Есть ли альтернатива неолиберализму?

IV. АНАЛИЗ И ОБЗОРЫ

ЕСТЬ ЛИ АЛЬТЕРНАТИВА НЕОЛИБЕРАЛИЗМУ?

Борис Кагарлицкий

25-27 ноября 1999 г. в Москве проходила международная конференция «XXI век - перед выбором». Ее организаторами выступили Институт сравнительной политологии РАН совместно с международной неправительственной организацией Focus on the Global South. В подготовке встречи также приняли участие ассоциация «Планета» и Транснациональный институт в Амстердаме.

Focus on the Global South заслуживает отдельной рекомендации. Эта организация пока мало известна у нас в стране, хотя ее деятельность уже имеет немалое международное значение. Достаточно сказать, что одновременно с конференцией в Москве в Сиэтле проходили массовые мирные демонстрации протеста против встречи Всемирной торговой организации (WTO), жестоко разогнанные полицией. Focus on the Global South был одни из инициаторов кампании против политики WTO, Международного валютного фонда и Мирового банка. Ключевым вопросом, вокруг которого ведется работа «Фокуса» является «международная финансовая архитектура», короче система глобального контроля, построенная западными институтами - Международным валютным фондом, Мировым банком и Всемирной торговой организацией. «Фокус» базируется в Таиланде и на протяжении последних лет провел целый ряд крупных международных встреч, посвященных выработке альтернатив неолиберальному курсу и реформе международных финансовых институтов. В последние годы МВФ сталкивается с серьезным кризисом. Он спровоцирован финансовыми катастрофами в России и Бразилии, недовольством в конгрессе США, которому приходится выделять все новые средства на программы фонда, эффективность которых вызывает все большие сомнения, наконец - ухудшение отношений между МВФ и Мировым банком.

События 1997-98 годов в мировой экономике поставили под сомнение тезис о том, что не существует альтернативы глобализации (понимаемой как повсеместное подчинение политической воле США и финансовому контролю МВФ, демонтаж социальных гарантий и полная свобода для движения капиталов - прежде всего для двух сотен западных транснациональных кор-

________________________

Кагарлицкий Борис - к.пол.н., Институт сравнительной политологии РАН.

пораций). В самих финансовых институтах появились диссиденты, доказывающие, что проводимая политика приведет к мировой экологической, экономической и демографической катастрофе.

В ноябре этого г. в Лондоне вышла книга известного экономиста Сьюзан Джордж «The Lugano Report». Автор предсказывает, что в случае продолжения проводимой на мировом уровне политики начало XXI в. станет временем массового вымирания населения в странах «периферии». Примером может служить Россия, где за 10 лет неолиберальных реформ население сократилось на 3 миллиона, что сопоставимо по масштабам со сталинскими репрессиями. Впрочем, методы геноцида, применявшиеся тоталитарными государствами, согласно Джордж, совершенно неэффективны по сравнению с неолиберальной политикой, при которой сокращение населения превращается в стихийный самоподдерживающийся процесс, за который формально никто не отвечает. Обнищание народов сопровождается ростом преступности, снижением производства продовольствия на местах и падением доходов государства. Это в свою очередь приводит к сокращению расходов на образование и здравоохранение, увеличению числа этнических, религиозных, региональных и социальных конфликтов. В итоге жертвы глобализации начинают сами истреблять друг друга (например, русские воюют с чеченцами, албанцы с сербами и т.д.). Чем больше они занимаются взаимным истреблением, тем лучше для глобальной системы. Другой вопрос, что хаос, распространяющийся на периферии, может в конечном счете распространиться и на страны «центра». С точки зрения Джордж предотвращение такого поворота событий - единственное, что всерьез заботит военно-политическую элиту Запада.

На фоне таких пророчеств неудивительно, что вопрос об альтернативах встает в порядок дня. Именно этому и была посвящена московская конференция.

