ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ ОЛИГАРХИИ:

СИМБИОЗ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

В НОВОЙ РОССИИ

Петер Шульце

Некоторые теоретические замечания о взаимосвязи

распада и трансформации общественного строя           

В западной и российской социологии Российская Федерация определяется как переходное общество, т.е. используется теоретическая дефиниция, сформулированная прежде всего критиками и теоретиками из среды западноевропейских левых применительно к теперь уже не существующему общественному строю реального социализма в бывшем СССР и его сателлитах. Согласно этой критике, советский общественный строй реального социализма представлял собой гибрид или промежуточную стадию между капитализмом и социализмом. Он отличался странной двойственностью, смешанностью капиталистических и социалистических факторов. В некотором роде речь шла об остановившейся в своем развитии общественной формации, которая на базе коллективной собственности на землю и промышленное производство сформировала собственные властные отношения, получившие  самое позднее в 30-е гг. закрепление в виде явно господствующего сталинского режима.

В России с 1991 г. также происходит трансформация общественной системы. Хотя этот процесс уже прошел несколько стадий,  что обозначились лишь контуры нового политического, экономического и идеологического строя. Конечно, новая общественная формация все еще носит явные признаки прежнего советского общества, но, в отличие от советского переходного общества, направление дальнейшей трансформации, кажется, уже наметилось и выражено более отчетливо (1). С гораздо меньшим шумом, чем неожиданно возникающие конфликты на уровне актуальной политики, а также вопреки ожиданиям консервативных сил элиты, ориентирующихся на особый российский путь или на евразийскую идею, происходит формирование собственного типа демократического общественного строя на основе рыночного хозяйства, которому еще предстоит найти свое место в мировой экономике помимо уже интегрированных в нее своих энергетических и сырьевых секторов.

______________________

Шульце Петер - глава московского представительства Фонда им. Ф.Эберта.

Можно указать на следующие особенности прошедшего периода:

1. Прежнее советское общество не сформировало государство в его западном понимании. Оно лишь располагало политическими институтами, первоочередной задачей которых являлось обеспечение внутренней и внешней безопасности. Функции государства частично перешли к коммунистической партии. С ее уходом от власти и падением влияния исчез важный интеграционный, нормативный, контролирующий институт. Развитие нового российского государства, которое установило бы обязательные общие нормы, подчинило бы социальные и экономические процессы  общему государственному регулированию и гарантировало бы правовую безопасность и защиту граждан, сама задача построения такого государства были вне сферы политических интересов первого поколения реформаторов.

2. Поскольку постсоветское общество и его политическая система не располагали эффективно работающими структурами или испытанными методами разрешения и предупреждения конфликтов, то для этого периода характерно преобладание политического элемента.

3. Поскольку общество находится лишь в начальной стадии дифференциации по интересам, то практически отсутствует формулирование и организованное отстаивание собственных интересов социальных групп. Это означает, что еще не смогли сформироваться и тем более укорениться в обществе ни базисные группировки, характерные для гражданского общества, ни политические партии или движения. Связь и отождествление определенных социальных группировок с партиями подвержены сильным колебаниям. Вследствие недостаточной интегрирующей силы политического элемента и отсутствия политических партий и движений в период после 1991 г. экономические процессы нередко кажутся оторванными от политических  и преобладают субъективные факторы. До сих пор превышение полномочий или вмешательство со стороны высшей политической инстанции – обычное явление.

Тем не менее можно констатировать, что с начинающейся политической стабилизации и скромным экономическим ростом с середины 90-х гг. и особенно в высшей фазе олигархического господства до 1998 г. начинает развиваться российский средний класс. Общество все больше и больше дифференцируется (2). И все же политическая власть не может опереться на однородные социальные группы. Поскольку почти полностью отсутствуют настоящие посредники,  или “промежуточные мостки”, в политической и общественной системе, политика остается без корректировочной обратной связи. Непрекращающиеся кризисы снова и снова сталкивают ее с проистекающей из периода реформ опасностью собственноручного разрушения своей общественной легитимации.

