15 (27) июля 1883 г. Л. Г. Дейч отправил из Женевы в Цюрих П. Б. Аксельроду следующее письмо:

«Не писал я тебе, дорогой Павел, потому, что выжидал окон­чательного ответа от братьев Игнатовых насчет того, могут ли они достать сумму, необходимую для существования нашей группы в продолжение года — 1½. Из прилагаемого письма ты узнаешь ответ тебе незнакомого, младшего Игнатова, Ильи, недавно сюда приехавшего. Не получая долго от них ответа, и так как я почти не знаком с Ильей, у которого, вообще, имеются деньги (у Василия его деньги все вышли уже), между тем как Жорж был с ним 5½ лет тому назад приятелем, — мы и решили, чтобы Жорж к нему съездил в Эгль и прямо, откровенно перего­ворил. Оказывается, что и ему он заявил то же самое, т. е. что «в этом году он, Илья, абсолютно ничего не может достать, а относительно будущего года не знает ничего определенного и просит считать его лишь «близким к нашей группе». <…>

Таким образом, почти потеряв, как нам казалось, довольно надежную поддержку с их стороны, мы должны теперь решить, как нам быть, что предпринять. Ввиду полной невозможности и категорического нашего решения никогда не соединяться с народовольцами (чего мы им, впрочем, не хотим еще заявлять), даже если бы они того теперь захотели, — нам нужно так или иначе начать существовать открыто. Поэтому, мы склонны уже не быть столь «основательными», как нам бы хотелось, т. е. мы го­товы так или иначе приступить к печатанию, хотя бы одних бро­шюр под определенной фирмой, раз только получим какой-нибудь ответ из России на посланное нами через одного парня письмо. <…>

Материальные дела Жоржа несколько поправились: пока он достал 100 франков, надеется на днях еще получить 250; словом, ты не присылай, если получишь, а лучше всего сделаешь, если прямо, не откладывая, — вдруг приедешь сюда повидаться, так как «конгресса», вероятно, не скоро дождешься. А нам было бы очень приятно потолковать и обсудить, как нам держаться с внеш­ней публикой и пр. Ну, целую вас. До скорого, быть может, сви­дания. Очень может быть, что из Харькова ты получишь для меня деньги» [1].

В 1883 г. находившийся в Швейцарии центральный (эмигрантский) кружок «Черного передела» фактически прекратил существование. Он не распался, однако участники его почти совсем оставили прежние народнические убеждения и почти вовсе потеряли связи с прежними единомышленниками на родине. Т. е. он превратился фактически в совершенно другую организацию – с другими целями и задачами, с абсолютно иной идеологией. И сами чернопередельческие кружки в России частью прекратили существование, частью значительно сократились в численности и резко уменьшили свою активность и влияние по сравнению с временем их расцвета в 1880 г. У Г. В. Плеханова вполне сформировались марксистские взгляды.

Отсюда у членов плехановской группы появился проект вхождения в партию «Народная воля» на правах фракции. Переговоры о вступлении, продолжавшиеся с перерывами в течение нескольких месяцев, явно шли в тупик, но это не сильно огорчало обе переговаривающиеся стороны. Условиться удалось лишь об участии плехановского кружка в подготовке первого номера журнала «Вестник Народной воли». Для него было написано три материала: статья Аксельрода «Социализм и мелкая буржуазия» и два материала Плеханова – «А.П. Щапов» и «Социализм и политическая борьба». Первые две работы Л. Тихомиров, редактировавший «Вестник Народной воли», принял к публикации. Третью он категорически отказался печатать и передал П.Л. Лаврову, также состоявшему в редакции. Петр Лаврович, как известно, в целом по-своему критиковал позиции народовольцев, их взгляды во многом не разделял, но в данном случае он согласился с Тихомировым в том, что в журнале «Социализм и политическую борьбу» не следует печатать. Свою аргументацию отказа он изложил в статье, которая была опубликована в «Вестнике Народной воли». В июне 1883 г. Плеханов уже получил рукопись статьи и с ней ознакомился. Тем самым стало возможным считать разрыв будущих членов группы «Освобождение труда» с народничеством и с «Народной волей», в частности, фактически состоявшимся.

