у Лужкова имеются многолетние хорошие отношения со всеми хозяйственными группами, за исключением Б.Березовского и его союзников, старая властная элита боится попасть в подчинение “московской модели” и потерять самостоятельность.

8. Над московской хозяйственной элитой доминирует городская администрация или, точнее, “режим личной власти” самого мэра. К тому же аппарат московских властей в меньшей степени зависит от финансовой поддержки других элитных групп. Город располагает своими хозяйственными ресурсами и властными группами (АФЦ “Система”, “Московский банк”, недвижимость, совместные торговые предприятия и т.п.). В отличие от финансово-промышленных групп, самостоятельно действующих на общероссийском уровне, все эти силы всегда находятся под политическим контролем городской администрации.

Таким образом, ближайший период времени может совпасть с началом фундаментальных перемен в структуре господства корпораций.

Доминирование финансовых групп идет на убыль. Прежняя политическая элита дискредитирована как социальными, так и хозяйственными искривлениями, вызванными процессом реформ, а также  неудачами конкретных лиц этой элиты. Уже в течение короткого времени премьерства Примакова внутри политической элиты наметились смена ориентации и большие изменения в ее составе. Группы административной элиты, до сих пор стоявшие далеко от трансформационного процесса и имевшие лишь небольшие возможности получения выгод от свободного действия рыночных сил, также как, например, группы из области службы безопасности, несомненно, получили ныне больший вес. Эта тенденция становится заметной, если взять за основу биографии трех последних премьер-министров. Все они - и Примаков, и Степашин, и Путин – выходцы из системы безопасности и, независимо от того, какие собственные цели связывал Кремль с их назначением, выступают за восстановление государственного порядка и внутренней безопасности, но в то же время и за продолжение рыночного развития, правда, с несколько иными акцентами.

Таким образом, не предполагается ни прекращение демократического развития, ни отмена реформ. Постепенно  намечается нечто иное - новый синтез власти. Возникает новая социальная основа корпоративного господства, с одной стороны, однозначно ставящая задачу на подчинение хозяйственных властных элит государству, а, с другой стороны, требующая от государства создания государственно-правовых и инфраструктурных условий для хозяйственной деятельности. Если эта смена удастся, то можно  ожидать, что обновление и чистка государственного аппарата власти, т. е. борьба с коррупцией и проникновением криминального элемента, начнутся с формулирования целей и задач хозяйственного и общественно-политического развития. Хозяйственные группы власти из энергетического и сырьевого секторов, но вместе с ними и отечественная промышленность, выигравшая от обесценивания рубля, несомненно, поддержат такой ход дел. В конечном счете, эти перемены будут способствовать и тому, чтобы снять все еще распространенную сдержанность международных инвесторов.

Таким образом, возникла совершенно новая ситуация. Раздробленность политических сил сковывает решительность правительства в продолжении реформирования государства и экономики. Как бы парадоксально это ни звучало, но в этом комплексе бездеятельности, вызванной неясной или фрагментарной, а потому и противоречивой поддержкой со стороны господствующих групп, как раз и должно заключаться объяснение действий военных в Чечне. Поскольку правительство Путина не видело возможностей для своего успеха ни в социальной, ни в экономической  ни в финансовой политике, оно сфокусировало свою деятельность на решении иных, более легко выполнимых задач.

Тем самым становится возможным наметить сразу несколько политических целей, причем все они относятся к репертуару правящих элит, близких к области безопасности: демонстрация мощи государства, отпор сепаратизму и укрепление внутренней безопасности. Эта политика содержит вероятность того, что удастся отвлечь общество от внутриполитических скандалов, столь часто потрясающих авторитет государства и правительства с начала 1999 г. Разыгрывая карту внутренней безопасности, правительство Путина старается создать противовес опыту и компетентности в экономической политике, приписываемые его политическому противнику Лужкову.

Военная кампания в Чечне независимо от того, каковы будут затраты, если она своевременно принесет приемлемые результаты или даже успех, может оказать решающее влияние. Отсюда – жесткий, отвергающий политические решения, курс правительства.

Однако необходимо остановиться еще на одной силе, до сих пор почти не проявлявшей себя на уровне общероссийской политики, а именно - на регионах. Впервые в истории молодого российского федерализма регионы объединяются в политические блоки и группировки. Раньше в этом не было нужды, поскольку бывшая партия власти “Наш дом Россия” представляла политические и хозяйственные властные элиты регионов.

Руководствуясь политическими и экономическими факторами, особенно с тех пор как исполнительная верхушка власти - губернатор, равно как и парламент, стала выборной, регионы развернули самостоятельную жизнь и оказывают влияние на формирование федерализма снизу, с самой его основы. Так, регионы действуют в политической системе часто в качестве корректирующего фактора в отношении центральной власти.

Однако поскольку весь ход прежней трансформации породил резкие политические и социальные конфликты, а также увеличивающуюся разницу в уровнях экономического развития между регионами и между периферией и центром, - Москвой, постольку различными являются не только интересы регионов, но и степень их независимости от центра. Но тут  стремление отдельных регионов к усилению своей автономии наталкивается на объективные границы.