-4. Несмотря на события на Северном Кавказе, для остальных субъектов Федерации прежние опасности территориального раздробления и сепаратизма, кажется, миновали. Сформировались политические, административные и экономические региональные элиты, стремящиеся обеспечить субъектам федерации самостоятельную жизнь в рамках формирующейся Российской Федерации. Тенденции к закреплению региональной идентичности и отстаиванию во взаимоотношениях с центром местных интересов способствуют стабилизации страны. В отношениях между центральной исполнительной властью и региональными правительствами установились более или менее упорядоченные процедуры для сбалансирования интересов. При этом региональные администрации приобрели относительно высокую степень экономической и политической автономии в принятии решений. Тем не менее резкие политические, этнические и социальные различия, а также увеличивающийся разрыв в уровнях экономического развития регионов мешают субъектам Федерации играть адекватную роль в политической системе. Пока, например, не будут созданы юридические основы для финансовых расчетов между регионами и центром, будет сохраняться их частичная зависимость от центра. Это касается в первую очередь регионов, зависящих от трансфертных платежей, т.е. большинства субъектов федерации.

5. Выборы губернаторов и региональных парламентов хотя и создали отдельные от центра автономные инстанции, однако основы финансового федерализма, как и распределение полномочий между регионами и местными районами, по-прежнему остаются неясными. Конечно, можно постулировать, что региональные инстанции, замещая отсутствующие политические партии, действуют в политической системе в роли корректива по отношению к центральной власти. Они могли бы исполнять эту роль еще эффективнее, если бы зачатки межрегиональной кооперации, подобные существующим в ассоциациях Урала, Поволжья,  Сибири, Северо-Западном регионе, в Центральной России и т.д., получили бы большее развитие в институциональном и правовом отношениях. Иначе говоря, если бы межрегиональные ассоциации могли сообща разрабатывать и осуществлять конкретные проекты кооперации в области энергоснабжения, транспорта или  подготовки кадров в высших учебных заведениях, при наличии собственных финансов они смогли бы наконец приступить к активному развитию  региональной экономики. Тем самым они превратились бы в важный фактор политической стабилизации, поскольку меры в области промышленной политики и улучшение региональной инфраструктуры ослабляли бы социальные волнения и политический экстремизм.

6. Объединения в экономике, особенно в финансовых секторах, в торговле и в энергетике, превратились в крупные олигархические конгломераты, поддерживающие тесные связи с политикой. Этим партикулярным группировкам по интересам в значительной мере чужды представления об общественном благе. Свою энергию они направляют на приумножение личной власти и богатства. До тех пор пока перераспределение бывшего государственного имущества в ходе приватизации не завершено окончательно и новая экономическая элита не уверена в надежности обладания своей собственностью, вряд ли можно ожидать, что эти группы, действующие  в значительной мере на “свободном от права” поле, поймут необходимость укрепления эффективно функционирующих государственных инстанций. В этом заключается причинная взаимосвязь между коррупцией, злоупотреблением властью и организованной преступностью. Последняя взяла на себя как бы государственные функции, поскольку государственные инстанции не способны обеспечить выполнение обязательных правовых норм для всех действующих здесь физических и юридических лиц.

В обществе не утвердилась ориентация на правовые нормы и незаметно также, чтобы структуры политической и экономической власти заботились о будущем страны. И все же можно констатировать некоторые перемены. Во-первых, начались поиски некой “коллективной”, относящейся ко всему обществу “идентичности” (3). Во-вторых, прежняя модель трансформации натолкнулась на свои границы, а ее поборники дискредитированы. Кажется, впервые начинает формироваться центристская политическая сила, выдвигающая на передний план вопрос о реструктуризации и модернизации экономики с учетом социальных аспектов. Сопутствующие этому изменения в стратегии трансформации предполагают также смену прежних  элит власти. Опорой такого развития являются властные группировки в регионах, часть промышленного капитала и некоторые фракции административных элит, подчеркивающих вопросы расширения правовой государственности и роль государства в дальнейшем процессе трансформации. Множатся признаки того, что летом 2000 г. в стране начнется смена курса.

Памятуя  высказанные соображения при  анализе новейшей российской истории, для которой с конца 80-х гг. характерны скорее изломы и асимметричные процессы развития в экономике и политике, станут более понятными нередко кажущиеся несовместимыми действия лиц и инстанций, принимающих решения в политике и экономике.