Открывая дискуссию, директор ИСПРАН Т.Т.Тимофеев заявил, что необходимо принципиально отказаться от видения мира без альтернатив. Эта точка зрения господствовала практически во всех выступлениях, кроме доклада известного социолога А.А.Галкина, считающего, что реальных альтернатив не существует и говорить надо не о выборе пути, а лишь о своем поведении в рамках уже неизбежного движения по исторически сложившейся траектории. Ключевым аргументом Галкина, как и других сторонников тезиса о неизбежности и необратимости глобализации, было то, что мы сталкиваемся с невероятно мощными движущими силами, противостоять которым не может никто и ничто. Между тем целый ряд выступавших, соглашаясь с Галкиным, обращали внимание на оборотную сторону этого же процесса. Как говорил итальянский исследователь Джульетто Кьеза, процесс глобализации действительно невозможно остановить и даже скорректировать различными заявлениями, но в нем самом сокрыты разрушительные противоречия. Транснациональный капитал просто не может справиться с управлением глобальными процессами, которые сам же запустил. Мы не можем остановить глобализацию, но она неизбежно остановит и разрушит сама себя. Причем произойдет это значительно быстрее, чем принято думать. Как раз в такой ситуации необходимо обсуждать альтернативы, поскольку крах глобальной модели неолиберального капитализма потребует новых идей и новых подходов.

Директор амстердамского Транснационального института Фиона Дав отметила, что в Россию капитализм пришел уже сразу в своей глобализированной и неолиберальной форме. Это значит, что основные группы интересов, определяющие развитие экономической и политической жизни, формируются уже не «национальной буржуазией», а транснациональными корпорациями, имеющими мало связи с российским или каким-либо другим «периферийным» обществом. В этом смысле Россия вопреки географии примкнула к странам «глобального Юга» к «периферии» мировой капиталистической системы.

Господствующие партии и политические силы, провозгласившие лозунг «безальтернативности» развития, на самом деле являются непосредственными проводниками неолиберальной политики и в значительной степени утрачивают свою легитимность в рамках гражданского общества. Они представляют не интересы граждан своей страны и уж в любом случае не интересы своих избирателей, а интересы транснационального капитала. Это ведет к острейшему кризису представительной демократии как в странах «периферии», так и на Западе. У населения падает интерес к выборам, поскольку от мнения избирателей на самом деле ничего не зависит. В то же время начинается борьба за возрождение принципов народного представительства, против коррумпированных политических элит. В этой борьбе решающую роль сыграют новые общественные движения, неправительственные организации и, не в последнюю очередь, профсоюзы.

Профсоюзы традиционно выступали не только как выразитель интересов наемных работников в борьбе за более высокую зарплату и лучшие условия труда, но и как фактор сдерживания классового конфликта. Профсоюзы придавали конфликту цивилизованную форму, делали возможными социальное партнерство. Глобализация привела к ослабленим профсоюзов. Парадоксальным образом это означает более жесткие социальные конфликты в будущем, больше социального насилия с обеих сторон, а также больше преступности.

Наконец, мы сталкиваемся с экологическими проблемами, которые, как показывает опыт последних лет, просто не решены в рамках нынешней политики и на основе принципов господствующих в сегодняшней миросистеме.

Все эти проблемы глобальны и требуют действий в международном масштабе. Тем самым встает вопрос о новом интернационализме. Солидарность абсолютно необходима, вопрос лишь в том, какое содержание мы ей придаем. Прежний интернационализм базировался либо на межгосударственных отношениях либо на принципе исключительности - социальной, идеологической и т.д. (достаточно вспомнить Коминтерн). Он также основывался на централизации - в роли «центра» мирового движения могли выступать Москва или Пекин, но принцип централизма не оспаривался. Сегодня, когда речь идет о формировании глобального гражданского общества, мы должны сохранить традиции интернационализма прошлого, преодолев их ограниченность. Иными словами, новый интернационализм должен быть широким (идеологически и социально), демократическим, децентрализованным и независимым от государства.

Вопрос о возможностях рабочего движения и новых социальных движений тесно связан с вопросом о пределах развития неолиберальной модели. Если возможности экспансии неолиберального капитализма безграничны, то и глобализация (в том смысле, какой в это слово вкладывают капиталистические идеологи) является необратимой и неостановимой. Однако на самом деле это далеко не так. У глобализации, как и у любого экономического процесса, есть определенные пределы развития, в силу чего можно говорить и об обратимости - не в смысле «возврата назад», а в смысле изменения господствующей тенденции. Такой перелом, возможно, не за горами - на этом настаивало большинство участников дискуссии: Кьеза, Фриман, Кагарлицкий. С точки зрения английского экономиста Алана Фримана капитализм вообще не является саморегулирующейся системой. Он периодически переживает не только конъюнктурные, но и общие кризисы, которые лечатся нерыночными методами. Причем применение нерыночных методов для преодоления капиталистического кризиса началось задолго до появления теорий Дж.М.Кейнса - «империализм» и колониальная экспансия 1870-1890-х годов была таким внерыночным методом разрешения экономических противоречий системы.