В этот самый момент они оказываются в исключительно неопределенном и тяжелом положении. Чтобы открывать целое новое направление в русской отечественной мысли, одних идей мало. По самому минимуму требовалось напечатать «Социализм и политическую борьбу», распространить в России. На это нужны были денежные средства, а Плеханов с товарищами был тогда в самом критическом материальном положении. Приходилось нищенствовать в буквальном смысле слова. О каком печатании еще речь? Да и одной печатью тоже нельзя было ограничиться. В магазине русских книг в Женеве и без того сравнительно малые тиражи отдельных изданий распродавались в течение до десяти лет, то есть на выручку от распространения в эмиграции серьезно рассчитывать не приходилось. А значит, без кооперации с сочувствующими на родине и мыслить о новом начинании было нельзя. Это было бы полнейшей авантюрой.

И вот в этот самый неопределеннейший и критичнейший момент, как deus ex machina, появляется из России «один парень», который буквально спасает Плеханова сотней франков, вскоре после своего отъезда присылает еще 250 и принимается отвезти письмо московским студентам. Вот как описывает этот эпизод в своих воспоминаниях Л. Г. Дейч.

«Сношения с ним [Л. Яновичем. – В. С.] я завязал через студента моск. университета Светлицкого, приезжавшего в Швейцарию летом 1883 г. и причислявшего себя к народникам. Когда он в конце лета решил возвратиться, я и Плеханов, по принятому нами тогда правилу относительно лиц, возвращавшихся на родину, вручили ему большие письма «к товарищам», в которых каждый из нас, конечно, по-своему, излагал причины нашего разрыва с народовольцами, а также наши марксистские взгляды и задачи. Сверх того я снабдил его небольшим количеством наших изданий и условился с ним о дальнейшей переписке и сношениях. Мы с Плехановым как в наших письмах к товарищам, так и устно через него и других уезжавших просили москвичей и также вообще учащуюся молодежь и другнх городов, если они сочувствуют нашему решению заниматься печатной и устной пропагандой марксизма, вступить с нами в тесную связь и прислать к нам кого-нибудь для переговоров» [2].

Приведенные мемуары Дейча довольно точны и верны, но удивительным образом до сих пор никто из историков не заинтересовался миссией и личностью Светлицкого, хотя это сыграло, может быть, ключевую роль для принятия решения создать первую марксистскую группу в России. Во всяком случае, в моральном плане мне это представляется несомненным.

Итак, что это за Светлицкий? Кем он в действительности был? С какой стати оказался в Швейцарии? Что его связывало с Яновичем? Действительно ли он связал будущих членов группы «Освобождение труда» с московскими студентами? Как сложилась его судьба в дальнейшем?

Дейча память немного подвела. Светлицкий учился не в Московском университете, а в Петровской академии, как и Людвик Янович. В отличие от других личных дел студентов, его дело [3] оказалось заметно менее полным. Отсутствовали свидетельство о рождении, полные сведения о близких родственниках, а также копия аттестата об окончании военной гимназии.

В списке студентов и вольнослушателей Петровской земледельческой академии на 1880 г. указывается:

«191. Светлицкий Александр [Иванович], р. 4 авг. 1860 г., окончил 3 С.-петербургскую военную гимназию, поступил 27 сентября 1880 г., сын купца, православный, I курс, сельскохозяйственный факультет» [4].

Воспроизведу сведения о Яновиче из того же списка:

«253. Янович, Людвиг, род. 24 авг. 1859 г., окончил Виленское реальное училище, поступил 27 сентября 1880 г., дворянин, римско-католического вероисповедания, I курс сельскохозяйственного факультета, [постоянное место жительства] Шавельский уезд» [5].

Прошение о поступлении в академию Светлицкий отправил в 1880 г. из Харькова, где он тогда жил по окончании военного училища с родителями [6].

Во втором семестре 1881/1882 учебного года Светлицкий с Яновичем жили в одной коммуне на даче Кондратьева в Выселках близ Петровской академии вместе со студентами Копаневым, Власовым, Готовцевым, Толстиковым, Эйсымонтом, Ермолинским и Волковым. Весьма вероятно также, что ранее, в первом семестре 1880/1881 г. Светлицкий с Яновичем жили вместе на Выселках в номерах Благосклонного [7]. То, что они жили еще в одно и то же время в одной коммуне, свидетельствует о том, что они были не просто лично знакомы, но дружили. Хотя это было, с другой стороны, еще до того, как, по имеющимся данным, Янович включился в революционное движение (с лета 1882 г.).