Такие диспропорции вообще не чужды российской истории. Как прежде, так и теперь верхи государства оперируют в как бы свободном от легитимации и права пространстве или стремятся выйти из-под контроля со стороны выборных инстанций. Точно так же, как феодальный авторитаризм продолжал существовать в большевистском централизме, а в рамках последнего – в концепции “революции сверху”, так и сегодня аналогичные представления определяют понимание государства и политики, характерное для современной, постсоветской элиты. В конечном итоге, несмотря на все усилия по федеративному обустройству страны и децентрализации компетенций и привилегий, в Конституции и в мышлении правящей элиты продолжает сохраняться унитарно-централистская традиция. Власть парламента, т.е. Думы и Совета Федерации, ограничена классическим правом на отклонение или одобрение бюджета. Действительный контроль над исполнительной властью фактически отсутствует. Примерно то же  относится и к региональному уровню.

Мы уже указывали на относительное доминирование политического элемента в переходные периоды. Подобный же вывод с негативным значением можно сделать применительно и к экономическим процессам.

Преобразование экономики хотя и происходит под руководством политических инстанций, но практически ими не регулируется. До сих пор не видно какой-либо стратегической концепции, которая представляла бы попытку определить, как следует обеспечить включение страны в мировое хозяйство на основе разделения труда и использования ее сравнительных преимуществ и какие в соответствии с этим отрасли промышленности следует развивать в первую очередь.

Однако незрелость российского общества отнюдь не являлась только тормозом его дальнейшего развития. На самом деле можно было бы выдвинуть и противоположный тезис: отсутствие норм государственного регулирования, которые вследствие сохранения бюрократических структур старой системы вряд ли могли быть эффективными, как раз и позволило стране столь быстро и радикально освободиться от явных признаков своего прошлого. Но эта мобильность достигается ценой непредсказуемости и в силу явного доминирования высших органов политической власти нередко носит черты произвола.

Очевидно, что динамика преобразований не привела к равномерному и одновременному социальному и экономическому развитию. Результатом изменений стали усиливающиеся экономические и социальные диспропорции. Региональные различия свидетельствуют о резких перепадах в развитии 89 субъектов Федерации. Лишь примерно 10 из них не зависят от федеральных дотаций, т.е. являются чистыми плательщиками. Большинство субъектов Федерации будут и в обозримом будущем не в состоянии преодолеть свое экономическое отставание, не говоря уже о том, чтобы вообще обходиться без федеральных дотаций.

Здесь пролегает граница политической автономии регионов, поскольку центральная власть может противопоставлять относительно слабые регионы более сильным и тем самым укреплять собственное влияние.

Общественно-нормативные последствия такого перепада в развитии еще опаснее, поскольку могут породить в обездоленной части населения тенденции к социальной маргинализации, опасность поляризации и отчуждения.

Но если, с одной стороны, приходится мириться с тем, что ценой за быструю трансформацию является состояние перманентной неустойчивости, или динамичного хаоса, то, с другой стороны, именно это обстоятельство требует от политических деятелей максимальной способности и готовности к компромиссу.

Эти тезисы описывают такую общественную систему, механизмы которой, а именно политика, экономика и нормативная общественная ориентация, практически еще не синхронизированы, но в которой вместе с тем налицо высокая степень необходимого для этого экзистенциально важного основополагающего консенсуса. Несмотря на всю политическую борьбу, на различие позиций, ритуально демонстрируемое перед лицом общественности в парламентах и в отношениях с правительством, политические и экономические элиты страны объединяет, как представляется, солидный основополагающий консенсус. Определяющим нормативным фактором для элит страны становится задача предотвращения потенциально возможного краха страны и направления трансформации в социально приемлемое русло.

Указанный консенсус сохранялся, несмотря на политические вихри, начавшиеся после увольнения с поста премьер-министра В.Черномырдина, вплоть до финансового кризиса в августе 1998 г. С этого времени проявляются тенденции к распаду и переоценке, обусловленные конфликтами между различными группировками в структуре власти. Новые акценты обозначились в короткий период премьерства Е.Примакова с сентября 1998  по май 1999 г. В то время они не смогли победить, однако отнюдь не были перечеркнуты отставками правительств. Скорее всего они являются выражением изменений внутри прежней структуры власти, касающихся доминирования тех или иных группировок.

Границы консенсуса власти

Вспомним еще раз основные элементы консенсуса, сохранявшегося с 1993 г. по 1998 г. Его носителями были все значимые группировки господствующего политического класса, т. е. представленных в Думе политических фракций и в Совете Федерации – региональных сил, а также большинство функциональных элит из сферы административного управления, экономики и науки.