Глобализация капитализма ведет к обострению конкурентной борьбы, но это не конкуренция, по Адаму Смиту, а скорее «межимпериалистисческие противоречия», по Ленину. Дело в том, что для модели «идеальной конкуренции» требуется огромное количество участников, каждый из которых контролирует лишь незначительный сектор рынка и располагает минимальной информацией о деятельности всех остальных - в этом случае и ценообразование, и формирование спроса и предложения становятся стихийными процессами. В «империалистической» модели все эти процессы являются в высокой степени управляемыми, но все же конкурентными, ибо на рынке действует несколько крупных сил, хорошо осведомленных о действиях конкурентов, об их стратегии и ведущих осознанную, спланированную борьбу друг с другом. В то же время страны «центра» совместными усилиями проводят протекционистскую политику в отношении экспортеров с «периферии». Если от «периферии» требуют максимальной открытости, то западные рынки становятся все более закрытыми. Поскольку идеология неолиберализма осуждает протекционизм, та же самая политика проводится под видом «анти-демпинговых процедур». Жертвой таких процедур в последнее время стала и Россия.

Сегодняшний капитализм, по Фриману, более всего напоминает систему в том виде, как она сложилась в 1870-е годы. «Золотой век» регулируемого демократического капитализма 60-х годов действительно ушел в прошлое, миросистема возвращается к империалистическим формам. Термин «империализм», подчеркивает Фриман, необходимо освободить от идеологического и морального содержания. Он был введен в оборот далеко не левыми и не критиками системы. Речь идет лишь об определенных формах организации мирового экономического и политического пространства в рамках капитализма. С этой точки зрения то, что мы видим на Балканах, может рассматриваться как первый этап новых колониальных войн. Фриман отмечает острую конкуренцию между Германией и США в ходе Балканской войны 1999 г. - будучи союзниками, обе стороны преследовали свои собственные, зачастую противоположные, стратегические цели.

Капитализм рубежа ХХ-XXI вв. структурно ближе к капитализму конца XIX в., чем к своему реформированному «социал-демократизированному» варианту, который господствовал на протяжении значительной части ХХ столетия. Такой «возврат» к империализму тоже может рассматриваться как одно из проявлений цикличности мирового капиталистического развития. Вопрос в том, каким будет разрешение возникших на этой основе структурных противоречий. Либо нам предстоит новая череда войн и конфликтов за раздел мирового рынка, либо наступит время реформ и революций, за которыми неизбежно следует преобразование системы (а может быть, и возникновение нового общества). Впрочем, один сценарий не исключает другого, как известно, революционные потрясения 1917-23 годов в Европе были как раз следствием империалистической войны.

Финансовый бум 90-х годов не может продолжаться вечно, ибо есть объективные законы, этому препятствующие. Все прекрасно знают, что после России и Бразилии на очереди Аргентина. Все прекрасно понимают, что над Уолл-стритом тоже нависла угроза. Другое дело, что все хотят оттянуть неизбежное. "Когда я был в Аргентине," - продолжал Алан Фриман, - меня спрашивали", надо ли проводить девальвацию песо. На мой взгляд, вопрос совершенно бессмыслен. Девальвация песо так же объективно неизбежна, как и российский дефолт 1998 г. Вопрос лишь в том, когда это случится. Впрочем, гораздо важнее другое - любой ответственный политик должен сейчас готовиться к последствиям этого кризиса, иметь программу для выхода из него. А вот таких программ как раз пока никто не разрабатывает. Потому все опять будут застигнуты врасплох (включая левых).

С точки зрения Бориса Кагарлицкого (ИСПРАН) вопрос о глобализации вообще сформулирован неверно. В глобализации самой по себе нет ничего нового, новой является лишь та форма, в которой сегодня происходят эти процессы. Капитализм в принципе цикличен - речь идет не только о конъюнктурных кризисах, описанных у Маркса, но и о «длинных волнах», открытых В.Кондратьевым. Точно так же можно говорить и о периодах интернационализации) и деглобализации капитала. Еще Иммануэл Валлерстайн показал, что капитализм первоначально возникает именно как мировая система в XVI веке и лишь затем формируются национальные капиталистические экономики (в Голландии, Англии, позднее - во Франции). Капиталистический способ производства в этих странах стал господствующим именно потому, что произошла глобализация, появилась «трансатлантическая экономика», требовавшая развития буржуазных отношений в отдельных государствах.

