ПО СЛЕДАМ “МАНИФЕСТА...” А. ТАРАСОВА

Соломон Косухкин

С большим интересом прочитал  третий номер журнала за 1999  год.

С особым интересом потому, что в нем много материалов о роли интеллигенции в жизни общества.

Но вынужден остановиться на одной из публикаций – эссе Александра Тарасова. C интересом читал ее “теоретическую часть” – здесь много важного, вызывающего на серьезные размышления, особенно там, где автор говорит о соотношении культур, о судьбах отечественной культуры, о “масскульте” и его природе и др. Однако не об этом я вынужден говорить. Меня поразили оценки автором некоторых событий, его отношение к конкретным людям, к конкретным деятелям политики и культуры, которых он не приемлет.

Во-первых, создалось впечатление, что в 60-е гг. он либо еще в детский сад ходил, либо не читал газет, не слушал радио и не смотрел ТV – настолько он игнорирует конкретные факты (либо не знает их), касающиеся людей, которых он берется судить. К примеру, ему “что-то незаметно было, чтобы зажимали и преследовали, например, Андрея Вознесенского или Булата Окуджаву...”. А нам это было заметно. И в 60-е гг. и позже. И “Возьмемся за руки, друзья!” Окуджавы, например, не случайно стало как бы гимном новорожденного в те годы в Архангельске молодежного театра-студии, который жил, пробивая сопротивление некоторых местных партийных идеологов.

Для Тарасова “Александр Н. Яковлев” – подсудимый “нового Нюрнбергского трибунала”. А мне дважды пришлось слышать его выступления на семинарах периферийных журналистов в ЦК КПСС и хорошо помню, как они поражали нас независимостью суждений, свободомыслием, как мы это ощущали в тяжелые, смутные брежневские времена. И хорошо помнится имевшая большой общественный резонанс статья А.Н.Яковлева, направленная против позиции тогдашних “молодогвардейцев” и прочих “патриотов”, после которой его отстранили от руководства идеологической жизнью партии и отправили в “почетную ссылку” в Канаду (“репрессировать” более основательно не решились – это грозило бы, очевидно, чуть ли не международным скандалом).

Автор, очевидно, спал глухим сном или отсиживался в глухом подвале в августовские дни 1991 г., если смеет упрекать Д.С. Лихачева за его утверждение, что Петербург был в те дни спасен от “красно-коричневых танков” (с. 152). В те дни я был в

____________________

Косухкин Соломон – журналист (Архангельск).

Питере и хорошо помню, как в первый день путча мы с огромной тревогой ждали вступления в город танковой колонны, которая приближалась к нему, чтобы обеспечить здесь армейскими силами победу путчистов. И только действия Ельцина и, прежде всего, решительность Собчака (что бы я сегодня ни думал о них) спасли город от захвата путчистами. Собчак сумел убедить командующего военным округом Самсонова, и колонна танков была остановлена на подступах к городу, армия здесь не вмешивалась в события, а страна смотрела и слушала передачи ленинградских радио и телевидения там, где их могли принимать, пока ЦТ гоняло по экранам фрагменты из “Лебединого озера”.