Одной из явных причин того, почему историки не уделяли внимания личности Светлицкого, является, по-моему, то, что всегда считался благонадежным. Благополучно закончив в 1885 г. Петровскую академию, в 1886 г. числился при Московской казенной палате. Приказом министра финансов определен податным инспектором Александровского участка Екатеринославской губернии, с 1893 года исполнял обязанности податного инспектора Любартовского и Александрийского уездов Люблинской губернии. Банковскую карьеру начал с должности представителя Министерства финансов в Петроковском отделении Крестьянского поземельного банка. В 1897 году коллежский асессор А. И. Светлицкий - управляющий Ставропольским отделением Госбанка, а в 1899 году в чине коллежского советника возглавил его Курское отделение. Казанским отделением Госбанка руководил с 1902 года по 1910 год, когда был назначен управляющим Московской конторой. Последний известный классный чин — действительный статский советник [8]. Последняя должность - председатель правления Петроградского частного коммерческого банка (1916-1917 г.). [9].

Установлению товарищеских отношений между Яновичем и Светлицким способствовало также то, что они были одной национальности – русинами. В одних архивных документах Петровской академии (в т. ч. цитированном мной выше) Светлицкий называет себя православным, в других – католиком. Вряд ли он был вообще верующим человеком, но даже если был, то называть себя прямо греко-католиком, во избежание совершенно ненужных проблем, уклонялся. Но указывать вероисповедание в различных документах требовалось постоянно. Отсюда эвфемистические расхождения. Янович проще относился к своей религиозно-национальной самоидентификации, определяя свое вероисповедание везде постоянно римско-католическим. 13 ноября 1884 г. А. И. Светлицкий обвенчался с Марианной Людвиговной Хмелевской [10]. Это дополнительно указывает на то, что он, как многие русины, в совершенстве владел польским языком и что многие русские принимали его, как и Яновича, за поляка, хотя таковыми они оба не являлись.

С одной стороны – это абсолютно благонадежный обыватель. С другой, одновременно, - исполнитель достаточно исторически важной миссии, для исполнения которой он ездил из Москвы в далекую Женеву. С третьей стороны, Дейч называет его в своих мемуарах определенно народником, а между прочим, из продолжавших действовать в России в 1883 г. местных чернопередельческих организаций харьковская была самой деятельной [11]. Т. е., живя после окончания военной гимназии в 1879-1880 гг. в Харькове, Светлицкий вполне мог хорошо сблизиться с местными народниками. И в первые годы обучения в академии он имел превосходную среду для общения с единомышленниками и своего дальнейшего развития. Однако для отправки в командировку с целью установления связей московских или харьковских чернопередельцев с эмигрантами этого не было достаточно. Для этого требовалось быть гораздо более вовлеченным в конспиративные дела, а значит, неизбежно быть замеченным охранкой. По всей видимости, Светлицкий в 1883 г. за границу ездил по личным делам. Так, в его личном студенческом деле имеется датированная 10-м ноября 1884 г. справка харьковского врача Захаржевского о том, что «его сестра Лариса Ивановна, 18 лет, психически больна и нуждается в том, чтоб брат сопроводил ее на лечение в Кизляр» [12]. А в 1883 г. он вполне мог возить ее на лечение в Швейцарию, что для состоятельных людей того времени было естественным. Между делом выполнил важное поручение товарищей, что, собственно, не было связано с большим риском. Ведь больших полномочий, судя по мемуарам Дейча, он не имел, не мог заключать никаких соглашений, а лишь рассказал о деятельности московских студентов и перевез для них письма эмигрантов. Важно было рассказать в Москве о деятельности близких по взглядам эмигрантов и сообщить их контакты. Вроде, совсем немного, но в драконовских условиях того времени даже одно это было ценнейшим огромным делом. А риск был ничтожным. Даже если бы жандармы выявили факт его встречи с Дейчем, то одно это не могло послужить основанием для явных репрессий. В самом худшем случае грозил непродолжительный негласный надзор.

Из личного дела студента Светлицкого явствует, что он возвратился из заграничной поездки до 29 июля (10 августа по новому стилю) 1883 г. и в только что названный день подал заявление о восстановлении его в числе студентов. Дейч, таким образом, немного спутал дату выезда Светлицкого из Швейцарии, отнеся ее на конец лета.

С этого все и началось. Намечавшаяся встреча, о которой договаривался Дейч с Аксельродом в письме, цитированном здесь в самом начале, оказалась исторической. На ней была образована группа «Освобождение труда».