Можно сказать, что циклы глобализации сменяются циклами «национального капиталистического развития» совершенно закономерно. Более того, одни порождают другие. В периоды глобализации преобладает торговый и финансовый капитал, транспортно-коммуникационные технологии развиваются быстрее производственных. Но это создает принципиальное противоречие, ибо без укрепления производственной базы системы все ее достижения в сфере торговли и коммуникаций оказываются совершенно бессмысленными. Надо что-то перевозить, продавать, сообщать, а если локальные рынки приходят в упадок, делать это невозможно. В отличие от торговли и финансового рынка, которые могут быть глобальными, производство всегда локально, даже при наличии международной производственной кооперации. Более того, усложнение международной производственной кооперации в рамках транснациональных компаний порождает дополнительные управленческие и транспортные издержки и в конечном счете оказывается неэффективным (как показывает статистика, приводимая американским исследователем Дагом Хенвудом, международные связи в 90-е годы обеспечивают - в процентном отношении - не большую долю производства, чем в 70-е, до глобализации).

Разумеется, подчеркивая сходство между неолиберализмом и глобализацией конца ХХ в. и империализмом начала столетия, мы должны видеть существенное отличие. Оно состоит в том, что современные транснациональные корпорации значительно меньше привязаны к конкретному государству (хотя ошибочным является и мнение, что они вообще лишены какой-либо связи с государством). Кагарлицкий согласен с Фриманом, что в 1870-х г.х выход из кризиса европейского капитализма был найден в колониальной экспансии и «конкуренции завоеваний». Как и следовало ожидать, лидировали при этом британцы - ибо викторианская Британия была мировой сверхдержавой, лидером системы. Но сам процесс колониальной экспансии обострил противоречия между Британией и поднимающейся Германией, усилил роль Японии в мировой политике, сделал более сложным положение России и т.д., иными словами, создал почву для новых конфликтов. Кстати, небезынтересно, что колониализм XIX в. тоже имел «гуманистическое» обоснование («цивилизаторская миссия» белого челов. и «борьба с работорговлей» - прямо как сегодня в Чечне). И все же встает вопрос о том, в какой форме неоколониальная экспансия проявится в современном мире. Поскольку транснациональные корпорации имеют несколько иную структуру интересов, нежели монополии начала в., другие формы связи с государством, они будут искать и более «гибкие», более «современные» форм экспансии. Однако, скорее всего, такие формы эффективно найдены не будут - об этом можно судить уже по итогам войны в Косово и по развитию конфликта на Кавказе. Показательно даже то, что зоны конфликтного противостояния оказываются традиционными (Балканы, Кавказ), хотя поводы совершенно новые (например - маршруты трубопроводов для каспийской нефти).

Наконец, нелишне отметить, что вторая половина XIX в. была временем бурного роста рабочего движения, его идеологического оформления, распространения марксизма и т.д.. Напротив, конец ХХ в. есть время полной деградации традиционного коммунистического движения, упадка социал-демократии, которая сохраняется лишь в коррумпированной форме «нового реализма», «нового центра» Тони Блэйра и Герхарда Шредера, дискредитации левых идей, предательства интеллигенции. Слоган «глобализации» стал моральным и идеологическим оправданием для прекращения борьбы, примирением с «безальтернативным» будущим и отказа от солидарности. Можно сказать, что «левые» политические элиты подчинились гегемонии неолиберализма (война в Косово тому очередное доказательство). Вопрос в том, долго ли это будет продолжаться. Скорее всего, мы как раз на пороге нового подъема протестных движений, и если традиционные левые организации и политические элиты к этим движениям не присоединятся, тем хуже для элит. И все же, если говорить не о возможном и должном, а о реально наличествующем, мы должны признать беспрецедентную победу неолиберализма не только в среде буржуазии, но и в самом левом лагере.