Не буду касаться многих конкретных оценок автором тех или иных представителей творческой интеллигенции – их работы знают в стране, и люди сами их оценивают. Что касается письма группы интеллигентов Ельцину в 1993 г., автор, очевидно, не знает или постарался забыть, какую угрозу для страны видели мы тогда в позиции, занятой Верховным Советом, его большинством во главе с Хасбулатовым – “руцкие, хасбулатовы и прочие макашовы”, как называет их автор. Отсюда это письмо в адрес человека, которого после августа 1991 г. считали гарантом демократии в России (хотя был уже на его совести трагический развал СССР). Подписавшие это письмо совершили ошибку, но это можно было понять, лишь глядя из последующих дней. Так и в 1996 г. нам пришлось голосовать за Ельцина, ибо это было “меньшее зло” – другого выбора у защищавших новую Россию не оказалось. Голосовать против него или против обоих кандидатов значило бы отдать президентскую власть Зюганову. А что это значило бы для будущего России, учитывая расклад сил в Думе, говорить не приходится. Что было делать, если своего кандидата в президенты истинные сторонники социализма и демократии не смогли предложить народу? Неужели этого не знает Тарасов? Или он и в дни выборов 1996 г. спал глубоким сном, или только теперь проснулся и сегодняшними глазами стал разглядывать те дни? Или его кандидатом в президенты был Зюганов? И деталь: Тарасов заявляет: “телевидение – это дерьмо и ... те, кто там работает – это дерьмо, подонки и проститутки” (с. 153). Значит, таковы и Любимов, и Политковский, позицию которых в октябре 1993 г. он одобряет (с. 124)? Но самое тяжелое впечатление оставляет то, как, какими словами позволяет себе Тарасов говорить о людях, которые ему почему-либо неугодны. Это лексикон элементарного бытового хама, того самого “криминализированного обывателя”, греющего душу церемонией утверждения себя за счет “фраера” (беда только, что “фраерами” оказываются замечательные люди, внесшие огромный вклад в развитие отечественной культуры).  

Как позволяет себе Тарасов выражаться, говоря, например, о Василии Аксенове (с. 132)! А он не “был”, а остается писателем, потому что с нами, в нашем культурном обиходе остаются его книги (не говорю уже о жизненной трагедии, постигшей писателя в детстве, – хоть бы это остановило перо Тарасова). Кто, например, кроме людей старшего поколения, знает сегодня о пьянстве Шолохова в последние годы его жизни, помнит его погромные речи того времени, но все это уйдет в небытие, а “Тихий Дон”, “Поднятая целина”, “Судьба человека” останутся новым и новым поколениям. Этими мерками судит человечество людей искусства. Помните один из анекдотов серии “Армянское радио”? “Нас спрашивают: “Правда ли то, что Николай Алексеевич Некрасов пил водку, играл в карты и любил женщин?” Отвечаем: “Правда. Но не этим он нам дорог”.

Олег Басилашвили – сегодня, по Тарасову, “человек, делающий все, что может, для разрушения нашей культуры”, экстравагантная  порой до “запредельного”, но талантливейшая Алла Пугачева, чьи “Маэстро”, “Миллион алых роз”, и не только они, – подлинное высокое, хоть и “эстрадное” искусство, –останутся в нашей памяти, в жизни нашей культуры, оказывается  “при всех режимах старательно оглуплявшая население России своими придурковатыми песенками ...”. А Аверинцев – “лицемер, ханжа и фарисей”. Это – о Сергее Сергеевиче Аверинцеве, одном из подлинно больших ученых-гуманитариев нашего времени! Позавидовал, что ли, Тарасов его “австрийским шиллингам” и поэтому озверел? И чтобы “оправдать” свое хамство, пытается уверять, что “Аверинцев умудрялся в советское время сочетать свое православие с написанием разных текстов, рассказывающих о христианстве с атеистических (и даже вполне марксистско-ленинских) позиций!”. И в качестве примера называет его статьи в “Мифах народов мира”. Да, Тарасов или сознательно лжет, или умудряется запятнать замечательного человека грязным клеймом, даже бегло не просмотрев этих самых статей в “Мифах...” – где он там увидел то, что приписывает ученому?

И на этом “фоне” особенно возмущает то, что он ушел из жизни и не может ответить Тарасову (да и вряд ли стал бы пачкать этим свои руки). Вы только взгляните, какие выражения позволяет себе Тарасов по отношению к этому замечательному человеку (см. с. 152 и примечание 29)! За что? О “красно-коричневых” танках я уже сказал выше. Из-за ордена, который он принял? Но, может быть, он принял его как государственную награду, а не как “подачку” президента? Об этом не подумал Тарасов?