7. Существовало широкое согласие в отношении того, что необходимо продолжать процесс реформ (при всем различии подходов к социальной и экономической политике) и не допускать авторитарных решений или возврата к прошлому.

8. Конфликты, возникающие в процессе трансформации, должны разрешаться политическими средствами, мирным путем.

9. Особое геополитическое положение страны должно найти своё выражение в национальной идее, которую необходимо разработать сообща. Поиски “российской идентичности” были проявлением нового или вновь обретенного чувства национальной самодостаточности. Эта идея вытекала из осознания того, что Россия должна самостоятельно формулировать свои национальные интересы, обусловленные ее геополитическим положением, и в случае необходимости отстаивать их вопреки сопротивлению других держав.

10. По мере политической и экономической консолидации новой Российской Федерации усиливалась критическая оценка западной помощи.

11. Ностальгические воспоминания об утраченной советской империи почти не проявлялись, в то время как позитивное восприятие новых отношений усиливалось. Это подтверждают инвестиции в жилищное строительство и бизнес, планирование семьи и довольно высокая норма сбережений.

12. Необходимо любой ценой защищать существование Российской Федерации и давать отпор сепаратистским опасностям.

13. Российское правительство должно заботиться о защите своих соотечественников, в результате распада СССР живущих на положении меньшинств в “ближнем зарубежье” и в балтийских республиках.

14. Как великая держава, интегрированная, естественно, в систему международных отношений, Россия должна вновь стать равноправным партнером международного диалога.

15. Необходимо бороться с намерениями Запада, особенно США, а также некоторых европейских стран, нацеленными якобы на то, чтобы путем расширения НАТО на Восток изолировать Россию от Европы и добиться ее ослабления, компенсировать эти намерения собственными геополитическими инициативами.

16. Необходимо укреплять сотрудничество в рамках СНГ.

Надо особо подчеркнуть, что господствующие группировки никогда не пытались включить население в достижение этого консенсуса. Напротив, даже демократические группировки одного из крупных российских регионов отвергли прямое участие населения, например, в выборах глав районных администраций в 1997 г. из опасения, что в случае проведения прямых выборов пробившиеся к власти демократы  в конечном счете проиграют. Пока население, занимающееся прежде всего обеспечением своего повседневного выживания, не принимало активного участия в организации общественной и политической жизни, у господствующих сил практически не было нужды заботиться о своей общественной легитимизации.

Несомненно, что большинство населения выступает за реформы, о чем снова и снова свидетельствуют результаты выборов. Как и у политического класса, среди населения преобладают в основном консервативные  настроения, ориентированные на сохранение статус-кво, на которые, однако, накладываются постоянная борьба за приспособление к экономическим переменам и поиски нормативной опоры или некой новой идентичности. Таким образом, в модифицированной форме продолжает сохраняться в качестве некоего внутреннего принципа старый советский социальный контракт, подразумевающий “мирное сосуществование”, или, лучше сказать, “параллельное существование” народа и власти.

Поскольку жизнь руководства политически почти не связана с жизнью населения и сохраняется прежнее раздвоение по формуле “те там наверху” и “мы здесь внизу”, то требование легитимации не оказывает существенного давления на политику. Как ни парадоксально, но до сего времени это позволяло избегать серьезных конфликтов в ходе политической, общественной и экономической перестройки страны.

Несмотря на бедственное экономическое и социальное положение населения, обусловленное застоем производства и хроническим дефицитом национальных, региональных и коммунальных   бюджетов, до 1998 г. не было ни бурных массовых забастовок, ни крупных политических волнений. И это несмотря на невыплату или постоянные задержки с выплатой заработной платы и пенсий, несмотря на катастрофические перебои со снабжением не только в окраинных регионах, но и в европейской части страны.

Правда, уже весной и осенью 1997 г. вспыхивали протесты, множились забастовки. Однако лишь выступления шахтеров ранним летом 1998 г., с которыми отчасти стихийно, отчасти организованно солидаризировались многие другие профсоюзы, стали сигналом наступления нового этапа в социальной и политической борьбе. Эти забастовки явились серьезным политическим событием, которое впервые поставило под вопрос старую формулу господства. Теперь надо будет считаться с трудящимися массами, даже если они пока еще не входят в политические движения и партии или отграничиваются от них. Можно предположить, что на следующих выборах в Думу и выборах президента определяющими будут иные ориентации рабочих, чем те, что были направлены на сохранение статус-кво. В 1996 г. подавляющее большинство промышленных рабочих все еще голосовало за Ельцина и тем самым за статус-кво, за сохранение достигнутого.