Можно, таким образом, сказать, что глобализация отличается от прежних периодов не самим фактом интернационализации капитала, ни даже большими масштабами этой интернационализации, а полной идеологической гегемонией неолиберализма, военно-политическим господством США и беспрецедентным, гипертрофированным развитием спекулятивно-финансового капитала. Последнее, впрочем, как раз свидетельствует о слабости и уязвимости системы. Финансовый капитал не только дальше от производства, он в наибольшей степени склонен к социальной безответственности. А это значит, что он представляет угрозу для стабильности капиталистического общества. Новые технологии, действительно, обеспечили немыслимую ранее мобильность капитала, но это именно дестабилизирующий фактор, ибо все остальные элементы системы в принципе не могут обладать подобной мобильностью. Когда разные элементы системы действуют на разных скоростях и по разным правилам, это неизбежно приводит к ее развалу. Перед крахом 1929 г. в Нью-Йорке курсы акций были завышены примерно на 25%. Сейчас, по большинству оценок, - на 50%. Конечно, сегодняшний капитализм может выдержать гораздо большие перегрузки, но здесь тоже есть объективные пределы. Добавим к этому еще два фактора: во-первых, самые выгодные акции принадлежат сегодня компаниями, которые сами ничего не производят, а лишь торгуют акциями других компаний (ситуация во многом напоминает конец 20-х годов), а во-вторых, невероятно завышены цены акций компаний, действующих в сфере новых технологий, особенно программного обеспечения. Поскольку это новые отрасли, совершенно очевидно, что и темпы роста и нормы прибыли там выше, чем в среднем по экономике. Но точно так же очевидно, что такое положение дел является временным. В дальнейшем по логике вещей должна произойти нормализация, выравнивание. Но это означает финансовый спад. Следовательно, есть мощнейшие группы интересов, заинтересованные в сохранении именно ненормального (с точки зрения самого же капитализма) положения дел. А такая политика всегда приводит к накоплению структурных противоречий и в итоге к еще более острому кризису.

Сейчас мы говорим о «неизбежном процессе», но что мы будем говорить, когда такой же точно процесс, с такой же силой пойдет в ином направлении? Надо извлечь уроки из крахов в России и Бразилии. Не значит ли это, что уже сегодня настало время говорить о регулировании и обобществлении капиталов (может быть, на наднациональном уровне)?

Технологические вопросы были затронуты в докладе Юрия Затуливетера, разработчика компьютерной техники. По его мнению, рыночные отношения вполне естественно являются регулятором материального производства, но не могут применяться в сфере интеллектуального, информационного производства (здесь объект нематериален, а потому отсутствует проблема распределения дефицита, решение которой и потребовало появления рыночного механизма). В этой ситуации рынок не решает проблему дефицита, а искусственно создает ее, ограничивая доступ людей к информации (защита «интеллектуальной собственности» и т.д.). Более того, противореча логике информационных систем, рынок в этой сфере все равно обречен на поражение. В то же время на уровне «железа» (hardware) технологическая революция исчерпывает себя. Да и в сфере программирования мы не имеем дело с беспредельным ресурсом. Между прочим, исчерпан «людской материал». Все, кто может программировать, - уже программируют. Новых программистов уже взять неоткуда, это вопрос не только культуры, но и социальной структуры. Выпускники школ с четырехлетним образованием, шахтеры и жители трущоб программистами не станут.

Любая технологическая парадигма имеет свои пределы, компьютер, так же как и паровая машина или фордовский конвейер. Возможности компьютерных парадигм 80-х годов практически исчерпаны к концу в.. Но переходу на новые парадигмы препятствует не отсутствие новых идей, а социальные, экономическими и, в более узком смысле, корпоративные структуры. Транснациональные корпорации в сфере электронной техники сегодня являются тормозом технического прогресса, ибо заинтересованы в сохранении своих прибылей на основе старых парадигм. Переход к новым техническим парадигмам может привести к резкому изменению структур в сфере бизнеса, и многие ныне гигантские корпорации могут оказаться в крайне уязвимом положении. Потому монополисты фактически препятствуют техническому прогрессу, подменяя его псевдо прогрессом (модификации старого вместо внедрения качественно нового).

В то же время переход на качественно новую парадигму не может происходить исключительно по логике самих технических систем. Как раз наоборот, смена парадигм предполагает внешний импульс, приходящий из общества, из сферы социальной и культурной жизни. Таким образом, общественное преобразование и технический прогресс теснейшим образом связаны.

По мнению Кагарлицкого, это подтверждается и опытом компьютерной революции 80-х годов, которая получила явный культурный импульс от молодежных радикальных движений конца 60-х, что признает и такой апологет информационных корпораций, как Мануел Кастеллс.

Влияние глобализации на региональные стратегии развития обсуждалось в докладах Патрика Бонда (Южная Африка), Роберта МакИнтайра (США) и Мансуба С. Маршеда (Великобритания).

Как отмечает Патрик Бонд, потребление средней африканской семьи сегодня на 20% меньше, чем 25 лет назад. Таковы результаты глобализации, модернизации, структурных реформ и т.д. Люди стали беднее. Параллельно вовлечению стран в мировой рынок наблюдается сужение и зачастую распад внутреннего рынка. Есть все основания винить в этом господствующие силы Запада (или Севера). Но не только.