Во-первых, большинство субъектов Федерации находится в зависимости от платежных трансферов центра, и эта зависимость будет оставаться на обозримое время; во-вторых, поскольку правовые условия для системы финансового выравнивания отсутствуют, дотации этим регионам зависят от их политической благонадежности для центра; в-третьих, традиционная тупость обособленности  и этнически-культурное многообразие затрудняют сотрудничество и унификацию пересекающихся интересов регионов. И все же независимо от того, сближаются ли отдельные регионы с политическим блоком Лужкова - Примакова или даже присоединяются к нему либо, напротив, продолжают демонстрировать свою лояльность Кремлю, усиливается тенденция  роста автономности регионов и их постепенного выхода из тени президентской власти.

Регион представляет губернатор или президент, а также председатель регионального парламента. Эта конструкция требует от обеих сторон в определенной мере предварительного согласования и сотрудничества.

Поскольку к тому же на региональном уровне политические партии почти не получили заметного развития и не смогли укрепиться в обществе, во многих регионах возникла некоторая более или менее крепкая консенсуальная властная структура взаимодействия между законодательной и исполнительной властью. По своему содержанию во многих, особенно в экономически сильных регионах, возникли политические блоки власти, состоящие из различных партий и проявляющие более или менее тенденцию к тому, чтобы стать политической избирательной машиной соответствующего губернатора.

От этого правила игры регионального корпоративизма, характеризующегося подчинением хозяйственных групп политической администрации и режиму личного правления губернатора, отличаются другие формы, в которых доминирующая роль губернатора не так ярко выражена. В то время как в приведенном примере с Пермью можно говорить о почти  полицентристской модели регионального корпоративизма, действующей через заинтересованное участие в принятии решений многих региональных сил, южно-российская Ростовская область выделяется скорее именно моноцентристскими связями хозяйства и политики. Губернатор действует как промежуточное звено для добывания дотаций из Москвы. Контакты между администрацией и хозяйством, несмотря на существование совета директоров, носят скорее индивидуализированный характер. Как и в Перми, политические партии почти не имеют возможностей контроля над исполнительными органами и сплотились, несмотря на различное их происхождение, в некоторую неформальную коалицию. Линии конфликтов проходят главным образом между общероссийским партийным руководством и их региональными звеньями и менее – между партиями и региональной исполнительной властью.

Оба варианта корпоративной региональной власти на различных уровнях хозяйственного и социального развития, причем каждый  по-своему, создают политическую стабильность.

Подобные результаты могут быть достигнуты и на основе других правил игры регионального корпоративизма, например в регионах, в которых доминируют коммунистические губернаторы и политические элиты. Однако, как показывает пример Санкт-Петербурга, наблюдаются и другие процессы, имеющие дестабилизирующие последствия. Поводом часто является чрезмерная радикализация городской или региональной политики, поскольку вопросы политической борьбы в масштабе  общероссийской политики становятся здесь фактором конфликтов.

Суммируя все это, можно сделать вывод, что представления о правовом государстве, восстановлении порядка в стране, обновлении и активизации промышленного потенциала, а также о правах на автономное формирование региональных разновидностей демократии должны были бы направить регионы скорее всего в сторону московской модели.

Ведь программные требования блока “Отечество - вся Россия” идут именно в этом направлении, хотя во многих пунктах  расплывчато и с перенасыщением популистской риторикой. Речь идет о том, чтобы дать государству больше полномочий, начать возрождение и модернизацию хозяйственного потенциала страны, способствовать капиталовложениям в производящие отрасли экономики, совершенствовать структуру местного самоуправления и не отдавать контроль над процессом принятия политических решений ни концернам, ни внешним силам. По этой проблематике экономической политики у региональных элит существует далеко идущее согласие.

С программной точки зрения, политические и хозяйственные властные группы региональной элиты больше симпатизируют московской модели, поскольку она в своей основе соответствует их представлениям. Таким образом, не случайно, что от регионов исходила альтернатива приоритетам центра и государства в целом, принадлежавшим пройденной фазе трансформации, которая после августа 1998 г. лишилась стратегии и движущих сил. Для реализации этой альтернативы необходимо государство, причем государство, очищенное от коррупции и мафиозных влияний. С этой  задачей региональным элитам самим не справиться. Для ее решения им придется взять в попутчики органы внутренней безопасности. Союз этих обеих группировок намечается в тандеме Лужкова и Примакова.

Смена направленности и стратегии в российской политике теперь уже так или иначе становится  неизбежной. Ведь считается, что усилилась тенденция к гегемонии хозяйственных групп, которые делают ставку на активизацию, модернизацию и обновление отечественного производства и руководствуются международными рыночными стратегиями. Их представления об экономической политике находят отклик у властных групп регионов.

Этот процесс отражается и на политическом уровне. Поколение прежних реформаторов находится политически вне игры, а между двумя крупными демократическими партиями “Яблоко” и “Отечество” практически нет резких различий в программах и в их видении дальнейшего общественного, политического и экономического развития.

В этом смысле, если вернуться к высказанному в самом начале тезису, ускорится формирование подлинной рыночной экономики и  формально демократической общественной системы, которая будет отличаться сильными корпоративистскими тенденциями и иметь соответствующую структуру.