Эта перемена в установках вызвана не только экономической нуждой. Приватизация и сама идеология рыночного хозяйства взломали сложившуюся на предприятиях систему отношений между менеджментом и профсоюзами. Если для прежней экономической элиты “красных директоров” еще было характерно взаимодействие между профсоюзным комитетом и администрацией, то теперь доминируют такие внешние по отношению к предприятию факторы и силы, как акционеры, банки и иностранные совладельцы. А они   заинтересованы прежде всего в получении прибыли, а не в сохранении мира на предприятии. Поэтому началась постепенная замена старого менеджмента новыми хозяйственными руководителями, отчасти сопровождавшаяся бурными конфликтами.

Профсоюзы гораздо труднее приспосабливались к новым социальным и политическим условиям. Их прежнее назначение – обеспечивать в тесном сотрудничестве с администрацией предприятия дисциплину и контроль, а также бесперебойное функционирование производства - теперь оказалось ненужным. В новом качестве как тарифных партнеров их не признавали новые управляющие, да и юридически эта их функция была вряд ли осуществимой, так как в условиях парализованного производства практически нечего было делить. Вплоть до провалившейся попытки создать в 1995 г. (вместе с Союзом российских предпринимателей и промышленников во главе с А. Вольским) собственную политическую базу в Думе (Союз труда) они либо следовали правительственным нормативам, либо вели себя спокойно. Однако после того как денежная приватизация вступила в 1997 г. в свою заключительную стадию, профсоюзы оказались под давлением своих членов, участились их конфликты с менеджментом. Волей-неволей им пришлось по-новому определять свою роль представительных органов наемных работников на предприятии и отстаивать ее в своих отношениях с управляющими. Однако, поскольку нормы трудового права не функционировали, они, несмотря на проведенную приватизацию, нередко, как показывают забастовки шахтеров, адресовали свои социальные и экономические требования опять-таки государству.

Генезис олигархии

Давно уже не слышно саркастических анекдотов о “новых русских” – посмешище переломного периода. Они появлялись в то время, когда всякая частная инициатива в экономике без разбору отождествлялась с мафиозными происками. Однако ваучеризация и лавочный капитализм были лишь краткой прелюдией к громадной денежной  приватизации государственного производственного имущества и природных ресурсов страны. Последовавшая за этим эра, конец которой положил лишь огромный крах в августе 1998 г., породила новое понятие “олигархия”, ассоциируемое на сей раз с мрачными аспектами власти и господства.

Если  расплывчатые понятия “мафия” или “новые русские” отражают индивидуальное стремление к наживе и близость быстро разбогатевших дельцов переломного времени к организованной преступности, то понятие “олигархия” являет собой попытку описать формирование политически неподконтрольной и общественно нелегитимированной структуры власти, которая зарождалась в ходе экономической перестройки и переплетения частнохозяйственных группировок, преследующих общие интересы с органами государства или, как выразительно говорят русские, “органами власти” (4).

Феномен переплетения экономических и государственных интересов не нов и вряд ли может удивить на фоне традиций народного хозяйства бывшего Советского Союза. Откуда же еще, как не из старой номенклатуры, за исключением немногочисленных аутсайдеров, должны были прийти после 1991 г. новые хозяйственные руководители и политическая элита формирующейся Российской Федерации?

Поражают сами масштабы происшедшего, та быстрота, с которой такая структура смогла сформироваться и в кратчайшие сроки пронизать все важные сектора российской экономики и структуры высшего политического руководства. Пожалуй, этот процесс не имеет параллелей с ходом трансформации в других странах Центральной и Восточной Европы.

Формирование структуры власти проходило в несколько этапов и в некоторых случаях началось уже в конечной фазе перестройки. В основном можно выделить три основные стадии.

I. Фаза формирования с конца перестройки до ваучерной приватизации (1988-1994/95 гг.).

II. Высшая фаза развертывания олигархической власти  начиная с денежной приватизации 1994 г. и до финансового кризиса в августе 1998 г.

III. Распад и крушение финансово-промышленных групп начиная  с 1998 г., и перестройка властных структур.