Африка унаследовала от колониального периода нелепые границы и некомпетентные элиты, отсутствие демократических традиций и предпринимательской культуры. Беда в том, что 20 лет политики структурных реформ, проводимых под давлением МВФ и вдохновленных неолиберальной идеологией, не решили ни одной из имевшихся проблем, породив множество новых. Распад советского блока усугубил проблемы Африки, поскольку местные элиты пришли к выводу о безальтернативности курса, предлагаемого МВФ и Западом.

Во многом ситуации России и Африки сегодня схожи. Одна из общих бед - это совершенно нереальные суммы долга, который невозможно выплатить иначе, как ценой ликвидации собственной экономики. И в Южной Африке, и в России политика поддержания высокого обменного курса, одобренная МВФ, была провалена валютными спекулянтами, действующими по правилам, одобренным тем же МВФ. И в Африке, и в бывшем СССР политика структурных реформ сопровождается многочисленными вооруженными конфликтами и ростом преступности - это тоже не случайное совпадение. Ответ на эту политику может быть только один - сменить приоритеты развития и сделать их демократическими, ориентированными на интересы местного населения. Это вовсе не означает изоляции, просто это потребует совершенно иной международной кооперации - в других формах и с иными партнерами.

Решающим фактором преодоления бедности не может быть экономическое развитие по рецептам МВФ. Статистика показывает, что таким путем проблема не только не решается, но и усугубляется, Фриман и Бонд единодушно ссылаются на данные международных организаций, согласно которым разрыв между богатыми и бедными странами непрерывно увеличивался на протяжении всего периода с 1870-х годов. Единственным способом решить проблему бедности является социальное преобразование. В этом смысле выводы, сделанные Карлом Марксом 150 лет назад не только остаются актуальными, но, и что гораздо важнее, подтверждаются результатами статистических исследований, которые начали проводиться уже после смерти Маркса. Иными словами, мы можем уже говорить не о научных теориях, а о научных фактах.

Мансуб Маршед отмечает, что глобализация выявила крайнюю уязвимость многих национальных экономик. Большая часть проблем, по его мнению, на самом деле - местного происхождения, но глобализация обостряет их, а главное - недальновидная политика, нацеленная на форсированную интеграцию в мировой рынок без предварительного разрешения соответствующих внутренних противоречий может привести (и приводит) к катастрофическим результатам.

Наконец, Роберт МакИнтайр остановился на специфических примерах адаптации местной экономики к новым условиям. Отметив принципиально разные подходы российского и китайского правительств на общенациональном уровне, он обратил внимание слушателей на то, что региональные администрации в Китае и в России нередко прибегают к схожим методам - расширение муниципального сектора, превращение провинциального правительства в главного регионального инвестора, поощрение мелкого и среднего бизнеса при отказе от приватизации государственных служб, частичное регулирование цен.

И в том и в другом случае эта политика дает вполне удовлетворительные результаты, показывая, что на региональном уровне есть реальные альтернативы. В Китае именно предприятия, находящиеся под контролем региональных властей, являются одним из важнейших факторов роста, особенно во внутренних провинциях. Различие между Россией и Китаем состоит в том, что в Китае подобная практика поощряется и поддерживается центральной властью, а в России осуждается как пережиток коммунизма. Сравнение экономических результатов двух стран за последние 10 лет говорит само за себя. Однако нет никаких оснований считать, что в России ситуация не может перемениться - в этом случае развитие общественного сектора на региональном уровне вполне может получить поддержку государства, стать фактором промышленного роста и модернизации.

Обобщая дискуссию в ходе конференции, можно сказать, что альтернативы неолиберальной модели являются не только теоретическим вопросом. Более того, на уровне практики достигнуто как раз заметно больше, нежели на уровне теории. Проблема как раз в том, чтобы, отказавшись от навязанных идеологических стереотипов, начать изучать и обобщать реальный экономический, социальный и политический опыт. В таким случае легко прийти к выводу, что сочетание децентрализованного общественного сектора с демократическим регулированием, участием трудящихся в принятии решений и ясных, равных для всех правил игры может дать существенно лучшие результаты, чем слепая игра рыночных сил - тем более, если на самом деле этих сил все равно нет, а под их маской выступают манипуляторы из суперцентрализованных и сверхбюрократизированных транснациональных корпораций, МВФ и Мирового банка.